Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

class="p1">Трудно сказать, насколько оправданными были эти надежды. Во всяком случае, они не были беспочвенными. И сегодня, как считает известный журналист Л. Парфёнов, специально занимавшийся этой темой,

«Маргиналами стали люди, которых и сейчас волнует прежде всего «пятый пункт» – ну, они и остаются в прошлом веке, когда эта графа «национальность» существовала в анкете отдела кадров».[268]

На этом анализ событий, произошедших в жизни разведчика Дельмара в 1949 году и вызванных реакцией Берии на его отчет, можно пока закончить.

Другие аспекты и ветви событий, вызванных резолюцией Берии на сопроводительном письме к его отчету должны стать предметом отдельного рассмотрения.

Не менее интересным является рассмотрение причин появления у Жоржа Абрамовича документов, проясняющих истинное значение его работы как разведчика. Они связаны с последним периодом его жизни, признанием его выдающейся роли в «игре разведок» как со стороны российских, так и американских коллег.

Последнее особенно удивительно, но один из ветеранов и ведущих историков Манхэттенского проекта – А. Крамиш, руками которого был смонтирован механизм взрывателей первого «гаджета» в Аламогордо – в письме к Ж. А. Ковалю сам выражает желание написать «длинную историю твоего подвига». Но подробности этой истории мы обсудим позже…

А вот как 36-летний «гражданин Коваль» он был, прежде всего, рад тому, что, наконец, снова свободен! Свободен от гнетущего пресса «двойной жизни», бдительного надзора начальства, от обязанности отчитываться за каждый свой шаг и, как это ни странно в его возрасте (36 лет!), свободен выбирать дальнейший жизненный путь: углубиться ли в любимую электротехнику (в кармане – свежий диплом с отличием от 1 февраля 1948 г. Нью-Йоркского городского колледжа со званием бакалавра в области электротехники) или вернуться в химию, где он уже успел стать аспирантом девять лет назад.

Рад он был и тому, что его Мила дождалась и по-прежнему любит его, что в Биробиджанском колхозе имени XVIII партсъезда живы отец и мать, а старший брат одарил его расцветшими за годы его отсутствия тремя очаровательными племянницами и только что (как раз в период его «экзамена» у Берии!) крепышом-племянником, нянча которого месяц тому назад, он говорил брату, что, мол, конечно, парень хорош, вырастет – будет старшим в следующем поколении Ковалей!

Радовался, что Москва по-прежнему красива (он любуется Кремлем каждый день, идя к себе домой по Большой Ордынке), что в «Спартаке» появились такие замечательные молодые ребята, как Игорь Нетто и Никита Симонян…

09.03. Вероятно, одна из первых «гражданских» фотографий Ж. А. Коваля. На обороте фото 3×4 надпись «август 1949».[269]

Да многому чему еще был рад снявший маску Дельмара Жорж Абрамович Коваль летом 1949 г.!

Но очень скоро эта радость была вытеснена тоскливым недоумением и, как ни невероятно это звучит по отношению к «бесстрашному разведчику, ощущением страха. В какой-то момент даже захотелось снова надеть маску…

Снова космополит. Год 1953

Восстановившись (вероятно, не без помощи ГРУ) в аспирантуре, Жорж с головой погрузился в научную работу, стараясь не замечать того, чем пугала его Татьяна Васильевна: «всякие ужасы, которыми она где-то наслышалась (на счет увольнении, гонении и т. д.)»

Но, думаю, что та социальная картина, которая высветилась перед Жоржем сразу после возвращения из своей «командировки» в 1948 и увольнения из ГРУ в 1949 году, за прошедшее к 1953 году время не только не потускнела, но и «заиграла новыми красками».

А эти «новые краски», если употребить химические образы, были замешаны на весьма ядовитых пигментах – лжи, лицемерии, ненависти, жестокости, скудоумии – растворённых в липком страхе.

«Государственный прессинг» евреев всё время усиливался. Так,

«по данным статистического сборника о руководящих кадрах партийных, советских, хозяйственных и других органов, подготовленного в 1952 г. по указанию Г. М. Маленкова [cxlvii][270], количество евреев-руководителей среди руководящих кадров центрального аппарата министерств и ведомств СССР и РСФСР сократилось с начала 1945 г. до начала 1952 г. с 516 до 190 человек (с 12,9 % до 3,9 % в общей массе руководителей этого звена, насчитывающей 4 тыс. человек в 1945 г. и 4,9 тыс. в 1952 г.). Среди руководителей предприятий и строек (около 4,2 тыс. человек) доля евреев за этот же период снизилась – с 11,2 до 4,6 %, среди директоров промышленных предприятий (около 2 тыс. человек) – с 12,3 до 4,6 %, среди руководителей НИИ, КБ и проектных организаций (около 430 человек в 1945 г. и 1 тыс. в 1952 г.) – с 10,8 до 2,9 %, среди руководящих кадров центральной печати (около 300 человек в 1945 г. и 480 в 1952 г.) – с 10,7 до 5,4 %, среди руководителей вузов и партшкол (около 730 человек в 1945 г. и 1900 в 1952 г.) – с 10,9 % до 3,1 %. В то же время доля евреев среди секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик (около 770 человек в 1945 г. и 1000 в 1952 г.) сократилась с 1,3 до 0,1 %, доля евреев среди наиболее многочисленной когорты руководителей основных окружных, городских и районных советских и хозяйственных учреждений и организаций (свыше 50 тыс. в 1945 г. и около 57 тыс. в 1952 г.) снизилась с 2,8 до 2,2 %[cxlviii][271]».[272]

Это – данные о руководящем слое советских чиновников. Люди, входившие в него, обладали и властью, и связями и опытом выживания в сталинских чистках. Но всё это не помогло, и число переживших кампанию по борьбе с космополитизмом с сохранением привычного образа жизни было в разы (а порой и на порядок) меньше тех, кто оказался «выброшенным за борт».

А статистических сборников с данными о «простых гражданах», у которых в пятом пункте анкет было написано «еврей», ни Г. М. Маленков и никто другой не заказывал. Так что каждый читатель может судить о статистике чисток «по пятому пункту» опираясь на историю своей семьи, семей друзей и знакомых, опубликованным мемуарам и литературным произведениям Н. Мандельштам, В. Шаламова, А. Солженицына, Е. Гинзбург, В. Гроссмана, Л. Копелева, О. Адамовой-Слиозберг (да простят меня те литераторы, чьи фамилии я не включил в этот список по неведению или забывчивости) и, конечно, сообразуясь со своей интуицией и здравым смыслом.

Отметим, что до начала 1953 года этот период новой чистки проходил под маской борьбы с космополитизмом. Сам Жорж за эти годы, как ясно видно из уже разобранных перипетий его судьбы, неоднократно попадал в ситуации, картины которых рисовались простыми «антикосмополитическими карандашами», но раскрашивались уже ядовитыми антисемитскими красками.

В 1953 году ситуация стала критической. «Борьба с космополитизмом» переросла в невиданную по масштабам открыто антисемитскую кампанию, поводом для которой стало так называемое «Дело врачей».

Для «широких масс» (а именно к ним