Жестяной самолетик (сборник) - Елена Яворская

Он выдержал паузу — и закончил, проникновенно глядя мне в глаза:

— Вы ведь не просто хроникер… вы участник этих событий, верно?

Другому нипочем не признался бы. Но врать Сан Санычу я не имел права.

— Два года срочной и потом еще год сверхсрочной, старшиной роты был.

— Я сразу понял. Вы так рассказываете, что…

Я хотел было спросить: «А ваша «Диагональ судеб» — это ведь вы! Вы, глубокоуважаемый Сан Саныч, были тем доктором, который вернул к жизни целый мегаполис, пораженный вирусом щучьего гриппа!»

И не спросил. Потому что уже не сомневался. Знал.

— Витя, а в «Оранжевом доме»… Артефакт, с помощью которого вы добыли у старой ведьмы Живую Воду… этот ваш Вредина, ваш разумный меч… вы правда владеете таким чудом?

— Владел, — мрачно ответил я. Настроение испортилось сразу — и, кажется, бесповоротно. — Сперли. Вот только что, полчаса назад…

— Вернется, — убежденно сказал Сан Саныч. — Вы ведь сами написали, что он всегда возвращается. Ну, давайте по второй! — за счастливые финалы!

Употребили по второй. Хрустя огурчиком и меряя взглядом расстояние до горизонта, я вдруг понял: вернется! Вредина всегда возвращается…

У моих ног крутилась, попрошайничая, беленькая болонка с бульдожьей мордашкой.

11

Звезда упала.Первый вымолвил: «На счастье».Второй едва взглянул — и ну делиться в чате.А третий хмыкнул: и у звезд бывает старость.Четвертый сосчитал: а сколько ж их осталось?Разулыбался пятый: «Прелесть как красиво!»И звездная болезнь шестого поразила.Седьмой воздел ладони к небу: «Мало! Мало!»Звезда упала…И пускай себе упала.

На исходе августа время густеет, жизнь замедляется. Струятся на землю бронзовые семена берез. Многоногая мелочь уже не суетится в поиска места под солнцем — нет, деловито присматривает уютное местечко. Вальяжные голуби расхаживают под самым носом у разморенных котов и как будто бы нехотя поклевывают не подачки, но почтительные дары тихих, как эти вот предосенние дни, бабулек.

Время замерло: на большом яблоке, потерянно лежащем у обочины, распластала крылья бабочка. Один бок яблока царственно пурпурен, другой кажется густо-медовым. Кажется… Не сразу понимаешь (сознание, повинуясь движению души, сопротивляется изо всех сил): медовое — это гниль. Собственница-бабочка обняла яблоко крыльями, они сладострастно подрагивают.

И мне вдруг почудилось: вот так яркие, но недолговечные создания трепещут от предвкушаемых удовольствий на обломках великих империй.

Пока не придут холода.

Мысль для дневника. Но я давно не веду дневники.

Раньше вела. Когда у меня возникало стремление — где-то на грани инфантилизма и мании величия — приносить пользу всему миру. В них, разумеется, были одни только глубокие и оригинальные мысли, созвучные вечности, и замки из песка вздымались, подобно Андам и Кордильерам, а воздушные были столь реалистичны, что я улавливала музыкальный перезвон каблучков хрустальных туфелек по бело-розовому мрамору.

Обломовщина манила. Маниловщина закономерно завершалась обломом. Песочные замки оседали пылью, воздушные испарялись, оставляя сквозняк в душе и паутину под потолком. Залежи бумаг на работе и горы грязной посуды дома навевали мысли о том, что геология и альпинизм — достойнейшие из занятий, а все гуманитарное в итоге оказывается антигуманным, ибо разочарованию, порожденному несовпадением умозрительного и реального, может противопоставить только умозрительное… порочный круг.

А когда у меня появлялось намерение — где-то на грани, отделяющей меланхолию от паранойи, — противопоставить себя всему миру, я шла к людям. И приобретала новых друзей. Врагов, конечно, тоже, но в меньших количествах. Друзья, как правило, оказывались настоящими — ведь давно замечено, что дружить против кого-то — истинное, ни с чем иным не сравнимое, наслаждение. Враги, увы, — вымышленными. Ну а случайные встречные, объективно вполне реальные, субъективно оставались мимолетной иллюзией, ибо старались держаться в стороне — так обыватели сторонятся нетрезвого буяна.

В реальном мире оставалось столько полостей… и заполнить их могло только умозрительное. А именно — страх. Я всегда позволяю страху загнать себя в угол. Когда отступать некуда, остается только драться. Ну, или паниковать, но тогда ты растворишься в страхе куда быстрее, чем кусочек рафинада в вулканической лаве. Я — есть. Значит, пока дерусь. Угол надежно прикрывает спину. Мой страх — враг. Реальный. Мой угол — друг. Настоящий. Мой мир гармоничен…

Был бы.

Но мне нужен друг кроме угла. Потому что друг — это и есть человек, который тебе нужен . Не ради чего-то. А просто — нужен, и всё тут.

Друг — это звезда, к которой ты тянешься… и знаешь ведь, что не дотянешься, даже если выучишься ходить по лучу с легкостью канатоходца. И радость твоей жизни в том, что ты стремишься.

Костер. Маленький огонечек, который ты можешь разжечь одним словом, или лесной пожар, который ты можешь умиротворить одним словом. И радость твоей жизни в том, что тебе всегда тепло и светло.

Камень. Опора, помогающая тебе подняться на ту ступеньку, на которую ты самостоятельно нипочем не взобрался бы. И радость твоей жизни в том, что тебя есть кому поддержать.

Отчего же ты думаешь, что звезда светит не для тебя, а просто так? И спрашиваешь: разве нужен костер в жаркий летний день? А камень… будь он проклят, камень, о который ты случайно споткнулся! Друг может быть для тебя всем, чем угодно. Просто — быть для тебя, как ты есть для него. Просто…

В августе падают звёзды. Но куда чаще — яблоки.

Своей звезды я так и не дождалась. Попросила у падающего яблока друга. Настоящего. Такого, чтоб на всю жизнь. И новую сказку в придачу.

Так и живем — запечатлев печалив словах.Слова — разбитые скрижали.А радости ушли и одичали,пока мы рассуждали и решали,перебирали древних тайн каменья,курили фимиам, сжигали свечи —и ждали.Ждали, что сердца овечьина волчьи кто-то свыше нам заменит.Недобрые, мы каялись слезливо,чтоб каждый видел, как мы человечны.Был август.Лиловел обычный вечер.Луна скатилась переспелой сливой.И растеклась, не жалостью, но жальюнас, молчаливых, тихо согревая.А что слова? Холодные скрижали.Душа дрожит.Несчастная.Живая.Услышанная.Мир остался темным,глухим. Но даже тени задышали.И мирно спит на бабушкиной шалибольшая радость —маленький котенок.

Авангардисты. Хроника предпопаданчества

1

Очередное ежегодное реалити-шоу под девизом «Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган» на этот раз грозило быть феерическим.

Во-первых, потому, что в распоряжение активистов молодежных организаций на этот раз предоставляли не какой-нибудь пропыленный актовый зальчик в доме культуры давно прекратившего существование завода, а целый пионерлагерь. И не на один день, а на три. Чтобы, значит, активисты заодно и сосновым воздухом вдоволь подышали, здоровье подправили.

Во-вторых, ожидались именитые гости из столицы. В связи с этим было приобретено не два ящика водки, как обычно, а четыре. Главный организатор мероприятия, Борька Семин, жмурясь от предвкушения, не забывал, однако, выдерживать в разговоре со своим помощником, полноватым добродушным Колей Пономаревым, начальственный тон:

— Ты своим ввинти как следует: пей-пей, а дело разумей! Чтобы не как в прошлый раз.

— Не-е, как в прошлый не будет, — пунцовея то ли от стыда, то ли от радостного предчувствия, клялся Пономарев.

— И это… смотри, чтоб бутылки по дороге не побили. Это ж район, там дороги толком в последний раз еще при Хрущеве ремонтировали, — блеснул историко-краеведческими познаниями Борька. — А главное, чтоб до конца торжественной части никто ни-ни, понял?

— Угу, — с сомнением выдавил Коля.

Лиска молча слушала, делая вид, что углядела за окном что-то донельзя интересное. Борька, конечно, тот еще жук и вечный недруг… но ведь еще и старый приятель, и ржать над ним в присутствии едва знакомого ей мальчишки — не по-товарищески как-то.

— А чегой-то ты ухмыляешься? — догадливо спросил Семин, когда вдохновленный напутствиями Коля укатился руководить погрузкой.

— Дык прикидываю, что я в прошлый раз пропустила, — Лиска фыркнула, перемещаясь со стула на подоконник.

— Значит так, Елизавета, — резко перешел на нудный официал Борька, — мероприятие наше, финансируется по нашей линии, а ты — лицо приглашенное — со всем, оцени, к тебе уважением приглашенное… Так что давай там без дискуссий и прочих революций, а?