Для особого случая - Анастасия Викторовна Астафьева

тут у меня сидите, она ваш дом обчистила и чешет себе с добычей куда глаза глядят!

– Ой, ну как можно! У меня и брать-то нечего. Пенсия кончилась. Деньги за дрова – отдала. Смертные хорошо спрятаны, не найдёшь!

– Не найдёшь… – проворчал глава и перестал веселиться. Потому что веселиться тут было не от чего. Он подумал, посмотрел что-то в бумагах, позвонил кому-то и сказал: – Есть пустующая квартира в бараке на Лесной…

– Я знаю, там Лариса живёт! – кивнула Анастасия Васильевна.

– Живёт… – мрачно согласился собеседник. – Не самое замечательное соседство. Но это всё, что могу предложить. Временно! Заметьте! Максимум до апреля. Запас дров там есть. Мебелишка кой-какая…

– И хорошо! И отлично!

– И это только для вас! Заметьте! Только потому, что я вас всю жизнь знаю. На одном доверии, так сказать…

Выйдя из начальственного кабинета на вольную улицу, Анастасия Васильевна испытала несказанное облегчение. Всё складывалось как нельзя лучше. Всю ночь накануне она обдумывала своё положение и к утру пришла к компромиссу: и человека не выгонит совсем, и о себе позаботится.

К вечеру следующего дня она, с Ларисиной помощью, переселила Тамару в выделенную квартиру. К двум клетчатым сумкам и рюкзаку, с которыми гостья приехала, добавилось ведро картошки и пакет различных овощей из подвала Анастасии Васильевны. Одеяло, подушка и комплект постельного белья. Старый, но ещё хороший чайник, кастрюлька, по паре ложек и вилок, несколько тарелок и большая кружка. Анастасия Васильевна сунула Ларисе зелёную тысячерублёвую бумажку из самых сокровенных запасов, та сбегала в магазин, купила продукты для скромного новоселья. Они посидели немного, без спиртного, потому что Лариса была «в завязке». По-трезвому тихая и услужливая, она согласилась топить печь у новой соседки, носить ей воду. На том и расстались.

С наслаждением вытянувшись на своей кровати, Анастасия Васильевна с грустью подумала о былой и напрасно растраченной красоте Ларисы, о своей молодости и несложившемся семейном счастье, о трудном стариковском одиночестве. Но затем отмахнулась от тяжёлых дум и по заведённой давно привычке принялась слагать строчки будущих стихотворений. В мыслях подбирала рифмы, эпитеты, иногда проговаривала вслух ритм. Это поэтическое упражнение полностью уводило её от реального мира в мечты, в необъяснимо светлое, невесомое пространство, заполнявшее всё её существо и воздух вокруг… Она становилась лёгкой и крохотной, как пылинка, вьющаяся в луче солнца, и отплывала в сон свободно и бесстрашно…

…Вот я лежу в перине облаков

И вижу землю сверху, словно птица.

Но сон обманчив, и вовек веков

Поутру к жизни нужно возвратиться…

* * *

Так миновала зима. Из морозного и солнечного февраля родился ветреный и пасмурный март. Несмотря на отселение, Тамара регулярно приходила к Анастасии Васильевне обедать, а вечером с завидным упорством напрашивалась посмотреть свои любимые ток-шоу. Анастасия Васильевна и здесь смогла обойтись без конфликта: тарелки супа ей не жаль, а во время ненавистных телепередач она стала прогуливаться перед сном и находила в этом большую для себя пользу.

Пару раз она встречала участкового, но никаких новостей тот не поведал. Анастасия Васильевна с удовольствием и не без скрытой гордости отмечала, что относится ко всему спокойно, внутри не вскипает ни малой волны сопротивления обстоятельствам и житейским мелочам. Она заметила, что не испытывает и привычного чувства вины, мучившего её когда-то в самых ничтожных ситуациях. Она всегда хотела научиться такому ровному и мудрому приятию жизни, не равнодушию, не апатии, нет, а внутренней тишине. И открыла в себе это духовное достижение через Тамару, а потому была сейчас благодарна той за появление в своей судьбе…

Утром девятого марта её разбудил тревожный стук в дверь, затем ещё более пугающий – в окно. Анастасия Васильевна выглянула и увидела растрёпанную Ларису, которая размахивала руками и без стеснения матюгалась. Словно пуля, в висок Анастасии Васильевны выстрелило слово «горим!»

До Лесной бежать далеконько. Ещё из-за поворота завиднелся чёрный дым. Рядом с Тамариным жилищем толпились люди. У некоторых в руках вёдра. Лариса, добежавшая до дома гораздо быстрее Анастасии Васильевны, кричала на Тамару, стоявшую на улице на ветру в одном халате, грубо толкала её. Когда, тяжело дыша, Анастасия Васильевна доковыляла-таки до места происшествия, из дверей квартиры вывалился кашляющий Михаил Иванович:

– Отбой! Окна и двери настежь – всё вытянет!

Народ стал расходиться. Анастасия Васильевна слышала обращённые в свой адрес фразы: «…спалит твоя подружка дом, как пить дать…», «…откуда только её лешие принесли?», «…вечно Настька всякую шваль подбирает…»

Замотав лицо шарфом, Лариса вошла в квартиру Тамары, распахнула настежь окна. Дым сперва повалил сильнее, потом стал рассеиваться и вскоре совсем ушёл.

Трясущаяся Тамара не проронила ни слова. Анастасия Васильевна не хотела ни утешать её, ни видеть больше. Молча она вынесла ей из квартиры пропахшее гарью пальто и пошла прочь.

Позже выяснилось, что хорошо выпившая накануне в честь Женского дня Лариса не пришла к Тамаре топить печь. Перебившись день, наутро Тамара сама решила разжечь плиту и открыла только одну, ближнюю задвижку. О существовании второй, нижней, она и не подозревала. Дым, разумеется, повалил внутрь…

Всё обошлось, но история эта, почти анекдотичная, всколыхнула волну негодующих откровений, посыпавшихся на бедную голову бывшей учительницы. Так Анастасия Васильевна узнала о похождениях Тамары в родной деревне: у кого, когда и сколько она заняла и не отдала, как клянчила продукты и одежду, как жаловалась на то, что подруга её сначала сама пригласила жить, а потом выгнала, что всю пенсию приходится отдавать за эту холодную грязную квартирку сельсовету, жить ей не на что и никому она не нужна.

Михаил Иванович вызвал на беседу Анастасию Васильевну и участкового и предложил отправить Тамару во временный приют для бомжей.

Полностью отказавшая Тамаре в своём участии и общении, Анастасия Васильевна бессонными ночами молилась о прощении и освобождении.

…Тропинка, как пряжа в руках —

Перепутаны нити-дорожки.

Куда же по ней приведут

Мои старые бедные ножки?…

* * *

Дородный неприветливый мужчина молча погрузил две клетчатые сумки и рюкзак в бело-грязную иномарку и зло захлопнул багажник.

Тамара сидела в холодной квартире на табурете, вцепившись в него пальцами намертво. Анастасия Васильевна, Лариса и участковый молча взирали на это. Слова все закончились.

– Я тебя вместе с табуреткой твоей в машину засуну и увезу… – зло прогудел, склонившись над матерью, сын. – Отпусти… – Он стал по одному отдирать её пальцы, но тщетно. – Отпусти, я сказал!.. Так бы и двинул тебе!

– Может, именно поэтому она с вами и ехать не хочет? – строго спросил участковый.

Мужчина только досадливо махнул рукой и ушёл