Краткая история Латинской Америки - Джон Чарльз Частин

главным образом как путь к должностям и личному обогащению – традиционный колониальный подход. Их целью было захватить власть и распределить так называемые служебные трофеи – по тому же шаблону можно было описать политику США того времени. Дорвавшиеся до власти могли делиться добычей: раздавать места в правительстве, пенсии, представительские должности друзьям и последователям, вознаграждая их за лояльность. Эта практика, известная как патронаж, играла немалую роль в обществах с вялой экономикой. Трофеи подпитывали «политику покровительства» и «правление каудильо», характеризующие постколониальную Латинскую Америку.

Политика покровительства и правление каудильо

Политика покровительства сделала коррупцию – распределение государственных благ среди родственников, сторонников, партнеров и клиентов – неотъемлемой частью системы. Патронаж плотно переплетался с личными отношениями, иногда полностью заменяя партийные платформы. К примеру, местный мировой судья, назовем его дон Мигель, использовал свою должность, чтобы раздавать блага не только своей большой семье, но и политическим союзникам (в обмен на прошлые и будущие услуги), неформальным «клиентам» (например, крестникам и их семьям), а также верным слугам и сотрудникам. Поддержка дона Мигеля и его партии со стороны этих людей имела мало общего с абстрактными принципами либерализма и консерватизма. Значение имела только личная верность. Во время выборов клиенты выполняли свою часть патронажной сделки, голосуя так, как хотел их «покровитель». Если патрон присоединялся к революции, клиенты должны были тоже взять в руки оружие и последовать на баррикады. Дону Мигелю, в свою очередь, оказывал милость и даровал долю трофеев его покровитель, более богатый и могущественный, чем он сам, – например, член кабинета министров или губернатор штата. И так далее, вплоть до самого высокого покровителя, национального лидера партии, каудильо.

Действующий каудильо – как правило, президент; если его партия находится в оппозиции, то самый влиятельный после президента. Каудильо обычно были крупными землевладельцами, которым хватало собственных ресурсов для покровительства или содержания частных армий, хотя были и те, кто сам поднялся по карьерной лестнице. Первые каудильо приобрели известность во время войн за независимость и перенесли военную славу в политику мирного времени: как мы еще увидим, она не была особенно мирной. Каудильо часто были героями войны, воплощавшими в глазах последователей весь набор качеств идеального мужчины: храбрость, верность, щедрость и сексуальное очарование. Череда романтических завоеваний и любовниц только укрепляла их репутацию. Чаще всего каудильо культивировали дружескую манеру общения с последователями из низов, включая метисов, индейцев и свободных чернокожих, – своего рода взаимопонимание, которое часто называют харизмой и которое позволяло им манипулировать своими сторонниками. Каудильо могли быть и либералами, и консерваторами, но стиль, которого они придерживались, более естественно сочетался с консервативным традиционализмом. Каудильо определяла армия последователей, а не формальное звание, положение или должность. Кто-то из них действительно был генералом регулярной армии, кто-то нет.

Акцент на личном лидерстве, конечно, отразился и в языке. Сторонников дона Мигеля мы могли бы назвать Мигелистас.

В другом случае мы говорили бы Росистас – сторонниках каудильо Росаса. Хуан Мануэль де Росас, который властвовал над Аргентиной с 1829 по 1852 год, – показательный пример такого каудильо. Росас владел огромным ранчо в окраинной степи – пампе[33], – и ополченцев у него хватило, чтобы взять под контроль Буэнос-Айрес. С политическими оппонентами он обращался с привычной для себя жестокостью, но умело использовал как собственный политический образ, так и массовую пропаганду. Росас возлагал свои портреты на церковные алтари и приказал жителям Буэнос-Айреса носить красные ленты в знак поддержки. Любого, кого поймали на улице без ленты, могли избить. Росас позиционировал себя как человека из народа, способного понять и суровых гаучо из пампы, и чернокожих городских рабочих, и в то же время изображал своих либеральных оппонентов женоподобными евроцентристскими аристократами, оторванными от реальной Аргентины. Влиятельные владельцы ранчо считали Росаса своим, и он защищал их интересы. Линия фортов потеснила непокоренных кочевых жителей пампы, но они продолжали совершать набеги на стада и ранчо. Росас не только воевал с ними, стремясь расширить территорию, доступную для скотоводства, но и весьма умело вел переговоры, порой даже на их родном языке. Наконец, Росас завоевал патриотическую славу, разбив британских и французских интервентов в 1830-х и 1840-х годах.

Антонио Лопес де Санта-Анна из Мексики, еще один знаменитый латиноамериканский каудильо, был, по общему мнению, великим негодяем и политическим оппортунистом. Это был креол, который боролся против патриотического дела Идальго и Морелоса, принял независимость вместе с Итурбиде, а затем помог свергнуть Итурбиде, сделав его, как ни странно, отцом-основателем Мексиканской республики. В 1830-х и 1840-х благодаря славе героя войны и влиянию в армии Санта-Анна, казалось, назначал и смещал президентов ради прихоти. Он и сам становился президентом снова и снова, сначала как либерал, затем как консерватор.

Оппортунизм в духе Санта-Анны демонстрировали многие каудильо. Они жили в мире друзей, врагов, последователей и группировок, где абстрактные принципы отходили на второй план. Одним из источников озадачивающей популярности Санта-Анны, похоже, были его военные победы в ходе последнего судорожного испанского вторжения в 1829‐м и мелкомасшбатной французской интервенции в 1838‐м. Как и Росас, Санта-Анна остро чувствовал политические подмостки. Потеряв ногу в 1838 году, он, как рассказывают, похоронил ее со всеми воинскими почестями.

Хосе Антонио Паэс из Венесуэлы, еще один типичный каудильо, разве что смешанной расы, также стал лидером во время войн за независимость. Один из главных союзников Боливара на равнинах Ориноко, Паэс был своим среди простых людей и даже среди всадников льянерос, чьи разрушительные атаки не раз возглавлял лично. Не социальный престиж, но природное мужество и доблесть на поле боя сделали его первым президентом Венесуэлы, к 1825 году истерзанной войной и залитой кровью сильнее всех остальных частей континента. На посту национального каудильо – и это фактическая функция, а не титул, – Паэс возглавлял коалицию региональных каудильо, которые, как и он сам, поднялись к вершинам иерархии в ходе борьбы за независимость. В автобиографии Паэс описывает свое правление в терминах, напоминающих риторику феодального короля и его баронов. Все они прошли испытание властью, игравшее решающую роль в политических столкновениях, не над урной для голосования, а на поле боя. Простые люди, несомненно, участвовали в выборах, но всегда под руководством своих покровителей, как бойцы на любой стороне любого конфликта, а потому, кто бы ни побеждал, народ проигрывал. Венесуэла – самый яркий пример такой политики, но на деле она повсюду была обычным явлением.

Всю историю Испанской Америки середины XIX века можно описать как вереницу сменяющих друг друга каудильо. Интересно, что это верно даже для Центральной Америки, никогда