Отпуск на двоих - Генри Эмили

– Мне бы пришлось участвовать в этом цирке в любом случае, Алекс. Я что, ничего для тебя не значу?

– Ну да, но ты-то ее дочь. Самое большее, что папа когда-либо делал для нашего сексуального образования, – это оставлял у кровати книгу о чистоте и непорочности, как только кому-нибудь из нас исполнялось тринадцать лет. Я лет, наверное, до шестнадцати считал, что мастурбация вызывает рак.

Сердце у меня болезненно сжалось. Иногда я забываю, как тяжело пришлось Алексу. Мама у него умерла от осложнений во время родов, когда на свет появился Дэвид, и с тех пор мистер Нильсен и четверо его сыновей навсегда остались без жены и без матери. Только в прошлом году его папа наконец-то начал отношения с другой женщиной – с ней он познакомился в церкви, но они расстались всего через три месяца. Несмотря на то, что отношениям положил конец сам мистер Нильсен, переживал он это настолько тяжело, что Алексу пришлось ехать домой прямо посреди учебного года, чтобы хоть немного привести отца в чувства.

Именно Алексу всегда звонили его братья, когда у них возникали проблемы. Он был их несокрушимой скалой.

Иногда мне казалось, что именно поэтому мы с ним так хорошо ладим. Алекс привык быть старшим братом, на которого всегда можно положиться, а я привыкла быть надоедливой младшей сестрой. Такая динамика отношений для нас была естественной: я шутливо дразнила его, а он делал так, что я всегда чувствовала себя в безопасности.

Но на этой неделе я не собиралась ничего от него требовать. Напротив, сейчас моей миссией было помочь Алексу расслабиться, выпустить внутреннего дикого Алекса на свободу. Пробить оболочку заработавшегося и зацикленного на проблемах Алекса.

– Знаешь, – сказала я, усаживаясь на кровать, – если захочешь когда-нибудь одолжить ненадолго парочку гиперопекающих родителей, то мои в твоем полном распоряжении. Они от тебя без ума. В смысле, очевидно, без ума. Мама вон хочет, чтобы ты забрал у меня девственность.

Он откинулся назад, опершись на локти, и склонил голову набок.

– Твоя мама думает, что у тебя никогда не было секса?

– У меня и не было секса, – резко говорю я. – Думала, ты знаешь.

Мне казалось, что мы говорили с Алексом обо всем на свете, но очевидно, что некоторые темы мы никогда не обсуждали.

– Нет, – Алекс нервно кашлянул. – Не знал. В смысле, я же видел, как ты с некоторых вечеринок уходила не одна.

– Ну да, но ничего серьезного у меня никогда не было. Я ни с кем даже не встречалась.

– Я думал, это просто потому что ты, ну… Не хочешь именно встречаться.

– Наверное, не хочу, – сказала я. По крайней мере, до сих пор у меня такого желания не возникало. – Не знаю. Наверное, мне просто хочется, чтобы это было как-то по-особенному. Не в смысле, что должна романтически светить полная луна, а мы лежим в розовом саду… Я не об этом.

Алекс поморщился.

– Секс на улице сильно переоценен, – сказал он.

– Ах ты распутник! – вскричала я. – И ты мне даже ничего не рассказывал!

Алекс пожал плечами. Уши у него стали пунцовыми.

– Я просто не особо хочу об этом говорить. Вообще ни с кем. Только то, что я сейчас это сказал, заставляет меня чувствовать себя виноватым. Как будто я как-то ее опорочил.

– Да ты даже имени не назвал. – Я подалась вперед и перешла на шепот. – Сара Торвал?

Алекс легонько ткнул меня коленом и слабо улыбнулся.

– Да ты буквально одержима Сарой Торвал.

– Нет, приятель. Это ты ею одержим.

– Не она это, – сказал Алекс. – Другая девушка из библиотеки. Лидия.

– О… боже… мой… – выдавила я. – Та, что с большими кукольными глазами и точно такой же стрижкой, как у Сары Торвал?

– Ну хватит, – простонал Алекс, заливаясь краской. Он схватил с кровати подушку и швырнул ею в меня. – Хватит меня смущать.

– Но это же так весело!

С усилием Алекс расслабил свое лицо, позволяя ему принять выражение Грустного Щеночка, который вот-вот расплачется. Я немедленно завопила, бросилась на кровать и, давясь распирающим меня хохотом, зарылась лицом в подушку. Секундой спустя кровать прогнулась под чужим весом – это Алекс сел рядом, вырвал у меня из рук подушку, нежно обхватил мою голову руками и наклонился как можно ближе, являя весь ужас Лица Грустного Щеночка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– О боже, – просипела я сквозь смех и истерические слезы, текущие по щекам. – Ну почему это оказывает на меня такой эффект?!

– Я не знаю, Поппи, – с выражением глубокой печали на лице ответил мне Алекс.

– Твое лицо говорит со мной! – выкрикнула я, не переставая смеяться. Алекс расплылся в широкой улыбке.

И вот именно в этот момент, именно тогда, и случился первый раз, когда я захотела поцеловать Алекса Нильсена.

Я ощутила это всем телом, до самых кончиков пальцев. Эти застывшие во времени две секунды. Я поклялась, что никто никогда не узнает об этом секрете.

– Пойдем, – мягко сказал Алекс. – Тебе пора прокатиться на механическом быке.

Глава 13

Этим летом

Температура в квартире успела упасть до двадцати шести с половиной градусов, и перед уходом мы выставили термостат на двадцать шесть. Затем мы направились в мексиканский ресторан под названием «Каса де Сам», который имел не только отличный рейтинг на сайте отзывов, но и, судя по иконке рядом с его названием, радикально низкие цены.

Еда там и правда оказалась превосходной, но звездой вечера стал кондиционер. Алекс развалился на стуле, закрыл глаза и время от времени удовлетворенно вздыхал.

– Как думаешь, Сэм разрешит нам здесь поспать? – спросила я.

– Можем попробовать спрятаться в туалете и дождаться закрытия, – предложил Алекс.

– Я все боюсь, что выпью слишком много и словлю тепловой удар, – пожаловалась я, сделав очередной глоток «Маргариты» с халапеньо – ее мы заказали целый кувшин.

– А я боюсь, что выпью слишком мало и не смогу отрубиться в пьяном угаре.

От одной только мысли об этом на моей шее выступил пот.

– Мне правда очень жаль, – сказала я. – Ни в одном отзыве не говорили о проблемах с кондиционером.

Сейчас, правда, я задумалась, как много людей вообще приезжали в этот город в разгар убийственной жары мертвого сезона.

– Тут нет твоей вины, – сказал Алекс. – Я лично во всем виню Николая.

Я кивнула, и мы неловко замолчали.

– Как поживает твой папа? – спросила я, чтобы как-то развеять тишину.

– Неплохо, – ответил Алекс. – Он поживает неплохо. Я уже рассказывал тебе о наклейке на заднем стекле машины?

– Рассказывал, – улыбнулась я. Алекс тихо рассмеялся и взъерошил себе волосы ладонью.

– Господи, как скучно, оказывается, стареть. Единственное, о чем я могу тебе рассказать, – это что мой папа купил себе новую наклейку на заднее стекло машины.

– Вообще-то история замечательная, – не согласилась я.

– Пожалуй, – он наклонил голову набок. – Может, хочешь послушать о моей посудомоечной машине?

Я ахнула и схватилась за сердце.

– У тебя есть собственная посудомоечная машина? Прямо на твое имя зарегистрировали?

– Ну… Обычно их не регистрируют на чье-либо имя, но в общем-то да. Я ее купил. Сразу после того как переехал в новый дом.

Сердце неприятно кольнуло, хотя я затруднилась бы описать, что именно я почувствовала.

– Ты… Дом купил?

– Я тебе не рассказывал?

Я покачала головой. Конечно, он мне не рассказывал. Когда бы он мне об этом сказал? Но больно все равно было. Больно было от всего, что я упустила за эти два года.

– Это дом моих бабушки и дедушки, – объяснил он. – До того как бабушка умерла, она завещала дом папе. Он хотел его продать, но сначала там нужно сделать ремонт, а на этого у папы нет ни времени, ни денег. Так что теперь там живу я и потихоньку привожу дом в порядок.

– Бетти? – усилием воли я проглотила свои эмоции. Я видела бабушку Алекса всего несколько раз, но она мне ужасно понравилась. Это была крошечная, еще меньше меня, старушка с неистовой тягой к жизни. Она обожала истории о таинственных убийствах, острую еду и современное искусство. Еще она отлично вязала крючком. В молодости она влюбилась в приходского священника, и в конце концов он ушел из церкви, чтобы жениться на ней («И вот так мы стали протестантами!»), а затем («Восемь месяцев спустя», – рассказывала она мне, весело подмигнув) родилась мама Алекса. У нее были тонкие темные волосы – совсем как у бабушки Алекса, и орлиный нос – совсем как у его дедушки, упокой Господь его душу.