Убийство в особняке Сен-Флорантен - Жан-Франсуа Паро

Побагровев от гнева, она в ярости завопила:

— Я буду жаловаться в церковный суд, монсеньору епископу!

— Я хорошо знаю монсеньора де Бомона. Его высокопреосвященство не станет слушать монахиню, не пожелавшую подчиниться правосудию своего короля.

От такого оскорбления она вся побагровела.

— Я не намерена вам подчиняться.

— Что ж, если вы продолжите упорствовать, я потребую от магистрата увещательное послание, в силу коего вы будете обязаны рассказать вашему настоятелю все, что вам известно об искомом уголовном деле. После трех увещательных посланий, оставшихся безответными, вас ждет отлучение.

— Что вы хотите от меня узнать?

— Кто сообщает вам о том, какой образ жизни ведет Жан Миссери в особняке Сен-Флорантен?

— Мне неприятно нарушать слово, данное могущественной и высокопоставленной особе, а именно герцогине де Ла Врийер…

Голос ее стал вкрадчивым, а интонация издевательской.

— …коя является благотворительницей сего дома, о чем вам, я полагаю, неизвестно. Без ее милосердной помощи мы вряд ли смогли бы поддерживать наших несчастных пансионерок.

— Значит, это она вам обо всем рассказывала?

— Она доверительно сообщила мне, что Миссери уже несколько месяцев сходит с ума по одной распутнице, уличной девке, поступившей к ней на службу. Она не хотела ее принимать, но супруг настоял, и ей пришлось согласиться. Она плакала от унижения и принесла свою боль к подножию нашего алтаря, где она молится за спасение души герцога. Я молюсь вместе с ней.

— Значит, герцог тоже…

Сестра Луиза от Благовещения с горестным видом прикрыла глаза.

— Ваши братья не пытались вернуть вдовца на путь истинный? — спросил Николя.

— У старшего нет характера, младший шалопай и сама беззаботность. А жена брата умеет только стенать, вместо того чтобы постараться и подарить мне единокровных племянников.

— И последнее, — промолвил комиссар. — Что вы делали в ночь с воскресенья на понедельник, примерно с десяти часов вечера до семи часов утра?

— Спала у себя в келье до шести утра, то есть до начала утренней молитвы; любая из сестер может это подтвердить.

— Что ж, я покидаю вас, сестра, но прошу как следует поразмыслить, не запамятовали ли вы чего-нибудь, что могло бы заинтересовать меня.

Отвесив прощальный поклон, он направился к двери. Собираясь переступить порог, он неожиданно обернулся и, увидев, с каким нетерпением монахиня ждет его ухода, не удержался и метнул последнюю стрелу.

— Забыл вам сказать. Ваш зять не умер, его рана оказалась не опаснее царапины. А вот любовница его убита.

Она стремительно повернулась, напомнив ему детскую игрушку волчок, и исчезла в угловую дверь. Привратница, та самая, что привела его сюда, бросилась к нему навстречу и повела его к воротам.

— Куда это сестра Луиза столь резво улепетнула, напрочь позабыв о приставшем ей достоинстве? — спросил Николя.

Ему показалось, что привратница в ответ усмехнулась, и он продолжил:

— Скажите, сестра, когда в последний раз ваш монастырь посещала герцогиня де Ла Врийер?

— Госпожа де Сен-Флорантен? Странно, что вы меня об этом спрашиваете. Как раз сегодня утром она приезжала побеседовать с сестрой Луизой…

Не удержавшись, монахиня прыснула со смеху.

— Она нос задирает… а нам потом за нее расплачиваться.

— В котором часу у вас в монастыре ложатся спать?

— В восемь.

— И сестра Луиза вместе со всеми?

— О! У нее есть кое-какие привилегии: ее семья столько пожертвовала на содержание общины, что она даже имеет право ужинать в городе.

— По каким дням?

— По воскресным. Говорят, она ужинает у брата.

— А в прошлое воскресенье?

— И в прошлое тоже.

Поблагодарив сестру-привратницу, он вышел на улицу Пост; его кучер уже выказывал признаки нетерпения. Стемнело, и ему ничего не оставалось, как отправиться на встречу с Бурдо. Он пребывал под впечатлением от посещения монастыря. Луиза от Благовещения знала все! И посмеялась над ним. Однако, какая скрытная особа! С виду истая святоша, она ухитрилась ускользнуть от него и завела его туда, куда хотелось ей. Ловко опутав его словами полуправды, она отлично сыграла свою роль и вдобавок выставила его на посмешище.

Ощутив, как поток злобы, полуправды и лжи захлестывает его, он чуть не потерял сознание. Встрепенувшись, он вынужден был признать, что грань между правдой и изощренной ложью, стремящейся походить на правду, оказалась чрезвычайно тонка. Тем не менее сестра Луиза проговорилась о заинтересованности Дюшампланов в исчезновении Жана Миссери. Следовательно, между вдовцом и молоденькой Маргаритой Пендрон действительно существовал роман, и не исключено, что терзаемый ненасытным желанием дворецкий предложил ей руку и сердце, которые девушка, обогащенная жизненным опытом и понимавшая, в чем состоит ее интерес, вполне могла принять. А так как этот брак Дюшампланам исключительно невыгоден, то Маргарита стала для них и препятствием, и угрозой.

Но ее исчезновение не решало вопроса. Вдовец может продолжить влюбляться, и тогда состояние, унаследованное им от жены, растает, словно снег на солнце. Таких примеров множество, и в городе, и при дворе. Попав в плен собственных чувств к какой-нибудь алчной юной красотке, мужчина его возраста начинал исполнять все ее прихоти, а девица, получив свое, торопилась сменить объятия богатенького старичка на молоденького щеголя со смазливой физиономией и пылким темпераментом. И состояние старичка таяло на глазах. Поэтому устранять следовало, скорее, вдовца, нежели его любовницу, во всяком случае, ее в последнюю очередь. Собственно, подумал Николя, Дюшампланы — всего лишь подозреваемые, такие же, как и все остальные. Он вспомнил, как изменилась в лице сестра Луиза, услышав о ранении зятя. Что ей к тому времени было известно? Точнее, что ей рассказала во время их утренней беседы герцогиня де Ла Врийер? Накануне, допрашивая сию надменную особу в особняке Сен-Флорантен, Николя лично сообщил герцогине, что дворецкий ранен, и есть подозрения, что он сам обратил против себя оружие, которым предположительно убил свою любовницу. О ранении дворецкого монахиня, скорее всего, знала, и, возможно, у нее были основания не верить в гипотезу о самоубийстве.

Николя высадился на улице Монмартр едва ли не в кромешной тьме. Заслышав стук колес его экипажа, мальчишки-подмастерья из пекарни, расположенной на первом этаже дома, прекратили дразнить кладбищенского звонаря в черном балахоне, украшенном вышитыми серебром крестом, черепом и скрещенными костями. Сжимая в одной руке фонарь, звонарь истово звонил в колокольчик, жалобным тоном выкрикивая привычный рефрен:

Пробуждайтесь, люди спящие,Молите Бога за усопших!

Николя вложил в руку звонаря экю, не дослушал несущихся ему вслед благодарностей, погрозил пальцем мальчишкам и, улыбаясь, отправился в дом. Едва войдя в кухню, он почувствовал, что случилось неладное. Марион сидела на скамье, обхватив голову руками, а Пуатвен с маниакальным старанием начищал оловянный кувшин, отнюдь не требовавший подобных забот. И только вид обряженного в фартук Бурдо, склонившегося вместе с Катриной над печью, где выпекали хлеб, несколько успокоил его. Похоже, гнетущая атмосфера тревоги, повисшая в кухне, не коснулась этих двоих.

— Что происходит? — спросил Николя.

— Ах, господин Николя, — простонала Марион, — возвращаясь из церкви Сент-Эсташ, наш хозяин почувствовал себя дурно. Вы же знаете, он является старостой церковной общины, и сегодня вечером у них состоялось заседание совета. Так вот, он вернулся оттуда весь красный, потный, даже вены на лбу проступили! И упал прямо на пороге!

— Я побежал за доктором, — продолжил Пуатвен, — тем самым, который уже пользовал господина прокурора, когда на него напали. Слава Богу, господин Дьенер был у себя, на улице Монторгей, и прибыл немедленно. Сначала он испугался, что хозяина хватил удар. Мы уложили хозяина, и он вскоре пришел в себя. Доктор развел в воде несколько капель щелочного фтора и дал ему; потом мы приготовили отвар тамариска и помогли доктору наложить жгут под коленками, чтобы кровь не ударила в голову. Господин де Ноблекур просил не расстраивать вас и не рассказывать о его недомогании. А еще он просил, чтобы вы с господином Бурдо поднялись к нему, как только закончите ужин: ваш визит его порадует.

Несмотря на заявление Пуатвена, Николя сорвался с места, намереваясь немедленно бежать наверх; пристальный взгляд Катрины остановил его.

— Эй, не дергайся, а то он решит, что ему и впрямь блохо. С ним фсе ф порядке. Господу известно, что я в полезнях кое-что понимаю. Он просто сильно бонервничал. Нервы у него здали. Бурдо пыл тут, он сам расскажет.

Со вздохом Николя напомнил себе, что Катрина, кухарка из Эльзаса и бывшая маркитантка королевской армии, состояла в родстве с ведуньями и владела искусством исцелять многочисленные недуги, в чем он не раз имел возможность убедиться.