Отрок. Покоренная сила (Часть 5-6) - Евгений Красницкий

Вот я и подумал: а не поучить ли ребят бою в тесном помещении? В сенях, где двоим-троим еле повернуться, на лестнице, где толпой не попрешь, в горнице, где мебель да утварь под ногами мешаются. Научить из окошка стрелять, но самому при этом не подставляться, или наоборот: с улицы в окошко бить, но так, чтобы тебя самого не достали. Двери защищать или, наоборот, вышибать и в них врываться. На подворье среди построек и загородок, на сеновале, на крыше…

Дед замахал руками, останавливая мишкино красноречие.

— Понял я, понял. Хорошая мысль, но не выйдет. Во-первых, времени мало, во-вторых, где ты их учить будешь? Здесь, на подворье? Так все село на следующий день узнает, да и не дам я дом свой громить, вы же тут все переломаете со своей учебой!

— Времени мало, согласен. Но хоть чему-то за полтора месяца мы научимся, противник-то и этого уметь не будет! А для учебы надо специальное подворье построить — где-нибудь в лесу.

Дед уже открыл рот, чтобы возразить, но Мишка выставил перед собой обе ладони, останавливая его возражения.

— Знаю, знаю: нет времени! Так настоящие дома и заборы делать не нужно, можно все из плетней составить: врыть столбы, переплести ветками. Дай мне десяток холопов, мы за два дня все сделаем!

— С ума сошел? Все люди в поле, сейчас один день год кормит! Э-э, постой… — Деду, кажется, пришла в голову какая-то мысль. — Никифор артель плотников везет, целых двадцать пять человек. Так и быть, дам тебе их на два дня. Завтра с утра поезжай выбирать место.

«Ну что ж, сэр, лорд Корней не зря согласился, названия „опричники“ он, конечно же не знает, но создать из моих ребят нечто подобное, намерен. А мы с вами, сэр Майкл, знаем названия „спецназ“ и „ОМОН“, хотя о подготовке их имеем представление только по телепередачам, да кинофильмам. Однако же, лишним подобное подразделение в руках управленца регионального уровня не будет. Что-нибудь придумаем… Но вот другая проблема… Надо деда озадачить, самому мне ее не решить».

— Деда, еще одно дело есть, и тоже очень важное. Мне одному с сотней не справиться! Молодняк, сам понимаешь, он — буйный. Я и полусотню-то еле-еле в узде держу — спасибо Немому да Илье. А как придут еще семьдесят четыре парня от Нинеи, да четырнадцать от Никифора… Почти полторы сотни выходит. Помощь мне нужна, деда.

— Кхе! Дошло, наконец! Я-то все ждал: когда ж ты заскулишь?

Мишка от возмущения даже приподнялся с лавки.

— Это я-то скулю! Я о деле забочусь! Ты — сотник, неужели не понимаешь, что полторы сотни мальчишек не может учить только один настоящий ратник, да и тот немой! Я долго терпел! Что полсотни народу в один дом набиты — терпел! Что конь не у каждого есть — терпел! Что ни доспехов, ни оружия нет — терпел! Учил, чему можно было в таких условиях учить! Все думал, что господин сотник, наконец, вспомнит о Младшей страже! Дождался! Дожил до светлого денечка! Скулю я, оказывается!

Мишка вдруг осознал, что стоит в полный рост и орет на деда, но сдержаться уже не мог… или не посчитал нужным? Сам не понимал, но глосс не понизил и продолжил орать:

— Щенки скулят!!! А Старшина Младшей стражи докладывает господину воеводе о непорядке! А если господину воеводе насрать на Младшую стражу, так я и сам справлюсь! Только не обижайся потом, что по своему разумению поступил, а не по твоему приказу…

Как он справится сам, Мишка не представлял совершенно, но обиделся он на деда по-настоящему, вплоть до желания хлопнуть дверью и уехать обратно на Базу.

— Пух, пух, пух! Закипела каша! — дед, вроде бы, добродушно улыбнулся, а потом вдруг набычился и сам гаркнул в полный голос:

— А ну, сядь!!!

За дверью кто-то ойкнул и раздался звук падения какого-то предмета. Дед поднявшись распахнул дверь, за дверью обнаружились две девки-холопки. Одна держала в руках кувшин, видимо, с пивом, у ног другой лежал на полу поднос с закуской. Увидев деда, обе испуганно пискнули и бросились бежать.

— Стой, дуреха, пиво отдай! — Заорал вслед им дед.

«Ага: „Верни колбасу, я все прощу!“, комедия, блин!»

— Ну, вот: без пива остались… Старшина, едрена матрена… терпел он…

Мишка, тяжело вздохнув, оттеснил деда от двери, перешагнул через поднос и рассыпавшуюся закуску и отправился на кухню. Там, глядя в две пары перепуганных глаз, стариковским тоном проворчал:

— Чего напугались-то? Разговор у нас такой… громкий. Не на вас же орали. Давай-ка сюда пиво, да приберитесь там. И не бойтесь заходить, не съедим.

Дед встретил Мишку чуть ли не с распростертыми объятиями:

— Слава тебе Господи, добралось до нас пивко, я уж и не надеялся, иссох весь!

— Во-во, — в тон деду подхватил Мишка — пока Старшина Младшей стражи не позаботится, сотник иссохнет, но не почешется.

Внук налил пива деду и, не спрашивая разрешения, себе.

— Разворчался, как старик, древний. — Подколол дед.

— С кем поведешься…

— А ну-ка, уймись! Жаловаться каждый может, кроме сотника. Мне вот, кому прикажешь жаловаться? К князю в Туров бегать? Да сядь же ты, наконец!

Мишка уселся, потянул к себе кружку с пивом. Дед скептически глянул на него и прокомментировал:

— Наливаешь себе, как взрослый, а плачешься, как младенец. Молчи, не спорь! Слушай, что я тебе скажу, больше ты ни от кого такого не услышишь, и книгах своих ученых не прочтешь.

«Интересно, чего же я такого в книгах не прочту? То есть, в ЗДЕШНИХ-ТО книгах, конечно много чего еще нет, а в тех что я ТАМ читал… Стоп, сэр Майкл, дед, кажется, что-то серьезное поведать собрался».

Дед, действительно, как-то весь подобрался, построжел, помолчал несколько секунд, словно раздумывая продолжать начатую речь или нет, потом все же заговорил:

— Сотник, здесь в Ратном, власть. Знаешь, что такое власть? Власть — это, когда пожаловаться некому, когда нет спины, за которую спрятаться можно и когда нет никаких оправданий. Власть со всем: с любыми делами и бедами должна справляться. Иначе она не власть! Приказывай, заставляй, карай, милуй, награждай, убивай, если надо. Но спрос за все только с тебя! Не на кого сослаться. Нельзя сказать: «мне приказали» — над тобой никого нет. Нельзя сказать: «не послушались» — ты не власть если тебе не подчиняются. Нельзя сказать: «чего-то нет или не хватает» — если найдут и добудут сами, без тебя, то зачем ты нужен? И самое страшное, что нельзя сказать: «не по силам, непреодолимо» — выходи на непреодолимое первым, преодолей или умри!

Ты — один! Всегда один! Могут быть друзья, могут быть помощники, могут быть верные и преданные слуги, но в ответе за всё и за всех только ты один. Если ты этот крест на себя не принял, называйся ты хоть сотник, хоть князь, хоть император, верить тебе не будут, подчиняться тебе не будут, кончишь ты плохо. И даже к Богу обращаться бесполезно, потому, что ОН тоже один, и Ему тоже жаловаться некому и пенять не на кого. Не станет он слушать молитвы слабака.

— Но Бог есть любовь! Прощение, милосердие… — Не то, чтобы Мишка был не согласен с дедом или им овладел вдруг дух противоречия, просто осторожное сомнение, как известно, заставляет собеседника раскрыться лучше, чем настырное любопытство. — Искренняя молитва не может остаться безответной…

— Вранье, поповские сказки! — неожиданно резко возразил дед.

— Но Иисус сказал…

— Знаю я, что он сказал. За это и поплатился!

«Во дает дед! А ну-ка, а ну-ка! Интересненько…»

— Ты хочешь сказать, что ОН позволил своего сына…

— Не позволил — приказал! Думаешь: толпа сама по себе кричала: «Распни его!»? Нет, ей было приказано.

«Однако, концепция… Интересно: что дальше будет?»

— Но за что, деда?

— Не справился, взялся и не смог. Надо было прекращать, пока еще хуже не стало.

— С чем не справился?

— С изменением мира. Ты вот, Нагорную проповедь помянул… А ведь она — переиначивание десяти заповедей. В заповедях сказано: «Не убивай», а Иисус переиначил: за убийство — суд. Значит, убийство может быть оправдано?

— А разве не так? — Чем дальше, тем Мишке становилось интереснее.

— Так. — Кивнул дед. — Но Заповедь переиначена!

— И что ж в этом плохого?

— А то, что мир лучше не стал! Если уж ты взялся переиначивать сделанное Отцом Твоим, то сделай лучше. Если все осталось так же, то дело твое — бесполезно, а если стало хуже — вредно.

«М-да, логика, несомненно есть, и все же…»

— Но сроки, деда! От сотворения мира до Рождества Христова прошло пять с половиной тысяч лет, а Христос прожил всего тридцать три года. Христос просто не успел!

— Всё он успел! — напористо утвердил дед. — Если дело неправильно начать, то и дальше проку не будет. А Иисус и за тридцать три года такого наворотил… Надо было прекращать! Обязательно!