Порт-Артур – Иркутск – Тверь: туда и обратно - Чернов Александр Борисович

Ровно в девять утра, когда на залитых золотым солнечным светом палубах кораблей, торжественно украшенных трепещущими на ветру флагами расцвечивания, их команды в «первом сроке» застыли в парадном строю, громкоговорители и рупоры возвестили приказ государя по флоту. Отныне, в ознаменование Шантунгской победы, гюйс на форменках наших моряков будет украшать четвертая полоска. Родная сестра Гангутской, Чесменской и Синопской!

Под гул могучего троекратного ура, вольно катящегося над бухтами Владивостока, император Николай II и кронпринц Вильгельм поднялись на командирский мостик выбросившего из широких труб дымные шапки «Беспощадного». Отдав кормовые, истребитель отвалил от Адмиральской пристани, неся под клотиком фок-мачты штандарты российского самодержца и германского престолонаследника, лихо развернулся в глубь бухты и, вздымая у форштевня пенный бурун, устремился к «рысакам» Егорьева, стоящим с катерами «Каэлками» на борту в едином строю с лайнерами Гвардейского экспедиционного корпуса.

И вот уже рыкнули первыми клубами сизого порохового дыма салютные пушки на борту «Риона». Императорский смотр Тихоокеанского флота начался.

Конечно, посетить сегодня все стоящие в парадном ордере корабли, как наши, так и иностранные, для августейших особ не было никакой физической возможности, поэтому такой чести среди тех из них, кто стоял на бочках и кормовых якорях в Золотом Роге, были удостоены лишь четыре. «Рион», на котором императора и кронпринца встречали контр-адмирал Егорьев с офицерами штаба и каперанг Плотто с командирами торпедных катеров. Героический «Мономах», командиру которого Николай собственноручно, перед строем вручил кормовой Георгиевский флаг, заслуженный этим крейсером-ветераном у мыса Шантунг. Флагман великого князя Александра Михайловича «Светлана», стоящий под парами почти у самого выхода из Золотого Рога. И, конечно же, самый любимый корабль императора, броненосный крейсер «Память Азова». Двум последним кораблям предстояла сегодня особая роль…

По ходу действа, проходя мимо стоящих в парадном строю крейсеров-лайнеров, истребителей, минных крейсеров и миноносцев, «Амура», «Камчатки» и БЭТСов, царь приветствовал и поздравлял их экипажи через громкоговорители, а в ответ ему неслось с палуб и мачт троекратное раскатистое «Ур-р-ра-а-а…», грохотали салютные залпы, взмывали ввысь ракеты фейерверков.

На сверкающей свежей краской, лаком и надраенной медью «Светлане» собрались почетные «цивильные» гости смотр-парада: российские и немецкие аристократы, предприниматели и банкиры, как наши, так и иностранцы, дипломаты, инженеры, священнослужители, владивостокский городской бомонд. Здесь также находились специально, по требованию государя, приглашенные иноверцы – подданные российской короны, которых царь пожелал видеть и лично вручить заслуженные награды. Среди них были купцы первой гильдии Гинцбург и Тифонтай, известный столичный врачеватель Бадмаев, ряд отметившихся своими активными пророссийскими деяниями бизнесменов инородцев – китайцев и корейцев.

Потратив на общение с гостями и экипажем «горничной» – несмотря на славные боевые дела, данное еще на Балтике Рожественским ироничное, с душком греховной эротики прозвище прилипло к «русской француженке» насмерть – почти на двадцать минут больше, чем было запланировано, государь и кронпринц вместе с сопровождающими их адмиралом Дубасовым, вице-адмиралами Ломеном, Бирилевым и Тирпицем прибыли на крейсер «Память Азова». Там их встречали наместник генерал-адмирал Алексеев, адмирал Безобразов, его однофамилец и дальний родственник статс-секретарь, а также князь Эспер Ухтомский, наши и немецкие высокопоставленные моряки, армейцы и журналисты с кинооператорами.

Едва доставивший именитых гостей истребитель отвалил, а под топы стеньг крейсера взлетели, развернулись, плеснув золотом в солнечных лучах, штандарты высочайших особ, «Азов», а за ним и «Светлана», споро снялись с якорей, чтобы в сопровождении «Беспощадного» выйти из Золотого Рога в пролив Босфор Восточный, туда, где в ближайшие часы предстояло греметь салютами второй части грандиозного международного военно-морского спектакля, подводящего итоги завершившейся дальневосточной войны. Итоги, недвусмысленно намекавшие просвещенным мореплавателям, что пора бы уже им на своих адмиралтейских картах заменить географические названия бухты Мэй и пролива Гамелена на данные им Муравьевым-Амурским русские имена.

* * *

– Мистер Лондон, Джек… – Адмирал Шлей, оторвавшись от беседы с офицерами «Висконсина» и своего штаба, окликнул засмотревшегося на монолитный серо-стальной строй русских броненосцев писателя и журналиста.

– К вашим услугам, адмирал.

– Хотелось бы с вами переговорить накоротке кое о чем. Не возражаете? Только не для бумаги, конечно.

– Без проблем. Можете на меня полностью положиться.

– О’кей. Вижу, человек вы вполне серьезный. Хоть и молоды, но много интересного повидали на веку. Так что давайте без формальностей, хорошо?

– Буду искренне рад этому, уважаемый мистер Уинфилд.

– И можно без «мистеров». – Старый морской волк оскалился обезоруживающей собеседника улыбкой. – После того как племянница окрестила псенка Бэком и заставила прочесть пару ваших последних книг, хотелось бы поговорить с вами по-простому. Даже, не сочтите за фамильярность, по-приятельски.

Только предупреждаю сразу: я не поклонник социалистических идей. Хотя, скорее всего, вы об этом знаете. Но вас я ни от чего отговаривать не буду. В конце концов, это личное дело. Интерес же у меня к вам совсем иного рода…

Скажите, мой любезный Джек, как так удивительно вышло, что, поехав репортером на войну японцев с русскими, вы в итоге печатали и у нас в Штатах, да и в иностранной прессе материалы о войне русских с японцами? И почему сегодня, когда вы могли бы находиться среди петербургских персон первой величины, пожелали вдруг прибыть к нам? – Жилистый и сухой, словно дубовый сук, поседевший, просоленный на мостиках старого и нового флота Америки адмирал нахмурил свой щедро изборожденный глубокими морщинами лоб и, вопросительно приподняв правую бровь, уставился на собеседника.

– Не подозреваете ли вы меня в шпионаже, уважаемый Уинфилд?

– Храни нас Дева Мария! – расхохотался Шлей. – Ну что вы, мой дорогой. Нет конечно же. Разве в таком случае позволил бы я вам подняться на борт? Не говоря уж про мостик… Вы – патриот нашего отечества, в этом я не сомневаюсь.

Просто вы, Джек, не в первый раз находитесь здесь, на северо-западе Великого океана… Нашего океана! – Адмирал Шлей многозначительно поднял указательный палец. – Я тут тоже раньше бывал, еще во время экспедиции Джона Роджерса в Корею. И, откровенно говоря, мне интересно, почему вы от азиатов, которые нам сегодня весьма важны с точки зрения определения дальнейшей политики на его берегах, – еще раз сделав особое ударение на слове «нам», многозначительно прищурился адмирал, – вдруг перебрались к русским? Посчитали, что они сами и их дела для американцев будут более… занятны, что ли?

– Вам интересно мое мнение или мои непосредственные наблюдения?

– И то и другое, естественно.

– Серьезные коррективы в мои рабочие планы внесли сами русские, когда я внезапно очутился у них в плену. И если бы меня продолжали принимать за британца, скорее всего, лучшее, чем я отделался, была бы депортация через Европу. Но каким же откровением было узнать, что мои рассказы и путевые заметки читают не только в Америке, но и здесь, в России! Для японцев я был лишь в меру назойливым военным репортером, а русские офицеры признали меня в первую очередь как писателя. И даже сам их наследник престола! Признаюсь, это было очень неожиданно и чертовски приятно. А после того как мне довелось увидеть их морскую пехоту и казаков в деле, вопрос, про кого писать репортажи, отпал сам собой.

– Приятная неожиданность – это всегда хорошо. Жаль, что неожиданности случаются разные, – по-стариковски пожевав губами, задумчиво проговорил Шлей. – Когда Тедди после всех размолвок неожиданно вытащил меня из пыльного угла, вернул на действительную службу и отправил вести в Манилу три сильнейших наших броненосца с крейсерами, я мог бы подумать о приятной неожиданности. Это было за полгода до Шантунга. Но все главное веселье началось после, когда вместо простого демонстративного усиления филиппинской эскадры и силовой дипломатии на месте, в ситуации, грозящей возникновением реального кризиса, я оказался перед неожиданной для меня перспективой присоединения к англичанам. А вместе с ними – перед перспективой вступления в войну японцев против русских… Вам, полагаю, ясно, на чьей стороне.