Краткая история Латинской Америки - Джон Чарльз Частин

от моря. Император сделал Домитилу фрейлиной императрицы, так что какое-то время обе жили в императорском дворце, даровал дворянские титулы нескольким ее родственникам и официально признал дочь, сделав ту герцогиней Гояс. Императрица Леопольдина была энергичной, умной и преданной женщиной, родившей шестерых детей и умершей от осложнений седьмой беременности. Австрийку по рождению, ее очень любили в Рио, несмотря на иностранные манеры. В 1822 году именно Леопольдина помогла убедить Педру сделать Бразилию независимой. По мнению большинства, его связь с Домитилой унизила и буквально убила императрицу, смерть которой в 1826 году дискредитировала императора в сердцах многих бразильцев, подготовив почву для его падения.

Энкарнасьон Эскурра, жена аргентинского каудильо Хуана Мануэля де Росаса, играла огромную роль в политике, но в основном за кулисами. Когда Росас вдали от Буэнос-Айреса занимался своим ранчо или руководил военными походами, Эскурра брала политические дела на себя. Она оказывала гостеприимство как бедным, так и богатым росистас, вела дела с другими каудильо и регулярно отправляла мужу подробные отчеты. В переписке Энкарнасьон предстает гордой, сильной и жесткой. Клевету в свой адрес со стороны врагов мужа она отвергала: «Все это меня не пугает. Я выше этого. И они дорого заплатят». Тем не менее она не занимала никакой реальной должности, хотя Росас и провозгласил ее «героиней Федерации». В 1838 году, когда Эскурра умерла, знамя, покрывавшее гроб, расположило ее жизненные достижения в порядке, подобающем женщине: «Добрая мать, верная жена, ярая патриотка».

Вскоре ее место заняла дочь, Мануэла де Росас. Более известная как Мануэлита или Ла-Нинья, в годы отцовского правления она отвечала за то, что мы назвали бы связями с общественностью. Еще девочкой она охотно присоединялась к танцующим чернокожим жителям Буэнос-Айреса, когда те приветствовали ее отца. Позже она развлекала приезжих дипломатов игрой на фортепиано и беседой на французском. Многие сватались к ней, но отец противился любому ее браку: Мануэла была слишком нужна ему самому. Для всего Буэнос-Айреса она так и осталась Ла-Ниньей, одной из самых популярных персон общественной жизни столицы. Впрочем, в конце концов она вышла замуж вопреки желанию отца – после того, как он был свергнут.

Камила О’Горман, подруга Мануэлиты, напротив, прославилась ужасным скандалом. Эта «молодая женщина из порядочной семьи» влюбилась в священника. В 1847 году они сбежали, спровоцировав невероятную лавину возмущения не только со стороны церкви и отца Камилы, но также со стороны врагов Росаса (громко оплакивавших моральное разложение Аргентины при его правлении) и самого диктатора, который во всеуслышание поклялся «даже из-под земли достать» влюбленных. Они сменили имена и уехали жить в далекую деревню, но их все равно быстро нашли. Мануэлита Росас пыталась спасти подругу, но безуспешно. Камила теперь символизировала угрозу общественному порядку. Несмотря на то что она была беременна, и она, и ее возлюбленный бок о бок встали перед расстрельной командой росистас.

Итак, очевидно, что иберийский патриархат оставался опасностью для постколониальной Латинской Америки. Политическая деятельность Энкарнасьон Эскурры не была уникальной, но редкостью – была. Исключение женщин из новой общественной жизни и политики продолжало колониальную практику, но оправдание теперь находило в республиканских теориях, отводивших женщинам исключительно домашнюю сферу. Женщины тащили на себе всю изнурительную, но необходимую работу – готовку, уборку, шитье, воспитание детей. Бедным женщинам очень часто приходилось работать и вне собственного дома, продолжая готовить, убирать и воспитывать детей, только теперь чужих, даже кормить их грудью. Женщины стирали, крахмалили и гладили белье для «лучших» представителей общества, и кое-где по берегам рек можно было увидеть толпы прачек, которые скребли и сушили одежду, расстелив ее на траве. И, конечно, проституция оставалась неизбежной частью городской жизни.

Эухения Кастро, бедная женщина на 30 лет моложе Росаса, никогда не получала от него многого, и шестерых детей от нее он так и не признал. В отличие от маркизы де Сантуш, Эухения жила замкнуто, скрываясь от посторонних глаз. Росас был ее опекуном по закону, и она воспитывалась в его доме как добропорядочная служанка. Эухения ухаживала за умирающей Энкарнасьон Эскурра, а по ночам шла в спальню Прославленного американца, как Росас позволял себя называть. Дома она сидела с ним за одним столом (о чем с удивлением сообщал один из гостей), и Мануэлита была ласкова с ней и ее детьми. Но позднее, когда Росас пригласил ее разделить с ним ссылку в Англию, она осталась в Аргентине.

Женщины с высоким статусом продолжали страдать от тирании системы чести, которая сильно ограничивала их опыт и мобильность, но само понятие чести эволюционировало. Честь всегда отчасти определялась иерархией, но отчасти ее можно было заслужить. Негодяи с правильным происхождением могли претендовать на честь в той же мере, что и достойно проявившие себя простолюдины. После обретения независимости значение второго, более современного определения чести возросло, как это свойственно обществам предположительно равных граждан. Женщины, достигшие идеалов целомудрия или материнства, могли требовать общественного признания благородства, даже если родились в бедности или с «неправильным» цветом кожи. Мужчинам позорное прошлое могла компенсировать военная служба (по крайней мере, гипотетически). Поскольку при независимости кастовая система пришла в упадок, честь служила вспомогательным принципом сортировки для новой классовой системы.

Каста, обычно определяемая цветом кожи или другой физической характеристикой, была одной из опор привычного социума, но поменять класс было легче: принадлежность к классу зависела от богатства, а простолюдины бывали богаты. Зажиточным чернокожим, индейцам и людям смешанной расы в колониальный период закон многого не позволял, если только они не купили освобождение, чтобы стать «юридически белыми» – от шелковой одежды до высокостатусных рабочих мест. Эти кастовые законы исчезли после обретения независимости. Кроме того, политическая нестабильность начала XIX века привела, как мы уже видели, к невероятной социальной мобильности успешных военных и политических лидеров. Белые семьи высшего сословия беспокоились о социальном восхождении конкурентов-метисов, и не зря. Людей смешанной расы становилось все больше. Индейцы, знавшие испанский и жившие за пределами традиционных общин, все чаще отказывались от своей коренной идентичности и тоже становились конкурентами.

Многочисленные категории кастовой системы постепенно переплавлялись в две основные классовые категории: самопровозглашенные, в основном белые, «порядочные люди» наверху и простолюдины (el pueblo по-испански, o povo по-португальски) внизу. Так называемые порядочные люди ревностно патрулировали периметр своего привилегированного социального пространства. Бриллиантовые украшения, ливрейные слуги и шикарная карета с превосходными лошадьми могли помочь дочерям генерала-метиса, так сказать, переступить порог «приличия», но те, кто уже был внутри, требовали от новоприбывших строгого следования стандартам поведения и моды. Дочери генерала-метиса могли покупать на платья самые дорогие ткани, но по последним ли парижским