Пустой гроб - Пьер Сувестр

— Будет безмерно жаль, если медицина окажется бессильной и не сможет поставить больного на ноги; хирургия свой долг выполнила — операция прошла блестяще…

Дойдя до середины лестницы, Даниэль услышала, что ее зовут.

Она узнала голос профессора.

— Даниэль? — окликнул он.

— Да, господин профессор.

Даниэль остановилась, подняла голову и увидела Поля Дро, перегнувшегося через перила.

Стараясь говорить как можно тише, он распорядился:

— Когда я буду беседовать с этим господином, не подпускайте никого к дверям, пока мы не закончим. Я не хочу, чтобы нас беспокоили.

Даниэль понимающе кивнула. Как все монашенки и медсестры, Даниэль обладала легкой, бесшумной походкой; вот и теперь мелкими, неслышными шажками направилась она в приемную, где ждал посетитель.

Уведомив его, что профессор сию минуту спустился, она окинула счастливчика быстрым взглядом, вполне достаточным, чтобы внешность незнакомца накрепко ей запомнилась.

К слову сказать, внешность посетителя и впрямь была незаурядной — мимо такого не пройдешь, не обратив на него внимания.

Он был крепко скроен, голова ладно сидела на могучих плечах и пребывала в постоянном движении; был он почти лыс — лишь на висках да на макушке серебрились остатки волос, лицо — чисто выбрито; из-под кустистых бровей посверкивали энергичные глазки с темными зрачками.

Одет он был не слишком элегантно, но со вкусом, изящно и без затей.

Посетитель почтительно поклонился Даниэль, а затем, словно опасаясь нескромных расспросов, погрузился в чтение проспекта, который он наугад взял на столике в приемной, делая вид, будто бы этот проспект был ему необыкновенно интересен.

Выйдя из приемной, Даниэль направилась в павильон «А» — навестить старика Кельдермана, но мысль ее то и дело возвращалась к загадочному посетителю. «Сразу видно — человек порядочный, попусту болтать не станет. Должно быть, это отец той больной, — рассудила Даниэлу— он ведь тогда сам и привез ее к нам…»

В приемную вошел Поль Дро, и незнакомец немедленно отложил проспект.

Они поздоровались, посетитель начал свои расспросы; говорил он внешне спокойно, с кажущимся безразличием, но иногда в голосе его проскальзывали тревожные нотки.

— Как чувствует себя наша больная, господин доктор? Когда я смогу повидать ее?

— Дня через два-три, сударь, не раньше… Ей необходим полный покой, спокойствие физическое и моральное. Я предписал неподвижность ее телу и хотел бы, чтобы мозг ее тоже оставался в покое.

— Я не нарушу ваших предписаний, господин доктор, как ни хотелось бы мне помчаться туда сию же минуту, пожать руки бедной девочке, своими глазами увериться, что она жива.

Профессор был непреклонен.

— Не нарушайте моих указаний, — сказал он, — мадемуазель Элен это пойдет только на пользу.

Собеседник его поклонился, потом настойчиво стал увещевать хирурга:

— Может статься, она пожелает прежде повидать не меня, а кого-нибудь другого; в этом случае я был бы премного вам обязан, если вы заранее сообщите мне не только день, но и час, когда ее можно будет навестить… Как только вы разрешите навещать Элен, посетитель, о котором я упомянул, тотчас будет здесь и он-то не потерпит ни секунды промедления.

Поль Дро улыбнулся:

— Понимаю вас с полуслова, я и сам догадываюсь, как не терпится месье Жерому Фандору повидать…

Ноожиданно он умолк, потому что посетитель, глядя на него во все глаза, от удивления подпрыгнул:

— Как вы сказали, господин профессор? — спросил он.

Доктор сконфузился.

— Прошу прощения, это имя вырвалось у меня случайно… Но раз уж так получилось, я предпочел бы довериться вам: мне известно, кто такая наша таинственная больная. Мне помогли в этом бессвязные слова, вырвавшиеся у нее в бреду. Я не нарушу профессиональной тайны, сударь, если скажу вам, что обо всем догадался: девушка, которую зовут Элен, — это несчастное дитя личности самой зловещей и страшной из всех, что когда-либо носила земля… Я знаю, что она дочь Фантомаса и что молодой человек, который был ни жив ни мертв, когда привез ее сюда вместе с вами, это сам Жером Фандор.

Собеседник профессора смутился и попытался изобразить улыбку.

— Смею надеяться, господин профессор, — сказал он, — что вы сохраните инкогнито нашей милой больной и оградите ее от бестактностей…

Профессор сделал протестующий жест:

— Врач, сударь, подобен священнику — он умеет хранить тайны… Заметьте, сударь, — лукаво улыбаясь, добавил Поль Дро, — уже в третий раз я имею честь беседовать с вами, но, соблюдая тайну, я каждый раз удерживал себя и до сей поры не выказал своего восхищения вашими отвагой, волей и мужеством; я искал случай заверить вас в моей почтительной симпатии к вам, господин Жюв.

Это и в самом деле был Жюв. Знаменитый сыщик сразу почувствовал себя хозяином положения.

Он сердечно пожал профессору руку.

— Извините меня, сударь, — вымолвил он, — что я с первого же дня не раскрыл вам, кто есть кто; у нас, понимаете ли, нет причин скрывать свое имя, и только в интересах Элен я хотел как можно дольше оставаться инкогнито; к тому же мне не хотелось, чтобы вас смущала мысль, будто ваш неоценимый, умелый уход за дочерью Фантомаса — во всяком случае, за той, которая слывет его дочерью — может навлечь на вас гнев Гения преступного мира.

Профессор Дро гордо тряхнул головой.

— Сударь, — сказал он, — полагаю, что пока меня охраняет инспектор Жюв, Фантомас мне не страшен.

Мужчины еще раз пожали друг другу руки.

При мысли, что дела Элен идут на поправку, Жюв так и сиял.

После того, как профессор признался Жюву, что узнал его, он почувствовал себя свободнее и подробно рассказал, как он устранял перелом своей молодой подопечной.

— Я специализируюсь на тазовых переломах, — сказал он, — уверяю вас: хоть условия операции были не блестящими, результат превзошел все ожидания. Выйдя отсюда, невеста Жерома Фандора будет, как прежде, стройна и грациозна, сохранит свою обворожительную, легкую походку, как будто и не приключилось с ней ужасного несчастья.

Жюв искренне верил профессору и был тронут до глубины души.

В общем и целом, профессор скромно преуменьшил свои заслуги; Жюв знал — о личной жизни доктора многие любили позлословить, но стоило заговорить о его профессиональных достоинствах, как все сходились в одном: в своем деле профессор не знал себе равных, был признанным специалистом по травмам, ранам и переломам в области таза.

Успокоенный полицейский начал прощаться — у него назначена была встреча с Фандором, который с нетерпением ждал новостей, однако Поль Дро задержал его.

— Минутку, сударь, — попросил он, — мне надобно переговорить с вами конфиденциально.

Сыщик вздрогнул. «Это еще что такое! — пронеслось у него в голове. — Уж не скрыл ли он чего-нибудь о состоянии Элен?»

Как многие другие, Жюв боялся услышать печально известную фразу; «Операция прошла блестяще, но не знаю, сможет ли медицина поставить больную на ноги».

Но вовсе не о том собирался говорить доктор со знаменитым сыщиком.

Поль Дро не замедлил объясниться:

— Я обращаюсь к вам, господин Жюв, не как к другу мадемуазель Элен, а как к инспектору сыскной полиции. Зная вас, как человека справедливого и беспристрастного, я решаюсь просить вашего бесценного содействия. Не согласитесь ли вы уделить мне пару минут?

Жюв, собравшийся было уйти, снял пальто, положил на стул шляпу и, приняв невозмутимую мину, которую приберегал для всякого рода исповедей, бросил:

— Слушаю вас, сударь, вы можете рассчитывать на мою скромность.

Поль Дро, не колеблясь, начал свой рассказ.

— Господин Жюв, речь идет о событиях сугубо личных. Я имею в виду мою семейную жизнь. Шесть лет назад я женился; в ту пору в медицине я был еще новичком, а за душой не имел ни сантима. Женился я на девушке совсем не моего круга, она была богата, звали ее Амели Тавернье. Избавлю вас от подробного изложения мелких неурядиц, которые день за днем рушили наше благополучие и разводили нас в разные стороны. Взяв в жены Амели Тавернье, я пошел на большое, огромное унижение. Я примирился с этим, решив стать безучастным супругом безучастной жены и относиться к ней, как относятся к деловому компаньону — при условии, что она предоставит мне полную свободу в мыслях и действиях… Амели не пожелала этого и недавно возбудила против меня дело о разводе.

— Знаю, сударь, — отвечал Жюв, — я слышал об этом прискорбном событии.

Слушая рассказ профессора о перипетиях его семейной жизни, Жюв был само внимание.

Инстинктивно его влекло к этому непостижимому человеку — выглядел тот холодным, замкнутым, робким и сентиментальным, но в душе его, судя по всему, кипели сильные страсти.

Вдобавок Жюв питал к хирургу глубокую признательность, ведь он с таким знанием дела взялся лечить Элен: в лечебницу ее доставили почти безнадежной, а теперь, если верить словам доктора, опасность ей не грозила.