Порт-Артур – Иркутск – Тверь: туда и обратно - Чернов Александр Борисович

– Коньяку хотите?

– Какого?.. – хлюпнула носом Берта, тщательно протирая уголки заплаканных глаз над покрасневшим носиком.

– Хорошего.

– А можно?..

Глава 5

Адмирал Тихого океана

Владивосток, Порт-Артур. 29 марта – 08 апреля 1905 года

Он не был здесь четырнадцать лет. Долгих четырнадцать лет… Без малого полтора десятилетия, которые словно во мгновение ока схлынули зыбкой, пенной волной, когда на выходе из здания вокзала его ноздри уловили свежее, едва не позабытое, чуть горчащее дыхание Великого океана…

И отдалились куда-то, стихли голоса окружавшего множества людей, поблекло, став мутным черно-белым, колышущееся великолепие парадных мундиров, дамских мехов, плюмажей, золотого шитья. И только гортанные клики стремительных, мощных, бело-крапчатых чаек над иссиня-зеленоватой водной гладью, только искрящиеся в солнечных лучах последние зимние льдины. И прямо перед ним черно-бело-желтая стена огромных кораблей на фоне разноцветной весенней мозаики полуоттаявших сопок…

Он вернулся! И возвратился он так, как когда-то, будучи совсем юношей, мечтал с князем Эспером Ухтомским. Сегодня за его спиной лежал Великий Сибирский путь, главная транспортная артерия Российской империи, постройке которой в оптимальном виде, до незамерзающего тихоокеанского порта возле самого порога Циньского Китая, геополитические конкуренты так и не смогли помешать. И теперь перед ним – третья российская столица. Его столица. Столица русской Азии. И она его по праву.

Петр Великий прорубил у холодной Балтики окно в Европу. Ворота к южным морям почти пробила Екатерина Великая и славные «птенцы гнезда ея»: Орлов, Потемкин, Спиридов, Суворов, Ушаков. Лишь одно не успели они, завещав потомкам скинуть турка с черноморских проливов. И отныне это следующая задача его царствования. А сегодня, подводя третью опору под здание мирового величия России, достойно завершив труды и подвиги множества истинных подвижников и патриотов земли Русской, от Ермака и Хабарова до Римского-Корсакова и Муравьева, он может уже во весь голос, а не в мечтах и планах, возвестить: «Вот он, перед нами, прочен и нерушим, новый главный фасад Российской империи!»

Чтобы слышали эти слова Белого Царя все: и друзья, и недруги; и рядом, и на самых дальних берегах. Чтобы знали: Российская империя возвышается у Великого океана не как гостья, но как хозяйка. И пусть все помнят пророческие слова новгородского князя Александра Ярославича: «Если кто из вас, господа иноземцы, с миром да делом торговым в гости к нам пожалует, приезжайте смело: хлеб-соль вам. Милости просим! Но ежели кто с мечом к нам войдет, тот от меча и погибнет! На том стоит и стоять будет наша русская земля…»

Когда Николай вдруг встал как вкопанный, замерев на верхних ступенях лестницы у вокзала, окружавшая его процессия в удивлении сбила шаг. Царь молча, пристально всматривался куда-то в глубь бухты Золотой Рог. Находившийся подле него наместник Алексеев явно опешил: ландо подано, дорожки расстелены, караул и войска построены. Что же медлит государь? И лишь германский кронпринц, видя удивление и растерянность на лицах свитских и сановников, тактично приложил палец к губам, всем своим видом показывая, что сейчас мешать императору грешно. Он один безошибочно понял, что творилось в душе российского самодержца…

Внезапно по площади, по людям, по лошадям и экипажам, по граниту и бархату, по стали и щебню проскользила стремительная тень. Николай, словно очнувшись, поднял глаза к небу. Там, поднимаясь все выше и выше, в бездонной глубине иссиня-голубой бездны, широко раскинув могучие крылья, парила огромная птица. Тяжелый хищный клюв, белый хвост ромбом, такие же белоснежные «эполеты» на плечах, грозные когтистые лапы…

– Боже мой! Орлан… В прошлый раз я его так и не увидел…

– Да, государь, он самый. У нас тут их много сейчас, пока льдины еще не все сошли. Вон, посмотрите, там, на заливе.

– Да, вижу, Всеволод Федорович. Какая же могучая красота! – И ломая церемониал, царь вместе с молодым Вильгельмом решительно направился мимо экипажей и гарцующих казаков конвоя прямиком к берегу. – Подайте кто-нибудь бинокль или подзорную трубу. Желаю взглянуть на этих красавцев поближе…

* * *

Уезжая в Иркутск на встречу с императором, наместник Алексеев взвалил текущую подготовку к Высочайшему визиту во Владивосток, Мукден и Порт-Артур на плечи Макарова, Гриппенберга и их штабов. В Артуре как белка в колесе крутился Витгефт, а подготовка флота и всей дальневосточной столицы по большей части оказалась в руках Моласа: Степана Осиповича доктора от излишних нагрузок оберегали, и вместо личных инспекций и участия ему досталась роль высшей утверждающей инстанции.

Две недели выдались сумасшедшими. Проблем выше крыши, начиная с определения парадной диспозиции нескольких десятков российских и восемнадцати иностранных кораблей к императорскому смотру (из которых ровно половина, девять, были германскими крейсерами эскадры вице-адмирала Притвица) и заканчивая банальной текучкой и вопросами вроде недостачи в порту и на судах фертоинговых скоб, цепных звеньев, сцепок, становых бочек, адмиралтейских якорей и даже краски для наведения должного корабельного лоска и глянца.

С покраской в итоге приняли соломоново решение: уходящие на далекую Балтику корабли, зачисленные в эскадру адмирала Безобразова, перекрашивались в российский стандарт для заграничного плавания: белые борт, надстройки и мачты; желтые стрелы, дефлекторы и дымовые трубы. Последние – с черной каймой наверху, и черные же стеньги. Стандартные «викторианские» ливреи над черными бортами усилиями сотен суетливых китайских и корейских «манз», которых заработок за малярный аврал вполне устраивал, «натягивали» на себя громадные вспомогательные крейсера-лайнеры. Остальные корабли Тихоокеанского флота деятельно подкрашивались и чинились, оставаясь при этом в темно-шаровом, боевом цвете.

На многих из них, не завершивших полного восстановительного ремонта, заделывали деревянными щитами и пробками пробоины; забирали брусом, конопатили и закрашивали «провалы» сбитых броневых плит; срубали исковерканные фальшборты и коечные сетки, торопливо латали посеченные трубы: марафет должно было навести.

Почти все иностранные гости пришли в «белых фраках с иголочки»: как немецкая азиатская крейсерская эскадра, так и североамериканский манильский отряд из трех эскадренных броненосцев и двух крейсеров адмирала Уинфилда Скотта Шлея. Компанию им составляли два больших французских бронепалубных крейсера из Сайгона и австро-венгерский броненосный. Итальянская малышка «Эльба» смотрелась на их фоне миниатюрной «черной Золушкой».

Свободно разместить весь интернациональный флот в Золотом Роге не получалось, и было решено, что две парадные линии больших кораблей встанут способом «Фертоинг» в Босфоре Восточном. Главная линия, российская, вытянулась от бухты Диомид почти до острова Скрыплева, без малого на четыре мили. Вдвое более короткую линию иностранцев поставили уступом, первыми номерами германцев. Их флагманский броненосный крейсер «Фридрих Карл», под флагом принца Генриха Прусского, стоял практически борт в борт с флагманом Макарова «Князем Потемкиным-Таврическим», в кильватер которому вытянулись наши самые мощные, новейшие броненосцы. За немцами расположились американцы, французы, итальянка и, почти у самого Скрыплева, «Кайзерин унд Кёнигин Мария-Терезия».

«Просвещенные мореплаватели» на русский «праздник жизни» демонстративно не явились. Правда, судя по настроениям в кают-компаниях и тостам в береговых кабаках, от их отсутствия здесь никто особо не страдал. Мебель и посуда целее будут. Не пришли во Владивосток и китайцы, хотя имели вполне подходящий для этого случая «эльсвикский» крейсер. О несостоявшихся союзниках наши моряки тоже не грустили. Тем паче что для нынешнего китайского «флота» банальный переход корабля из одного порта в другой был известной проблемой.