Поэтические сборники - Николай Гумилев

104. ВЕЧЕР

Еще один ненужный день,Великолепный и ненужный!Приди, ласкающая тень,И душу смутную оденьСвоею ризою жемчужной.

И ты пришла... ты гонишь прочьЗловещих птиц — мои печали.О, повелительница ночь,Никто не в силах превозмочьПобедный шаг твоих сандалий!

От звезд слетает тишина,Блестит луна — твое запястье,И мне во сне опять данаОбетованная страна —Давно оплаканное счастье.

105 — 108. БЕАТРИЧЕ

I

Музы, рыдать перестаньте,Грусть вашу в песнях излейте,Спойте мне песню о ДантеИли сыграйте на флейте.

— Дальше, докучные фавны,Музыки нет в вашем кличе!Знаете ль вы, что недавноБросила рай Беатриче,

Странная белая розаВ тихой вечерней прохладе...Что это? Снова угрозаИли мольба о пощаде?

Жил беспокойный художник.В мире лукавых обличий —Грешник, развратник, безбожник,Но он любил Беатриче.

Тайные думы поэтаВ сердце его прихотливомСтали потоками света,Стали шумящим приливом.

Музы, в сонете-брильянтеСтранную тайну отметьте,Спойте мне песню о ДантеИ Габриеле Россетти.

II

В моих садах — цветы, в твоих — печаль.Приди ко мне, прекрасною печальюЗаворожи, как дымчатой вуалью,Моих садов мучительную даль.

Ты — лепесток иранских белых роз,Войди сюда, в сады моих томлений,Чтоб не было порывистых движений,Чтоб музыка была пластичных поз,

Чтоб пронеслось с уступа на уступЗадумчивое имя БеатричеИ чтоб не хор мэнад, а хор девичийПел красоту твоих печальных губ.

III

Пощади, не довольно ли жалящей боли,Темной пытки отчаянья, пытки стыда!Я оставил соблазн роковых своеволий,Усмиренный, покорный, я твой навсегда.

Слишком долго мы были затеряны в безднах,Волны-звери, подняв свой мерцающий горб,Нас крутили и били в объятьях железныхИ бросали на скалы, где пряталась скорбь.

Но теперь, словно белые кони от битвы,Улетают клочки грозовых облаков.Если хочешь, мы выйдем для общей молитвыНа хрустящий песок золотых островов.

IV

Я не буду тебя проклинать,Я печален печалью разлуки,Но хочу и теперь целоватьЯ твои уводящие руки.

Все свершилось, о чем я мечталЕще мальчиком странно-влюбленным,Я увидел блестящий кинжалВ этих милых руках обнаженным.

Ты подаришь мне смертную дрожь,А не бледную дрожь сладострастья,И меня навсегда уведешьК островам совершенного счастья.

109 — 111. ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДИССЕЯ

I. У берега

Сердце — улей, полный сотами,Золотыми, несравненными!Я борюсь с водоворотамиИ клокочущими пенами.

Я трирему с грудью остроюВ буре бешеной измучаю,Но домчусь к родному островуС грозовою сизой тучею.

Я войду в дома просторные,Сердце встречами обрадуюИ забуду годы черные,Проведенные с Палладою.

Так! Но кто, подобный коршуну,Над моей душою носится,Словно манит к року горшему,С новой кручи в бездну броситься?

В корабле раскрылись трещины,Море взрыто ураганами,Берега, что мне обещаны,Исчезают за туманами.

И шепчу я, робко слушаяВой над водною пустынею:"Нет, союза не нарушу яС необорною богинею".

II. Избиение женихов

Только над городом месяц двурогийОстро прорезал вечернюю мглу,Встал Одиссей на высоком пороге,В грудь Антиноя он бросил стрелу.

Чаша упала из рук Антиноя,Очи окутал кровавый туман,Легкая дрожь... и не стало героя,Лучшего юноши греческих стран.

Схвачены ужасом, встали другие,Робко хватаясь за щит и за меч.Тщетно! Уверены стрелы стальные,Злобно-насмешлива царская речь:

"Что же, князья знаменитой Итаки,Что не спешите вы встретить царя,Жертвенной кровью священные знакиЗапечатлеть у его алтаря?

Вы истребляли под грохот тимпановВсе, что мне было богами дано,Тучных быков, круторогих баранов,С кипрских холмов золотое вино.

Льстивые речи шептать Пенелопе,Ночью ласкать похотливых рабынь —Слаще, чем биться под музыку копий,Плавать над ужасом водных пустынь!

Что обо мне говорить вы могли бы?— Он никогда не вернется домой,Труп его съели безглазые рыбыВ самой бездонной пучине морской. —

Как? Вы хотите платить за обиды?Ваши дворцы предлагаете мне?Я бы не принял и всей Атлантиды,Всех городов, погребенных на дне!

Звонко поют окрыленные стрелы,Мерно блестит угрожающий меч,Все вы, князья, и трусливый и смелый,Белою грудой готовитесь лечь.

Вот Евримах, низкорослый и тучный,Бледен... бледнее он мраморных стен,В ужасе бьется, как овод докучный,Юною девой захваченный в плен.

Вот Антином... разъяренные взгляды...Сам он громаден и грузен, как слон,Был бы он первым героем Эллады,Если бы с нами отплыл в Илион.

Падают, падают тигры и ланиИ никогда не поднимутся вновь.Что это? Брошены красные ткани,Или, дымясь, растекается кровь?

Ну, собирайся со мною в дорогу,Юноша светлый, мой сын Телемах!Надо служить беспощадному богу,Богу Тревоги на черных путях.

Снова полюбим влекущую даль мыИ золотой от луны горизонт,Снова увидим священные пальмыИ опененный, клокочущий Понт.

Пусть незапятнано ложе царицы, — Грешные к ней прикасались мечты.Чайки белей и невинней зарницыТемной и страшной ее красоты".

III. Одиссей у Лаэрта

Еще один старинный долг,Мой рок, еще один священный!Я не убийца, я не волк,Я чести сторож неизменный.

Лица морщинистого чертВ уме не стерли вихри жизни.Тебя приветствую, Лаэрт,В твоей задумчивой отчизне.

Смотрю: украсили садыХолмов утесистые скаты.Какие спелые плоды,Как сладок запах свежей мяты!

Я слезы кротости пролью,Я сердце к счастью приневолю,Я земно кланяюсь ручью,И бедной хижине, и полю.

И сладко мне, и больно мнеСидеть с тобой на козьей шкуре,Я верю — боги в тишине,А не в смятеньи и не в буре.

Но что мне розовых харитНеисчислимые услады?!Над морем встал алмазный щитБогини воинов, Паллады.

Старик, спеша отсюда прочь,Последний раз тебя целуюИ снова ринусь грудью в ночьУвидеть бездну грозовую.

Но в час, как Зевсовой рукойМой черный жребий будет вынут,Когда предсмертною тоскойЯ буду навзничь опрокинут,

Припомню я не день войны,Не праздник в пламени и дыме,Не ласки знойные жены,Увы, делимые с другими, —

Тебя, твой миртовый венец,Глаза, безоблачнее неба,И с нежным именем "отец"Сойду в обители Эреба.

112 — 115. КАПИТАНЫ

I

На полярных морях и на южных,По изгибам зеленых зыбей,Меж базальтовых скал и жемчужныхШелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны,Открыватели новых земель,Для кого не страшны ураганы,Кто изведал мальстремы и мель,

Чья не пылью затерянных хартий, — Солью моря пропитана грудь,Кто иглой на разорванной картеОтмечает свой дерзостный путь

И, взойдя на трепещущий мостик,Вспоминает покинутый порт,Отряхая ударами тростиКлочья пены с высоких ботфорт,

Или, бунт на борту обнаружив,Из-за пояса рвет пистолет,Так что сыпется золото с кружев,С розоватых брабантских манжет.

Пусть безумствует море и хлещет,Гребни волн поднялись в небеса,Ни один пред грозой не трепещет,Ни один не свернет паруса.

Разве трусам даны эти руки,Этот острый, уверенный взглядЧто умеет на вражьи фелукиНеожиданно бросить фрегат,

Меткой пулей, острогой железной Настигать исполинских китовИ приметить в ночи многозвезднойОхранительный свет маяков?

II

Вы все, паладины Зеленого Храма,Над пасмурным морем следившие румб,Гонзальво и Кук, Лаперуз и де-Гама,Мечтатель и царь, генуэзец Колумб!

Ганнон Карфагенянин, князь Сенегамбий,Синдбад-Мореход и могучий Улисс, О ваших победах гремят в дифирамбеСедые валы, набегая на мыс!

А вы, королевские псы, флибустьеры,Хранившие золото в темном порту,Скитальцы арабы, искатели верыИ первые люди на первом плоту!

И все, кто дерзает, кто хочет, кто ищет,Кому опостылели страны отцов,Кто дерзко хохочет, насмешливо свищет,Внимая заветам седых мудрецов!

Как странно, как сладко входить в ваши грезы,Заветные ваши шептать имена,И вдруг догадаться, какие наркозыКогда-то рождала для вас глубина!

И кажется — в мире, как прежде, есть страны,Куда не ступала людская нога,Где в солнечных рощах живут великаныИ светят в прозрачной воде жемчуга.

С деревьев стекают душистые смолы,Узорные листья лепечут; "Скорей,Здесь реют червонного золота пчелы,Здесь розы краснее, чем пурпур царей!"

И карлики с птицами спорят за гнезда,И нежен у девушек профиль лица...Как будто не все пересчитаны звезды,Как будто наш мир не открыт до конца!

III

Только глянет сквозь утесыКоролевский старый форт,Как веселые матросыПоспешат в знакомый порт.

Там, хватив в таверне сидру,Речь ведет болтливый дед,Что сразить морскую гидруМожет черный арбалет.

Темнокожие мулаткиИ гадают, и поют,И несется запах сладкийОт готовящихся блюд.

А в заплеванных тавернахОт заката до утраМечут ряд колод неверныхЗавитые шулера.

Хорошо по докам портаИ слоняться, и лежать,И с солдатами из фортаНочью драки затевать.

Иль у знатных иностранокДерзко выклянчить два су,Продавать им обезьянокС медным обручем в носу.

А потом бледнеть от злостиАмулет зажать в полу,Вы проигрывая в костиНа затоптанном полу.

Но смолкает зов дурмана,Пьяных слов бессвязный лет,Только рупор капитанаИх к отплытью призовет.

IV

Но в мире есть иные области,Луной мучительной томимы.Для высшей силы, высшей доблестиОни навек недостижимы.

Там волны с блесками и всплескамиНепрекращаемого танца,И там летит скачками резкимиКорабль Летучего Голландца.

Ни риф, ни мель ему не встретятся,Но, знак печали и несчастий,Огни святого Эльма светятся,Усеяв борт его и снасти.

Сам капитан, скользя над бездною,За шляпу держится рукою,Окровавленной, но железною,В штурвал вцепляется — другою.

Как смерть, бледны его товарищи,У всех одна и та же дума.Так смотрят трупы на пожарище,Невыразимо и угрюмо.

И если в час прозрачный, утреннийПловцы в морях его встречали,Их вечно мучил голос внутреннийСлепым предвестием печали.

Ватаге буйной и воинственнойТак много сложено историй,Но всех страшней и всех таинственнейДля смелых пенителей моря —

О том, что где-то есть окраина —Туда, за тропик Козерога! —Где капитана с ликом КаинаЛегла ужасная дорога.

116. СОН АДАМА