Золотые цикады сбрасывают кожу - Анатолий Стрикунов

Например, вчера, после выдвинутого Тимофеем тезиса о сходстве офицеров в чине майора и выше с гамадрилами, что свидетельствовало в пользу эволюционной теории Дарвина, кривоногий Дядя Толя озвучил иную парадигму. Ударившись в лагерные воспоминания, гость привел факты, отвергающие дарвиновскую теорию. И Тимофей вдруг уверовал – человечество произошло от котов…

Преодолевая брезгливое отвращение к ненавистному гостю, Тимофей набрал воздуха и решительно шагнул в зал. Увидев Андрона Дядя Толя перестал вопить, опрокинул содержимое рюмки в рот и распахнул полы белого махрового халата, заляпанного апельсиновым соком и соусом:

– Что, Андрон, искупнемся, или как?

Этот вопрос означал, что через несколько минут моральный урод потребует срочно вызвать Жанну.

«Не перевелись еще богатыри на Руси» – синела надпись, протянувшаяся через всю грудь невообразимо худого тельца гостя.

Андрон уже видел этот рекламный слоган, и он не отвлек Тимофея от вчерашних тезисов урода.

Доселе стройная теория происхождения хомосапиенс – рухнула. После распада СССР это было второе по величине событие, поколебавшее мировоззрение Тимофея Андронова. Потому что логическим продолжением философских постулатов Дяди Толи могло быть лишь царство безумия и хаоса. Мрачным взором следил Андрон за тем, как Дядя Толя руками разорвал индюшку и вцепился зубами в нежное мясо птицы.

Так же мрачно наблюдал Тимофей вчера за тремя головами, видневшимися над голубой поверхностью воды бассейна спорткомплекса. Две светлые головки молоденьких проституток безмолвно плавали в отдалении, а третья, обритая наголо, Дяди Толи, выкрикивала что-то нечленораздельное, довольно гоготала. Иногда она надолго исчезала под водой, и Андрон начинал молиться: «Боже, сделай так, чтобы он не вынырнул. Или нырнул три раза, а вынырнул только два». Но бритая голова выныривала, и мерзкое гоготанье возобновлялось.

Оставшись один, Виктор не спеша дожевал колбасу, наколол на вилку лимон.

Из зала донеслись возбужденные голоса, и громыхнул аккорд Высоцкого – Андрон все-таки не меняется. Хотя, как сказать.

Сначала песня звучала очень громко, потом музыка стала немного тише.

…Он писал ей стихи на снегу, снегу.К сожалению, тают снега.Но тогда бы еще снегопад, снегопад.И свобода писать на снегу.

Эта песня нравилась Виктору.

Крамнов налил себе еще полный бокал и залпом выпил. Выпил как воду, не ощутив вкуса коньяка.

– Пора.

Он стал стрелять прямо с порога, еще не войдя в зал. Странно, но продолжая давить на спусковой крючок автомата, Виктор не думал об этих, напоминавших ярко-раскрашенные игрушки, людях: вскакивавших, кривлявшихся, взмахивающих руками и падавших на пол.

Крамнов с удивлением думал, какое злобное существо бьется в его руках, с какой ненавистью оно исторгает из себя огненные сгустки смерти, и еще в этот миг он почувствовал, как стал единым целым с этим существом.

Когда с людьми было кончено, Виктор укрылся за дверным косяком и расстрелял видик, компьютер, полку с сервизами, бар, перешел в другую комнату и снова ощутил пульсирующую в руках смерть.

Наконец автомат смолк. Виктор постоял, прислушиваясь к журчанью вина, стекавшего тоненькими ручейками со столика, где не осталось ни одной живой бутылки и вышел в коридор.

Проходя мимо дверей смежной комнаты, Крамнов ошеломленно замер: очкарик, как заведенный повторял:

– Алечка, я верну тебе диван! Умоляю, приезжай!

– Может, я не убивал? – обратился непонятно к кому Виктор и даже на всякий случай нажал спусковой крючок. Выстрела не последовало. Повесил автомат на плечо и, одев сверху пальто, укутал шею шарфом.

Очки, шляпа. Ага, пакет с яблоками. Бутылка с коньяком приятно оттягивала карман, вселяя надежду на романтичный вечер.

Несколько мгновений постоял в прихожей, еще раз зашел на кухню, взял со стола бутылку и помянул Андрона.

Освободившуюся стеклотару аккуратно опустил в карман, туда же последовали бокал и вилка.

– Отличное, все-таки, у меня пальто, вон сколько всего влазит!

Собрался уходить, но опять вернулся – забрал со стола полпалки копченой колбасы.

В прихожей Виктор снял с вешалки чей-то кремовый шарфик и, намотав на руку, открыл английский замок.

Уже в подъезде, перед тем, как захлопнулась дверь, до его слуха донеслось:

– Аля, золотая, умоляю! На коленях!

Виктор неторопливо спускался по лестнице, на ходу сматывая шарфик с правой руки. Смотал и уложил в карман.

В автобусе Крамнов пробил талон и сел, наклонившись вперед, чувствуя, как дуло автомата съехало вниз. Виктор был доволен: Оксаны, жены Тимофея, дома не оказалось.

Ночью медсестра сняла капельницу и Лешка встал, вышел из палаты. В холле росла в кадке пальма, и Абрикосов младший, приблизившись к ней, осторожно погладил ветку. Малыш давно знал ее и считал своим другом. Несколько веток пальмы касались оконного стекла, и Лешка, продолжая вести ладонью по ветке, подошел к подоконнику.

Многие окна еще светились, в темноте микрорайон выглядел красиво.

«Вот вырасту большой, куплю большую-пребольшую машину с кузовом, чтобы все поместились, посажу туда маму, Мурока, папу, Витю (он всегда так называл Виктора), бабушек, дедушек, Альбертика и… всех! И буду катать», – идея эта ужасно нравилась Лешке. Малышу доставляло удовольствие, глядя в черноту окна, то тут, то там расцвеченную огоньками, снова и снова представлять себя водителем машины с большим кузовом.

Наваждение киллера

Свои поступки мы видим глазами дальтоника,

не расстающегося с розовыми очками.

Глядя на Валерку, шагавшего вниз по вечернему переулку, на внешне безмятежное лицо парня, расслабленную, вальяжную походку, прохожие могли подумать лишь одно – перед ними баловень судьбы, радостный и беззаботный. На самом деле Лакмус не на шутку тревожился.

Валерка ощутил реальную опасность, его вели. Самое скверное – неясно кто Валерку пасет, чьи интересы представляет. Единственное, что оставляло надежду, шанс найти разгадку – засветка любительницы швырять окурки. Если будет кому искать.

Ошибка исключена, именно эта дама час назад швырнула из машины окурок. Только тачка была другая. Но седые волосы, ярко накрашенные губы и жемчужный рукав пиджака Валерка успел разглядеть. Повезло. Есть шанс выжить.

Значит, заказчик либо не доверяет, либо сам стал заложником чей-то более крупной игры. А может Писюна решили слить?

Валерка мрачно усмехнулся, сегодня уж точно обрадовать заказчика не удастся. Главное не показать, что обнаружил слежку.

Он поднялся по ступенькам крыльца, набрал номер квартиры Каштановой и, услышав тембр Алениного голоса, вздрогнул, точь-в-точь Аня Бельчикова. Зачем-то обернувшись, негромко произнес:

– Это Валерий Геннадьевич. Мы договаривались о встрече.

– Да. Конечно.

Прозвучал сигнал и Валерка вошел в подъезд.

Лакмус не любил старые лифты с двойными дверцами, поэтому неторопливо двинулся пешком на второй этаж. Сейчас главное результативно провести встречу с хозяйкой. Возможно, именно к Каштановой приезжала в ту ночь до зарезу необходимая заказчику блондинка. Во всяком случае, в полученной от клиента инструкции, было указание проверить эту версию.

Валерка не успел нажать оранжевую кнопку звонка. Обитая кремового цвета кожей, дверь распахнулась, и гость испытал чувство, будто пропустил короткий прямой удар в солнечное сплетение. Стройная русоволосая девушка, стоявшая на пороге, была абсолютной копией Ани Бельчиковой.

Лакмус с трудом подавил волнение и протянул букет хризантем.

– Это Вам.

– Спасибо. Обожаю хризантемы, проходите.

В прихожей Валерку ожидал сюрприз в лице Тайсона. Пес добродушно глядел на гостя, но именно спокойствие бульмастифа настораживало. Лакмусу доводилось общаться с инструкторами, занимавшимися жесткими породами, и каждый кинолог подчеркивал необходимость быть предельно внимательным, особенно если пес незнакомый.

– Тайсон не кусается, отужинал, – попробовала разрядить возникшее напряжение Алена, – снимайте ваш плащ, проходите.

Хозяйка исчезла за дверями кухни, видимо занялась цветами.

– Могу предложить вам чашку чая. С травами, – донеслось до слуха Валерки.

– С удовольствием, – деревянно отозвался Лакмус, по-прежнему не отрывая взгляда от невозмутимого бульмастифа.

Осторожно, стараясь не делать резких движений, снял плащ и повесил на вешалку. Медленно прошел в зал и сел на диван.

Тайсон учтиво проследовал за гостем, улегся на ковре.

Напротив Валерки на стене висели несколько небольших картин и киллер, откинувшись на спинку, попробовал сосредоточиться на пейзаже.

Работа вызывала чувство надвигающейся грозы, катастрофы.

Лакмус не считал себя тонким ценителем живописи, но от природы неплохо рисовал, занимался в студии, поэтому сразу уловил желание художника выразить смятение, граничащее с безумием. Как ни странно, именно это смятение успокоило Писюна, и мысли киллера вернулись к наружке.