Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

всерьёз. <Значит, ДО этого разговора у Тамма не было определённого мнения об уже утверждённом «без отрыва от основной работы» аспиранте Сахарове! – Ю. Л.> Он сказал, что принимает меня к себе в аспирантуру, на оформление уйдёт несколько дней…».[255]

И действительно, с 1 февраля 1945 года А. Д. Сахаров стал уже аспирантом «с отрывом».

Как пошло развитие мировой цивилизации в тех ветвях альтерверса, где «маленковский циркуляр» не открыл А. Д. Сахарову дорогу в большую науку и где Андрей Дмитриевич не занялся изобретением водородной бомбы, а продолжил на патронном заводе «ту изобретательскую работу, которая начала у меня получаться»[256], описано в энциклопедиях этих ветвей. Что говорится в них об Андрее Дмитриевиче, судить не берусь…

Теперь о роли Берии в принятом руководством ГРУ решении об увольнении Коваля из разведки.

После «контрольного опроса» агента Дельмара и срыва планов по введению Жоржа в атомный проект, Берия понимал, что не должен был винить в этом Жоржа и из-за этого как-то ограничивать варианты его использования как специалиста.

Но что он мог сделать? В структуры его спецпроекта Коваль не попал, и было ясно, что и в ГРУ ему тоже не было места. В это время (1948) из ГРУ «по пятому пункту» среди многих других сотрудников был уволен даже такой «ас атомной разведки», как Артур Адамс. Так что Коваль там в это время был явно не ко двору.

И после отчета перед руководителями атомного проекта он оказался ненужным никому из «заказчиков» его восьмилетней работы в США! Пожалуй, только Берия мог иметь в виду этого «Дельмара» как потенциально полезного для него человека. Но только «потенциально», не сейчас.

Идея «атомного Смерша» должна была стать актуальной после того, как обескураженные успехом СССР в создании атомного оружия американцы бросятся ликвидировать свой провал в области агентурной разведки советского атомного проекта. А пока на этом фронте было полное затишье.

Реальными же ведомствами, которые могли заинтересоваться Ковалем как «американским евреем, проникшим в советскую разведку благодаря поддержке расстрелянного врага народа генерала И. И. Проскурова», были только МВД и МГБ.

Но этот интерес был для него смертельно опасен! Берия это понимал, и отблагодарил Коваля весьма щедро – сумел организовать его увольнение из ГРУ таким образом, чтобы максимально обезопасить его от внимания со стороны «органов» – МВД (министр С. Н. Круглов) и МГБ (министр В. С. Абакумов).

И даже для Берии это оказалось не просто. Его отношения с тогдашними министрами МВД и МГБ были сложными. Оба были когда-то его подчиненными и соратниками, но в 1949 г. оба вели самостоятельную игру. И как противники были настолько сильны, что с ними приходилось считаться даже «всесильному» Берии.

Как выясняется, он сам в это время уже был объектом «разработки» чекистов. Причём объектом, в отношении которого были допустимы не только слежка, но и провокации. Вот что вспоминает А. Рыбин об одном «оперативном эпизоде» работы органов Абакумова с Берией в это время, в котором Рыбин непосредственно участвовал:

«<Берия> был с женщинами «на близкой ноге»… У него в Большом театре были, в санатории были… Везде… И вот наш «доброжелатель»[257], очень интересная пухленькая девушка, как-то была у него на квартире. Ну, когда сидели за столом, она, после всего там, смотрит на портрет Сталина. Наверное, думает: «Что же у тебя происходит?». Берия посмотрел на неё и говорит: «Что ты на него смотришь? Хозяин в стране я, а не он!». Представляете себе! А она приехала… Пришла и письменно нам доложила о своем посещении Берии. Понимаете, какое дело?»[258]

И Берии ли было не знать, на что нацелен и как работает в руках чекистского МГБ инструмент «доброжелательства» – инфильтрованный во все сферы общественной и частной жизни контингент не только «интересных пухленьких девушек», но также многочисленных

«рабочих, служащих, патриотов своей Родины… да хоть дворников, хоть учителей, хоть инженеров… Они реагировали сразу на всякие, так сказать… ».[259]

Кроме «добровольных доброжелателей» были и профессиональные, «особые доброжелатели» из числа штатных чекистов. Ещё при Дзержинском приказом ВЧК от 14 января 1921 г. было создано Секретно-оперативное управление (СОУ) ВЧК, в состав которого вошли информационный, секретный, оперативный и иностранный отделы.[260] Первым руководителем СОУ был назначен В. Р. Менжинский.

Чем конкретно занимался СОУ ВЧК неизвестно. Никаких официальных документов на этот счёт я не встречал. Но вот что вспоминает в 1989 году пенсионер Леонид Алексеевич Лебедев, руководитель детского музыкального кружка «Играй, мой баян» в Киевском районе Москвы (он же – отставной майор КГБ Алексей Рыбин):

«Я этой штукой занимался с 30-го года, а, может быть, и раньше, чтобы найти у него какую-нибудь крамолу с точки зрения женщин… Ничего подобного! И никто ничего не мог…»[261]

Поясню смысл эвфемизмов, употреблённых Рыбиным. «Эта штука» – наблюдение за Сталиным, «крамола с точки зрения женщин» – свидетельства об интимных связях с женщинами, «никто ничего не мог» – и другие «доброжелатели», независимо от Рыбина наблюдавшие за Сталиным, сексуальной крамолы у него не нашли.

1930 год – это год, когда ещё жива Надежда Алилуева, жена Сталина. Если бы обнаружились «связи на стороне», супружеская измена, то это можно было квалифицировать как «моральное разложение». Но, конечно, измена жене – это не измена Родине. Ни Председатель ОГПУ В. Р. Менжинский, ни, тем более, тогдашний руководитель СОУ ВЧК – Г. Г. Ягода об этих фактах никому бы не сообщили. Но соответствующие документы (рапорта «доброжелателей») в какую-то сверхсекретную папочку легли бы. А раз такая папочка была, то, по незыблемым законам бюрократии, в неё складывали и другие отчёты о разговорах, встречах, полученных поручениях… Ведь, как это следует из признания Рыбина, «профессиональные доброжелатели», которые секретно охраняли Сталина, сверхсекретно по долгу службы должны были искать и «какую-нибудь крамолу» на него. А это значит, что чекисты собирали компромат на всех без исключения высших руководителей страны.

В ту эпоху, в той ветви альтерверса владение инструментом «института доброжелателей» и обеспечивало реальную власть. Поэтому Берия в 1948 году, отстранённый от руководства МГБ, безусловно, ощущал, что, как бы ни была велика его «атомная власть», эпоха его «всесилия» осталась в прошлом.

Вот яркий пример, подтверждающий это. 14 апреля 1948 г. помощник Берии Н. С. Сазыкин получил письмо генерала МГБ А. Н. Бабкина, в котором на основании анкетных данных (!) Я. Б. Зельдовича (родители его матери живут в Париже, а сестра отца в 1936 г. арестована) и О. И. Лейпунского (имеет