Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

— Мы хорошо известны вашей богине. Наш соплеменник Момса из рода могучих и прекрасных Момс зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, отдав за нее жизнь в степях Урукура.

— Мы знаем об этом подвиге, — вежливо и печально ответил Нингишзида.

— Близится война, — сказал хортлак. — Страшная война. Все наши истории перестали быть интересными, а стали страшными. Хортлаки не любят собирать страшные истории, если у них нет и не может быть счастливого окончания.

Маленькое существо уселось прямо на песок, подперев свою круглую кошачью голову ладошками.

— Меня зовут Рири, — сообщил он между прочим. — Я самый сильный во всем войске. А это Диди, он тоже очень сильный. Только мы еще не до конца выяснили, кто же победит. Мы думали, думали: если Кахатанна проиграет в следующей войне, если все боги погибнут, а на земле воцарится Зло, то кому мы будем рассказывать свои истории? И о ком? Кого будем кружить по степи…

— Уже сейчас люди, да и не только люди, всего боятся, — продолжил Диди. — Они больше не смеются, не шутят. Жмутся к своим кострам и норовят убить все, что только зашевелится в траве. В таком мире жить нельзя.

— Мы подумали, — сказал Рири звонким, радостным голосом Каэ, — что помешательство — это плохо, а сумасшествие — это хорошо. Не бойся сходить с ума, кажется, так?

И Нингишзида живо вспомнил, как его богиня говорила ему эти слова, когда собиралась в горы Онодонги, к Ан Дархану и Джесегей Тойонам.

— Так, — улыбнулся он, внутренне поражаясь тому, сколько воды утекло с тех пор.

— Мы привели армию, — сказал Диди. — У нас свой военачальник, и мы вас не объедим. И не обидим. Только вот нам бы отсюда куда‑нибудь выбраться, а то ведь мы шумные, и скоро все хозяйки Салмакиды придут сюда со сковородками да каминными щипцами. Драться станут.

Личико хортлака при этих словах приняло такое уморительное выражение, что и Тхагаледжа, и Нингишзида не удержались и прыснули со смеху.

— Вы уж простите, Диди и Рири, но в чем‑то вы правы. Если вы тут еще денек‑другой пошумите, мы сами возьмемся за сковородки.

— Всегда так, — печально откликнулся Диди.

— Хорошо, хорошо, почтенные хортлаки. Кто же из вас командует армией?

— Никто! — хором отвечали пушистые существа, округлив глаза от ужаса. — Разве мы осмелились бы?

— Тогда кто же?

— Тетушка Шази! — И крохотные лапки одинаковым жестом указали на маленькую, пухлую фигурку с чем‑то ужасно напоминающем кастрюльку на голове…

* * *

— Так‑так, — сказал Аджа Экапад, вышагивая, словно аист на болоте, по своей необъятной комнате, сплошь заваленной охапками трав и заставленной разнообразнейшими склянками с отварами и составами.

Его собеседник — маг Шаргай из Джералана — в благоговейном ужасе взирал на своего коллегу. Он не был наивным и неумелым, но рядом с Аджой Экападом чувствовал себя деревенским колдуном, не прошедшим и первой ступени посвящения.

— Посмотрим, что нам это дает, друг мой. Итак, Корс Торун мертв. Это и плохо, и хорошо одновременно. Плохо потому, что он был самым древним, самым мудрым, самым могущественным; и ему больше всех остальных доверял повелитель Мелькарт. Следовательно, именно от Корс Торуна мы могли всегда получать помощь и поддержку. Плохо это еще и потому, что объявился слишком сильный противник. Никак не могу поверить, что среди ныне здравствующих магов нашелся такой безумец, который решился бы противостоять мощи Корс Торуна… — Аджа Экапад пожал плечами, демонстрируя, что это выше его понимания.

— С другой стороны, исчезла вечная угроза в лице этого старика, который в любой момент мог уничтожить любого из нас. И теперь я остался единственным, кто обладает такой же властью и силой. Если не считать, конечно, того, кто убил Корс Торуна.

— Кто он? — неожиданно разъярился Аджа Экапад. — Почему мне никто не может сказать, кто он?

— Сейчас это неважно, — осмелился вставить слово Шаргай. — Сейчас тебе надлежит брать на себя управление всеми нами, растерявшимися после смерти Корс Торуна. Тебе надлежит связаться с господином Мелькартом.

— Не забывайся! — резко осадил его маг. — Кахатанна возвращается в свою страну. Значит, какое‑то время, пусть даже очень недолгое, она пробудет там. У нас есть фора…

— Для чего? — спросил Шаргай.

— Я знаю, где хранятся три талисмана Джаганнатхи. Нам нужно собрать двенадцать, несколько уже есть. Нельзя терять ни минуты. Пойдем‑ка, я объясню тебе, что нужно сделать…

— Да, повелитель, — склонил голову Шаргай. — Но ведь боги не будут бездействовать.

— Конечно нет. Но они действуют наугад, а у нас есть план. У нас есть возможность его реализовать и еще у нас есть могучий покровитель — чего же тебе еще?

— Я готов повиноваться.

— Это лучше звучит и больше мне нравится. Слушай, Шаргай. Всем известно, что повелитель Мелькарт может войти в наш мир, если двенадцать обладателей талисмана Джаганнатхи откроют ему проход на Шангайской равнине. У меня один талисман. Тот, что был у Корс Торуна, неизвестно где. Сейчас мне нужен гном Элоах и бывший начальник тайной службы Сонандана — Декла. Ты будешь их искать. А я займусь известными мне тайниками…

Аджа Экапад ласково погладил какой‑то предмет хищными, желтоватыми пальцами. Шаргай посмотрел, что же удостоилось такого отношения, и невольно содрогнулся: перед ним на золотой подставке лежала отрубленная голова удивительного существа. Абсолютно голая кожа была покрыта мелкими, зеленоватыми чешуйками, уши заострены и плотно прижаты к черепу. Но лицо… лицо поражало больше всего: изумительной красоты женщина, с тоскливыми, печальными глазами, черными, словно ночь, смотрела на Шаргая.

Она была живой.

* * *

«Астерион» немного попрыгал на волнах, будто захотел почувствовать себя маленькой рыбешкой, а потом, словно устыдившись этого баловства, рванулся вперед с огромной скоростью. Паруса были плотно набиты попутным ветром, хозяин которого сидел, заложив ногу за ногу, в полуметре от палубы, на каком‑то кучерявом Облачке.

— Я так рад, что закончилась эта свистопляска со временем, — откровенно признался Бог Ветра. — Представляешь, хочешь попасть куда‑нибудь, а этого места просто нет — оно еще не существует. Или оно есть, но там все по‑другому. Оказывается, это прошлое, а будущее для тебя не наступило. Наверное, люди не ощущают этой разницы, но мне, с моим непоседливым характером, было немного не по себе.

— Верю, — рассмеялась Каэ. — Мне тоже было не по себе.

Астерион обвел изучающим взглядом огромный корабль:

— Пусто как‑то. Собаки больше нет.

— Тод погиб, — сказала Каэ глухо. Она отвернулась, и глаза ее слепо уставились в какую‑то весьма отдаленную точку.

— Понимаю. Ты редь и сама чуть было не погибла.

— В таких делах «чуть» очень много значит. И ко мне оно всегда благосклоннее, чем к остальным.

— Я счастлив, что повидал тебя, — сказал Астерион. — Но мне снова пора, с попутным ветром… А там, на горизонте, я вижу какую‑то до боли подозрительную ладью. Думаю, тебя она заинтересует.

— Кто это? — спросила Каэ, пытаясь понять, почему у юного бога такое лукавое и озорное выражение.

— Увидишь сама. Не хочу портить сюрприз.

Он вспорхнул легкой птицей и растаял в синеве неба.

— Полетел, — прокомментировал Лоой. — Госпожа, навстречу движется роскошное гребное судно. С него отчаянно сигналят, просят остановиться и принять на борт пассажиров. Что делать?

— Все‑таки это почти Сонандан, — пожала плечами Каэ. — Делайте, что просят.

— Слушаюсь.

Она догадывалась, что может значить этот сюрприз, и потому не очень удивилась, когда по трапу на верхнюю палубу вскарабкался Лев Пустыни, Потрясатель Тверди, аита Зу‑Л‑Карнайн — счастливый, хохочущий и загоревший дочерна.

— Нам пора, — скромно сказал Лоой, как только отзвучали первые приветствия, и потащил за собой упирающегося Куланна.

— Экий ты жестокий, — сказал сангасой обиженно. — Раз в сотню лет вижу счастливых людей, а ты мне запрещаешь смотреть на такое диво. Интересно. же!

— Ничего интересного, — сказал Барнаба. — Я утверждал и продолжаю утверждать, что в мире только Это и происходит, в той или иной форме разумеется…

— «Это» что? — моментально навострил уши Куланн.

— Пойдемте обедать, я вам все популярно объясню.

Кобинан и Могаллан во все глаза смотрели на живую легенду, самого великого завоевателя века, слава которого перелетела океан и давно уже достигла берегов Иманы. Молодые рыцари представить себе не могли, что великий император так молод, хорош собой и беззаботно весел. То, что он влюблен в госпожу, поражало гораздо меньше. Не он первый, не он последний.

Фенешанги уютно устроились на корме «Астериона», наблюдая за белым пенным следом, который оставлял корабль на морской глади.