Преступления прошлого - Кейт Аткинсон

Тео решил, что вполне может оставить Марли одну и сходить через улицу купить им обоим перекусить. Это займет самое большее сколько, минут десять? Что может с ней случиться за десять минут? Глупый вопрос. Тео отлично знал, что может случиться за десять минут: самолет над городом может взорваться или врезаться в здание, поезд может сойти с рельсов, в офис может вбежать маньяк в желтом свитере для гольфа, размахивая ножом. Оставить ее одну — да как ему такое взбрело в голову! В его списке опасных мест офисы обгоняли самолеты, горы и школы.

— Тогда пошли, — сказал он, — сбегаем через дорогу и купим по сэндвичу.

— А если папа вернется, а нас нет?

Тео был тронут этим «нас».

— Ну, мы оставим ему записку на двери.

— Буду через десять минут, — сказала Марли. — Папочка всегда так пишет.

Естественно, все оказалось не так просто. Было три часа дня, забегаловка уже закрывалась, и из сэндвичей остались только яйца с майонезом и ростбиф с хреном — Марли живописно изобразила рвотный позыв. На улице она сунула свою маленькую сухую ручку в его ладонь, и он ободряюще ее сжал. Внезапно девочка оживилась, заметив бургерную на другой стороне улицы, и потащила Тео за собой. Он тут же вспомнил о «коровьем бешенстве», но отогнал от себя эти мысли, — в конце концов, Марли хотела нечто под названием «цыпадрип», то есть из курицы, а не из бешеной коровы, но опять же, какую часть курицы они туда кладут и не умерла ли эта курица от старости? И чем эту курицу кормили? Скорее всего, бешеной коровой.

Он купил ей «цыпадрип» («с картошкой, пожалуйста») и кока-колу. Для фастфуда все было довольно медленно. Интересно, проверяют ли в таких местах качество обслуживания, подумал Тео. За кассой стояли совсем дети. Австралийские дети, если быть точным.

Прошло куда больше десяти минут. Если Джексон вернулся, то уже, наверное, отправил за ними поисковый отряд. Будто материализовавшаяся мысль, из толпы пихающихся иностранных студентов возник Джексон Броуди. Вид у него был диковатый, и он так резко схватил Марли за локоть, что та возмущенно запищала:

— Папа, осторожнее, у меня кока-кола!

— Где ты была? — заорал на нее Джексон.

Тео достался свирепый взгляд. Что за наглость, он всего лишь присматривал за девочкой — в отличие от ее родителей.

— Я работаю няней, — объяснил Тео Джексону, — а не похитителем детей.

— Верно, — сказал тот, — конечно. Извините, я волновался.

— Тео со мной посидел, — сказала Марли, откусив одним махом полбургера: — И картошку мне купил. Он мне нравится.

Когда Тео шел обратно по Сент-Эндрюс-стрит, девушки с волосами цвета яичного крема уже не было, и он испугался, что она никогда больше там не появится. Потому что это всегда так: сейчас ты здесь, смеешься, разговариваешь, дышишь, а в следующее мгновение тебя уже нет. И никогда больше не будет. И не останется ни следа, ни улыбки, ни шепота. Ничего.

11

Джексон

— У вас сильное воспаление мягкого нёба, — промурлыкала Шерон. — Болит?

— Не-а.

— Подозреваю, что у вас зреет абсцесс, Джексон.

Официально она была «мисс Ш. Андерсон, БХС, ЛХС».[67] Мисс Андерсон никогда не предлагала ему обращаться к ней по имени, хотя сама фамильярничала вовсю. Врачи, банковские клерки, совершенно незнакомые люди — все теперь обращались к вам по имени. Любимый жупел Бинки Рейн: «И я сказала этому клэрку (клерку) в банке, этому кассиру. „Извините меня, молодой человек, но мы с вами, кажется, не представлены. Для вас я миссис Рейн, а как зовут вас, мне плэвать (плевать)“». В устах Бинки Рейн «кассир» звучало как что-то прилипшее к подметке.

Джексон чувствовал себя совершенно беззащитным. Он лежал, распростертый в кресле, смиренный и беспомощный, отданный на милость Шерон и ее молчаливой медсестры. И у Шерон, и у медсестры были темные, загадочные глаза, и они обе безразлично смотрели на него поверх своих масок, словно обдумывая, что бы еще с ним сделать, — прямо восточные танцовщицы-садистки с хирургическими инструментами.

Джексон пытался не думать об этом и еще не вспоминать сцену из «Марафонца»,[68] взамен он рисовал в своем воображении Францию. Он сможет выращивать овощи. Он в жизни не огородничал, всем заправляла Джози, а он только выполнял ее распоряжения: здесь вскопай, это убери, подстриги газон. Все равно во Франции овощи наверняка растут сами по себе. В теплой, плодородной почве. Помидоры, персики. Виноград. Может, выращивать виноград? Оливки, лимоны, инжир — очень по-библейски. Он будет наблюдать, как ползут усики лозы, как наливаются соком фрукты, — о черт, эрекция (при мысли об овощах; это вот как, нормально?). Запаниковав, он сглотнул и подавился собственной слюной. Шерон подняла спинку кресла и, склонив голову набок в притворной заботе, пока он шумно откашливался, поинтересовалась: «Все в порядке?» Молчаливая медсестра подала ему воды в пластиковом стаканчике.

«Скоро закончим», — солгала Шерон, снова опрокидывая кресло. Теперь Джексон сосредоточился на менее приятных вещах. На трупе Лоры Уайр. Сраженной на бегу, как лань.

«Мистер Уайр, где он?» Странно звучит. Нормальный вопрос: «Где мистер Уайр?» Это ли вообще сказал убийца? Что, если он сказал «мисс Уайр» или «миссис Уайр», могла ли Мойра Тайлер (единственная, с кем говорил убийца) ослышаться? В наступившем хаосе — но тогда хаос еще не наступил, просто парень в желтом свитере для гольфа спрашивал, где один из адвокатов.

А личная жизнь Лоры, так ли прозрачна она была? Девственница, принесенная в жертву. Была ли она девственницей? Джексон не помнил этой подробности в отчете о вскрытии. Тео-то, конечно, в этом не сомневался. Марли могла бы трижды выйти замуж и развестись, нарожав десяток детей, а Джексон по-прежнему считал бы ее девственницей.

Пресса была в восторге от Лориной незапятнанности: куда лучше, если жертва — милая девушка из среднего класса, со здоровыми привычками и планами на колледж, чем какая-нибудь проститутка или малолетняя вертихвостка (Керри-Энн Брокли этого мира). Но кто мог знать наверняка, что у Лоры Уайр не было секретов? Может, роман с женатым мужчиной, который она скрывала, чтобы не расстраивать отца. А может, какой-нибудь поганый извращенец преследовал ее? Может, она была с ним вежлива (иногда этого вполне достаточно), а у него крыша съехала, и он вообразил, что девушка в него влюблена и предназначена ему судьбой. Для этого было специальное слово, которого Джексон не мог вспомнить, — какой-то синдром, но не Мюнхгаузена.[69] Итак, всего четыре варианта. Тот тип либо был знаком с Тео, либо нет. И либо был знаком с Лорой, либо нет. Эротомания, вот. Звучит как название низкопробной голландский порнухи.

Много лет назад проводили опрос, который показал, что женщины не чувствуют угрозы от мужчины с «Гардиан» в руках или значком «пацифик» на груди. Джексон еще подумал, что все насильники теперь начнут носить с собой «Гардиан». Взять того же Теда Банди[70] — засунул руку в гипс, и женщины думают, что ты мухи не обидишь. Нигде и никогда женщина не находится в полной безопасности. Даже если она крута, как Сигурни Уивер в «Чужом-4» или Линда Гамильтон в «Терминаторе-2». Потому что куда бы она ни направилась — там будут мужчины. Мужчины-психи. Что ему нравилось в крутых женщинах вроде Рипли и Сары Коннор (да, он в курсе, что это вымышленные персонажи) — с каким бы азартом ни надирали они задницы плохим парням, ими двигала материнская любовь, материнская любовь к целому миру. Так, Джексон, хорош, забываем о Саре Коннор, думаем о чем-нибудь плохом, в машине выхлопную трубу надо починить, или о чем-нибудь скучном. О гольфе.

— Джексон, я вычистила гной, — прошелестела Шерон. — Сейчас все обработаю. Но нам нельзя больше лечить симптомы, мы должны удалить причину. Корень.

Ближайшими друзьями Лоры в старших классах были Кристина, Эйша, Джош, Джоанна, Том, Элеонора, Эмма, Ханна и Пэнси. Джексону это было известно, потому что у Тео на стене висела таблица «Ученики Лориной школы», а рядом другая — «Друзья Лоры вне школы» (клуб аквалангистов, народ из паба, где она работала, и так далее), и, наконец, третья — «Случайные знакомые Лоры» (практически все, с кем она когда-нибудь сталкивалась).

В списке «Ученики Лориной школы» порядковые номера указывали на степень дружбы: первым номером лучшая подруга, и так далее. Все ученики до единого. Сколько же времени Тео потратил, решая, кому присвоить номер сто восемь, а кому — сто девять? Причем список он составлял не на компьютере, а тщательно вывел все имена от руки. Этот парень все-таки чокнутый.

Кроме того, друзья были отмечены разными цветами соответственно полу: синие чернила для девочек, красные — для мальчиков, из чего вытекало, что ближайшими друзьями Лоры были в основном девочки. Первая десятка была сплошь синей, за исключением двух имен: