Незнакомец - Кэйитиро Хирано

ее первое воспоминание, поэтому масштаб комнаты, мебели и предметов быта в ней были не в натуральную величину, а гигантского размера.

Своей работой художница пыталась передать ощущения от окружающего мира в трехлетнем возрасте. Квадратный деревянный обеденный стол располагался примерно на уровне глаз Кидо, а четыре стула, расставленные вокруг него, были такими высокими, что на них невозможно было просто сесть, нужно было буквально карабкаться наверх. Баночки со специями, контейнер с мукой для блинчиков огромного размера стояли так высоко, что до них было не дотянуться, лезвия кухонных ножей напоминали короткие мечи. В результате зрителям казалось, что они сами вдруг уменьшились.

Наблюдая за своим сыном Сотой, когда тот слонялся без дела по гостиной и кухне, Кидо иногда в голову приходили схожие с художницей идеи, а порой он предавался воспоминаниям о собственном раннем детстве. Сначала он был слишком мал, чтобы видеть отражение в зеркале над раковиной в ванной, потом, подпрыгивая, мог увидеть волосы, чуть позже — лицо, стал сам чистить зубы и наконец смотрел на свое отражение по пояс. Что же тогда крутилось у него в голове, когда все окружающие предметы быта и мебель были такими огромными?

Единственным недостатком этой впечатляющей инсталляции была грубовато выполненная фигура матери.

Кидо и Мисудзу с трудом забрались на стулья и сели напротив друг друга за столом. В отличие от первой встречи, когда между ними была барная стойка, они оба смущенно улыбались. Как будто они превратились в детей и перенеслись в прошлое. Казалось, словно они друзья детства, которых позвали на полдник. Вот-вот кто-то из взрослых должен принести им еду.

После выставки они отправились на обед в известный ресторан «Мон-Сен-Мишель» в соседнем с вокзалом здании, там они заказали воздушный омлет из взбитых в пышную пену яиц.

Обмениваясь впечатлениями о выставке, они оба с усмешкой признали, что она была весьма посредственной. Когда Мисудзу извинилась за приглашение на такую выставку, Кидо замахал головой и сказал, что инсталляция про детские воспоминания ему понравилась.

— Да, правда. Там можно было провести хоть полдня и не заметить. Но фигура матери, повернувшейся спиной, выглядела одиноко. Интересно, что она означала? Что хотела сказать художница?

— Хм… и правда. Я сначала подумал, что у нее просто не очень получается изображать людей, но, возможно, вы правы. Может, действительно есть какая-то причина, по которой она выполнена так небрежно.

Кидо был впечатлен способностью Мисудзу подмечать детали, на которые он сам не обратил внимания.

— Было написано, что у художницы сложные отношения с родителями, — сказала Мисудзу.

— Я пропустил это… Хотя, если так подумать, то для людей, чье детство прошло счастливо, подобная работа станет поводом предаться приятным воспоминаниям. Но если детство было другим, то в таком пространстве, должно быть, непросто находиться.

Мисудзу улыбнулась, словно соглашаясь с его словами, во взгляде читался вопрос о том, к какой категории людей Кидо относит себя. Но в то же время казалось, что она не слишком будет настаивать, если он не ответит.

— Наверное, я из счастливой семьи. Я был близок и с родителями, и с младшим братом.

— Мне тоже так показалось.

— Правда?

— Да. У меня тоже была вполне обычная семья. В хорошем смысле.

— Хотя я кореец в третьем поколении, в старших классах я принял японское гражданство, поэтому теперь я обычный гражданин Японии. Но в те годы интерьер нашего дома немного отличался от типичного японского дома. Висели свитки с корейской каллиграфией, на фотографиях бабушка и мама были в традиционных корейских нарядах — чогори. Хотя это все мелочи… Если бы эту инсталляцию выставили за рубежом, думаю, в любой стране посетители бы перенесли в нее собственные воспоминания о детстве, хотя в Японии, вероятно, подобный подход к изображению «типичного дома» может вызвать критику. Здесь растет количество людей с корнями из других стран, да и разница между богатыми и бедными все больше. Да, пожалуй, именно на такие мысли наталкивает это произведение.

В первую встречу с Мисудзу Кидо был осторожен в высказываниях на тему своей этнической принадлежности, но сегодня беседовал об этом с легкостью. Только когда он уже заговорил об этом, с опозданием осознал, что делает.

Возможно, на него повлияла встреча с произведениями искусства и то, что за эти несколько месяцев он соприкоснулся с тем, как мыслит и что чувствует Мисудзу.

Она не казалась удивленной, но, похоже, прокручивала в голове все, что ему сказала прежде.

— Вот как. Я как-то об этом даже не думала. Возможно, мне стоит сходить еще раз.

— Благодаря вашему комментарию мне тоже захотелось туда еще раз.

— Значит, мы еще вернемся в галерею? — сказала Мисудзу с шутливой улыбкой.

А затем выражение на лице сменилось беспокойством, и она добавила:

— Наш прошлый разговор в Sunny… наверное, вам было неприятно?

— Вовсе нет, — ответил Кидо, пожав плечами, — вы о тех историях похищений японцев северными корейцами? Ну, это факт… Хотя, ваш босс немного преувеличивал.

— Я не только об этом… — Мисудзу запнулась. — Босс предвзято относится к китайцам и корейцам. Это в нем глубоко пустило корни.

— Хотя он такой большой поклонник черной музыки! Интересно, разве это не делает человека чувствительным ко всему, что касается дискриминации?

— Он не видит связи. Я думаю, он даже не понимает, что это является дискриминацией.

Кидо несколько раз кивнул, чтобы закончить побыстрее с этой не слишком приятной темой.

— Такаги ведь ваш…

Не успел он закончить свой вопрос, как Мисудзу с досадой прервала его:

— Меня часто об этом спрашивают, но это не так.

Кидо удержался от вопроса, а не испытывает ли все же Такаги к ней чувств. В наступившем неловком молчании Мисудзу вновь вернулась к прежней теме. Она не просто хотела еще раз поговорить о том же самом, скорее, чувствовала необходимость прояснить свою позицию.

— Вся эта риторика ненависти последнее время — это просто отвратительно. Меня это бесит.

В ее тоне звучало неприкрытое презрение к таким людям, совершенно отличное от дежурных фраз, вроде «Как это все ужасно», которые обычно слышал Кидо, будто это была только его проблема, а не общая. Он почувствовал, как напряжение, которое подсознательно еще было в нем, постепенно тает.

— Честно говоря, я не чувствую себя оскорбленным или обиженным. Хотя, когда доходит до крайности и начинают кричать: «Сдохните», «Тараканы!»… от этого устаешь.

Кидо бессильно улыбнулся, словно повернул крышку бутылки с газировкой, из которой уже вышел газ.

— Как же все так обернулось? Еще несколько лет назад этого себе никто и представить не мог.

— Слова, которые залегли на дно интернета, просто поднялись на поверхность.

— Разве нет способа пресечь