Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

автономной области Хабаровского края т. Бахмутского А. Н. и председателя облисполкома т. Левитина М. Е.»[233]. На заседании рассмотрели материалы, представленные Хабаровским крайкомом ВКП(б), заслушали объяснения «т.т. Бахмутского и Левитина», убедились в том, что

«т.т. Бахмутский и Левитин примиренчески относятся к фактам проявления буржуазного национализма, в результате чего в… учреждениях области длительное время орудовала группа националистов, пропагандировавшая в области сионистско-националистические взгляды»,[234]

и решили:

«За допущенные политические ошибки снять т.т. Бахмутского А. Н. с поста первого секретаря обкома ВКП(б) Еврейской автономной области и Левитина М. Е. с поста председателя Облисполкома. Объявить строгий выговор т.т. Бахмутскому А. Н. и Левитину М. Е. за недостойное поведение в отношениях с Американо-Биробиджанским комитетом в США».[235]

Как видим, летом 1949 года репрессии по «пятому пункту» ещё не достигли «людоедского уровня» 1937 года – увольнение, выговор, но не арест, не расстрел! И в случае Бахмутского и Левитина, и в случае Жоржа «разборки» оканчивались печально, но не трагически. (Правда, совсем скоро, в 1951 г. Бахмутского и Левитина арестовали по «Биробиджанскому делу» и дали по 25 лет лагерей).

Жоржу повезло. Более того, в его случае среди «разных людей», которые принимали решения, были и те, кто понимал и ценил не только профессиональные, но и человеческие достоинства Жоржа Абрамовича. Были ведь среди аппаратчиков ГРУ те, кто работал с Дельмаром в Америке – за восемь лет через нью-йоркскую резидентуру прошло немало людей! И, несмотря на явную опалу, не только сохранившие дружеские чувства к Жоржу, но и оказывавшие ему конкретную помощь в «житейских ситуациях». Очевидные примеры – получение путёвки в Серноводск для Людмилы Александровны и помощь при восстановлении в аспирантуру после увольнения.

И, хотя уволен был Жорж в звании рядового, но, вероятно, с каким-то хорошим (по тем временам!) «выходным пособием» за годы работы. Мне не удалось найти правовых документов, действовавших по этому вопросу в 1949 году. Но хотя бы оценка этой суммы по сравнению с обычными «увольнительными выплатами» (тогда оклады денежного содержания рядового и сержантского состава составляли 10–15 рублей в месяц,[236]) может прояснить уровень принятия решения об условиях увольнения. А это, в свою очередь, будет косвенным подтверждением высказанной гипотезы о том, что Л. П. Берия принимал участие в обсуждении.

То, что в сентябре 1949 года Жорж не просто не нуждался в деньгах, но даже позволял себе «роскошествовать», видно из такого эпизода, приведённого Т. В. Ивановой, тёщей Жоржа:

«… в четверг, не то в пятницу, явился И. А. <Иван Алексеевич, общий знакомый Жоржа и Людмилы Александровны – Ю. Л.> и просидев четверть часа – увлек Жоржа. Мы, говорит, – в ресторан, мы люди холостые и, конечно, говорит, – на Ваши деньги, так как моих у меня нет. Жорж быстро довольно согласился и сказал, что не надолго. Пришел он около часу. И были то в какой то шпане на Пятницкой. Жорж говорит, что ему было скучно уже под конец с И. А. т. к. тот говорит одно и тоже. Денег, конечно, он у Жоржа занял, но Жорж не сказал сколько».[237]

Поскольку явного криминала в действиях Жоржа ГРУшным расследованием обнаружено не было, не все «компроматы» на него с ним открыто обсуждались, и он сам мог и не знать о конкретных претензиях руководства к себе. Но и не догадываться о существовании серьёзного «негатива» в свой адрес тоже не мог.

Но, по крайней мере, одно направление, с которого дули «холодные ветры», было очевидным – его еврейство.

Подтверждением этому является его письмо к Людмиле Александровне, уехавшей в санаторий для лечения, написанное в ходе попытки восстановления в аспирантуру МХТИ им. Д. И. Менделеева менее чем через два месяца после своего увольнения из ГРУ. Вот что он написал:

«Напишу тебе письмо. Не знаю, что получится – настроение у меня неважное. Вообще в таких случаях пожалуй лучше совсем не писать а то можно передавать такие скверные настроения. С другой стороны писать надо – просто пора – и мне хочется. Поделюсь, наверно легче станет.

Ты не пугайся – ничего страшного. Может быть все мое воображение. С утра мне Т. В.[238] рассказывала всякие ужасы, которыми она где-то наслышалась (на счет увольнении, гонении и т. д.) Потом я опять звонил на счет моего дела, и мне опять сказали «завтра» – т. е. до вторника и мне показалось, что я по тону и по разговору почувствовал, что в моем деле, которое раньше было ясное и прямое появились всякие осложнения, что вообще может быть мое дело «швах» – не знаю. Посмотрим – думаю не отставать пока не получу ответ во всяком случае».[239]

Конечно, «ничего страшного» в этом письме нет, но сегодня, с исторической дистанции, ясно видно, что душевная смута Жоржа в это время порождена всеобщей атмосферой «борьбы с космополитизмом». Но его природный оптимизм, вероятно, был подкреплён какими-то договорённостями с друзьями из ГРУ о помощи в критических ситуациях. Потому он и не хотел «отставать» от руководства МХТИ «без боя» ☺.

Свидетельства наличия таких договорённостей можно найти в письме Татьяны Васильевны Ивановой, адресованное к своей дочери Людмиле Александровне в Серноводск.

Хочется отметить, что как раз в августе – сентябре 1949 года переписка Жоржа, Татьяны Васильевны и Людмилы Александровны была весьма интенсивной. Из неё видна картина быта Жоржа в это время, картина жизни в коммунальной квартире с прогнившими полами, сломанной печкой, интригами жильцов по вопросу очерёдности уборки «общественных мест» и тягот по ликвидации последствий ремонтных работ в связи с газификацией:

«С газом пока больше ничего – только выломали громадную дыру в поле кухни (там, где были гнилые доски, т. что к раковине подойти нельзя и приходиться идти вниз умываться. Начали чинить, но когда можно будет умываться не известно.»[240]

Те из читателей, которые не имеют личного опыта жизни в советских коммуналках, могут представить эту картину по весьма ярким и достоверным её описаниям в произведениях М. Зощенко и И. Ильфа с Е. Петровым.

Возвратимся к свидетельствам тёщи. Татьяна Васильевна отмечает общую «закрытость» Жоржа:

«Ведь у него что либо узнать весьма трудно, и все облечено в тайну».

Тем не менее, она догадывается –

«У него, очевидно, не очень то ладится с Менделеевкой».

И, чтобы преодолеть эти «нелады», Жорж куда-то время от времени звонит:

«Жорж ушел «не надолго» – очевидно звонить. Это все