Похвала подлости - Борис Поломошнов

Первый рейх. «Что касается bona damnatorum (претензии на наследство), то страх и алчность трудно разделить в подоплеке конфискаций… к 66 году (правление императора Нерона. — Б. П., Е. П.) многие поняли, что могут использовать жадность императора (значительная часть конфискованного имущества казненного переходила в собственность императора. — Б. П., Е. П.) как средство для наказания своих врагов» [24, с. 335]. И «не было недостатка в сенаторах, спешивших приговорить членов своего же сословия» [24, с. 274].

Второй рейх. «Согласно закону, действовавшему в Империи, губернатор приказывал содержать под стражей арестованных за ересь и вероотступничество до определения их церковью, а через восемь дней после этого выносился приговор и приводился в исполнение; собственность еретиков конфисковалась, причем треть отдавалась доносчику (курсив — Б. П., Е. П.), треть — судье, вынесшему обвинительный приговор, и треть — на нужды Рима» [89, с. 34].

— В 1233 году на соборе, состоявшемся в Безье, папский легат Голтинер дополнил каноны. В частности: «Всякий церковный приход, в котором обнаружен еретик, обязан выплачивать в качестве компенсации одну серебряную марку (курсив — Б. П., Е. П.) человеку, разоблачившему еретика» [89, с. 35].

Конечно, одна серебряная марка — это мелочь, пустяк, но тридцать разоблаченных — уже тридцать сребреников!

Третий рейх. «По Бродовской улице Праги в полдень 16 июня 1942 года шагает Карел Чурда, пока еще участник десантной группы. Парашют, который помог ему опуститься на чешскую землю, зарыт в лесу вблизи Телчи. Чурда направляется к темному угловому зданию, прежде принадлежавшему Управлению банковского и угледобывающего товарищества Печек. Теперь здесь перед входом стоят два часовых в форме СС.

Год назад Чурда добровольно решил стать парашютистом, и сейчас бывший чешский солдат Чурда также добровольно входит в здание Пражского управления гестапо — «Печкарню».

Он идет, чтобы уберечь от петли свою шею (в отличие от Иуды. — Б. П., Е. П.), хотя легко может представить себе, сколько тем самым подпишет смертных приговоров другим людям.

«16 июня 1942 года, примерно в 12 ч. 45 мин. Ко мне был приведен в сопровождении переводчика гестапо Горна задержанный у входа в здание Карел Чурда», — давал показания в 1946 году перед чрезвычайным народным судом в Праге Гейнц Янтур. В годы оккупации служивший криминальным комиссаром пражской «Печкарни».

«Когда Чурда вошел в мой кабинет — продолжал Г. Янтур — он был взволнован, дрожал всем телом. Сказал, что он парашютист, и, ссылаясь на приказ, гарантировавший ненаказуемость каждому, даже из окружения, близкого к участникам покушения, если они дадут сведения о виновниках покушения на Гейдриха, об их помощниках и укрывателях. Спрашивал, что с ним будет, не расстреляют ли его.

Я спросил его. Почему он так боится и в чем, собственно, дело.

Чурда заявил, что может дать нам сведения, которые помогут обнаружить участников покушения на Гейдриха.

Я тотчас же подал ему руку и пообещал, что с ни с ним, ни с его близкими ничего не произойдет, если его сведения окажутся действительно полезными для обнаружения преступников.

Могу заявить, что сведения Карела Чурды были для обнаружения виновников покушения решающими. В то время, когда Чурда явился и сообщил нам свои сведения, мы еще не обнаружили никаких следов», — закончил протокольные показания Гейнц Янтур 14 ноября 1946 года на заседании чрезвычайного народного суда в Праге» [85, с. 328–333].

«В срочном донесении преемника Гейдриха Франка в Берлин от 18 июня 1942 года сообщается: «Операция началась 18 июня в 4 часа 15 минут утра. Церковь (храм Карла Боромейского. — прим. авт.) и прилегающие к ней кварталы были оцеплены вооруженными отрядами СС».

360 эсэсовцев из отборного караульного батальона окружили территорию от Карповой площади до набережной Влтавы. В башенке Ирасековой гимназии был установлен станковый пулемет, чтобы держать под прицелом крышу церкви, а пулеметная рота эсэсовцев заняла на противоположной стороне улицы здание Торговой школы и направила стволы пулеметов на окна храма. На Вацлавскую улицу выкатили орудие. Оно должно было держать под прицелом вентиляционное оконце подземелья, прорубленное наискось в стене. Эсэсовцы выгнали из прилегающих домов всех жителей и сразу же арестовали священника д-ра Петржека и настоятеля прихода Чикла, хранителя церковных ключей.

Операцией по осаде церкви руководил криминальный комиссар штурмфюрер СС Паннвитц.

В церкви находилось семь человек, и у каждого последний патрон предназначался себе. Чурда, вынужденный говорить без микрофона. Чтобы семеро в церкви узнали его голос, кричит: «Друзья, сдавайтесь! Нет смысла сопротивляться! Сложите оружие, и вам ничего не будет. Со мной же ничего не случилось, это я… я, Карел Чурда!»

В ответ из вентиляционной отдушины над его головой просвистели пули.

Звучит приказ: «Взять их живыми любой ценой!» Не сложилось. После двухчасового боя всех семерых, сражавшихся против трехсот шестидесяти, удалось захватить. Мертвыми. Последняя пуля каждого из них была выпущена в себя…

29 июня 1942 года в кабинет получившего повышение по службе Паннвитца в «Печкарне» привели Карела Чурду. Паннвитц достал чековую книжку «Кредитанштальт дер Дойтшен» за номером 18311, выписанную на имя Карела Чурды, с вкладом в 5 миллионов крон в счет назначенного вознаграждения, приложил к ней новенькое удостоверение личности. Карел Чурда стал Карлом Йегортом, торговым служащим.

Чурда-Йегорт получил от гестапо квартиру в Виноградах, на Французской улице, дом 8, ежемесячное жалование в сумме тридцать (знакомое число, не правда ли?) тысяч протекторатных крон, сапоги, кавалерийские бриджи, зеленую шляпу. Он женился на сестре гестаповца Эрета, а она стала обучать его немецкому языку, чтобы он лучше подготовился к своей новой роли владельца поместья.

Его работа заключалась в том, чтобы объезжать разные города в протекторате, выдавая себя за парашютиста из Англии (роль свою он знает хорошо) и передавать гестапо сведения о тех, кто ему предоставлял кров и оказывал помощь» [85, с. 336–356].

28. Не имей сто друзей, а имей сто своих шкурных интересов

Первый рейх. «Император Домициан бывшего консула и близкого своего друга (курсив — Б. П., Е. П.) Аррецина Клемента казнил смертью, но перед этим был к нему милостив» [96, с. 275].

Второй рейх. «Товарищи не любили Кальвина — неуживчивого пикардийца, который любил читать им нравоучения и жаловаться на товарищей наставникам» [32, с. 11].

— «Бартоломе де Карранса, бывший исповедник Филиппа II, участник Тридентского собора, имел несчастье написать «весьма посредственный богословский трактат «Комментарии на христианский катехизис», изданный в 1558 году в Антверпене и признанный папой на Тридентском соборе вполне ортодоксальным. Несмотря на это, инквизиция, придравшись к некоторым фразам этого трактата, объявила Каррансу в протестантской ереси и добилась разрешения арестовать его.

После ареста его словно поглотила земля. Все его друзья, включая Филиппа II, отказались от него» [22, с. 253].

Третий рейх. Мартин Лучман оказывал финансовую поддержку Гитлеру с начала двадцатых годов и считал себя другом Гитлера [62, с. 458]. Погиб при невыясненных обстоятельствах.

— Из дневника Бенито Муссолини: «За всю мою жизнь у меня не было «друзей» (кавычки поставлены самим Б. Муссолини. — Б. П., Е. П.), и я часто спрашивал себя, является ли это преимуществом или помехой? Теперь же я пришел к выводу, что это даже хорошо…» [108, с. 320].

— «У него (Муссолини. — Б. П., Е. П.) было немного друзей, а близких не было вовсе, и, казалось, он гордился этим. «Если бы Всевышний сказал мне: «Я твой друг, — часто говаривал Муссолини — я бы пошел на него с кулаками» [108, с. 74].

29. Не оставляй ни одного доброго дела, сделанного тебе, безнаказанным

Первый рейх. «Буру, бывшему начальнику своей охраны, он (Нерон. — Б. П., Е. П.) обещал дать лекарства, а послал ему яд. Вольноотпущенников, богатых и дряхлых, которые были когда-то его помощниками и советниками при его воцарении, он извел отравою, поданной в пище или в питье» [32, с. 163].

— «Сентилий (император. — Б. П., Е. П.) ругал Марка Аврелия за то, что тот оставил Империю Коммоду (единственным достоинством которого было то, что он был сыном Марка Аврелия. — Б. П., Е. П.), сам же завещал ее своим сыновьям: Каракалле и Гету. Каракалла, как и Коммод, казалось, был рожден для того, чтобы доказать, что отпущенной человеку энергии редко хватает на величие и в жизни, и в потомстве. Каракалла очень беспокоился оттого, что болезнь отца так затянулась… и подговаривал врачей избавиться от старика любыми доступными средствами» [32, с. 671].