Чёртов палец - Владимир Валентинович Крюков

в городе люди, директор книжного издательства Сёдерстрём и ректор Аллардт, всюду сопровождали знаменитую писательницу. «Значит, женщина тоже может добиться успеха? — думала Лотта. — Настоящего, большого успеха? И даже получить премию Нобеля? А я? Могу ли я хотя бы приблизиться к такому успеху? — спрашивала она себя и тотчас вздыхала: — Нет, нужны новые наблюдения, впечатления, переживания — не это скучное, однообразное прозябание в узком постылом переулке, где всё, даже сам воздух, дремлет в вечном ленивом оцепенении! Нужна другая жизнь!»

«Впечатление будит чувство, — размышляла она, глядя через заиндевевшее окно на замерший под снегом мир, — чувство рождает мысль, мысль заставляет человека совершить поступок, а поступок приводит к славе… или к позору… Но ведь это и есть движение, жизнь… Без движения погибнет любой организм. Вот и душа погибнет от неподвижности, от смертельной скуки».

«Ну, если уж не получить Нобелевскую премию, то хотя бы полюбить хорошего человека!» — думала она в другой раз.

Она всё чаще вспоминала Петербург, в котором провела половину из своих двадцати лет. За годы учёбы в институте жизнь в Петербурге успела стать для неё более привычной, чем жизнь в маленьком Борго, еде прошло её детство. Тогда в Петербурге она была счастлива: в институте её окружали милые подруги, дома каждую субботу ждали любящие родители, жизнь вокруг кипела и была такой светлой, весёлой, полной неясных ожиданий. Думая о Петербурге, Лотта иногда доставала из шкатулки визитную карточку с золотым тиснением и, разглядывая её, предавалась смутным мечтам; она уже давно вытащила эту карточку из кожаного бювара матери и спрятала у себя в комнате…

3

Неизвестно, сколько ещё времени провела бы Лотта в грустных размышлениях о своей доле, в сомнениях насчёт собственного будущего, если бы судьба не вмешалась в её жизнь самым неожиданным и, увы, печальным образом. В одно из промозглых, болезненно бледных утр середины зимы, когда мороз сковал лютыми цепями всю округу и горожане отсиживались в своих жилищах в ожидании потепления, а из труб неистово валил дым, кое-где с искрами, угрожавшими поджечь соседние дома, госпожа Янсон не позвала, против обыкновения, дочь к завтраку. Оторвавшись от холста, Лотта спустилась в кухню, чтобы утолить нараставшее чувство голода, но матери там не оказалось. Решив, что она пошла в лавку и задержалась, Лотта принялась хлопотать в кухне сама. Но мать всё не появлялась, и тогда, позавтракав, Лотта заглянула к ней в комнату госпожа Янсон лежала в постели без признаков жизни.

Несколько дней после внезапной кончины матери Лотта пребывала в тяжёлом, полуобморочном состоянии. Смерть второго родителя, сделав её сиротой и лишив естественной и необходимой опоры в жизни, глубоко её потрясла. И если бы не госпожа Нюберг и аптекарша, она не знала бы, как справиться со свалившимся на неё горем, похоронами и прочими безрадостными обязанностями…

То, на что Лотта никак не могла решиться ранее, представлялось ей теперь единственным выходом и уже не подвергалось сомнениям. Прожить, занимаясь только любимым делом — рисованием, живописью, — было невозможно. Необходимо было наниматься на службу, и Лотта начала собираться в Петербург. Она навела порядок в своей комнате и во всём доме акварели, холсты, подрамники, книги, дневники — всё было аккуратно сложено, убрано, заперто. Несколько самых дорогих ей картин она уложила в чемодан, визитную карточку Навроцкого спрятала в ридикюль и, закончив приготовления, купив загодя билет, отправилась на вокзал…

Глава одиннадцатая

1

Приезд в Петербург и радовал, и пугал Лотту. Как-то сложится здесь её жизнь? Оказалось, что снимать квартиру ей, не поступившей ещё на службу, было слишком накладно. Поэтому она поселилась в небольшой комнате, которую ей едала бездетная мещанская пара в своей квартире на пятом, мансардном, этаже. За комнату нужно было платить пятнадцать рублей в месяц. Окна комнаты выходили в тесный, почти круглые сутки лишённый солнечного света двор-колодец. Но зато в дом было проведено электричество и внизу, в конторе, имелся телефон, которым могли пользоваться все жильцы. Был в доме и лифт, однако Лотта решила, что ей будет сподручнее подниматься к себе в комнату по чёрной лестнице, чтобы не проходить через квартиру хозяев.

Несколько дней она бродила по гранитным невским набережным, наблюдая оживлённое движение вокруг. Здесь вдоль берегов реки прогуливались петербуржцы, прищуриваясь и подставляя лица неяркому зимнему солнцу. Здесь же, у набережных, зимовали пароходики и баржи. На палубах шёл ремонт, и в надежде закончить его к открытию летней навигации суетились рабочие и матросы. Рыбные садки, как и летом, бойко торговали живой рыбой, её подвозили на санях прямо по Неве. Вдоль ледяных переходов и переездов через реку шли пешком и ехали в санных экипажах люди. По проложенной на льду узкоколейке сновал электрический трамвайчик, за пять копеек перевозивший желающих от Дворцовой набережной до Зоологического сада. С трамвайчиком конкурировали зимние петербургские «рикши». Проворно отталкиваясь коньками от ледяной дорожки, они толкали перед собой поставленные на полозья кресла, в которых сидели укутанные в шубы пассажиры. Эта бьющая ключом наперекор зимней стуже жизнь, эта вечная суета большого города с его стуками, скрипами, звоном ободряюще действовали на Лотту, вселяли в неё надежду. Да и солнце светило уже веселее: весна была не за горами. Душу Лотты переполняло новое, незнакомое ей прежде чувство свободы. Она строила планы, мечтала, и всё казалось ей сбыточным и возможным.

2

Накануне масленицы в кафе «Рейтер», на Невском проспекте, пятьдесят, сидел Феликс Николаевич Навроцкий. Он пришёл немного раньше назначенного часа и, сделав заказ, вытащил из конверта полученное им письмо, чтобы прочесть его ещё раз. Письмо было написано ровным почерком на правильном русском языке, но необычное написание некоторых букв выдавало в авторе человека, познававшего в детстве грамоту по латинскому алфавиту.

«Ваше сиятельство уважаемый князь Феликс Николаевич! — читал Навроцкий. — Я не знаю, помните ли Вы меня, ведь со дня нашей с Вами встречи прошло уже довольно много времени. Надеюсь, Вы не осудите меня за то, что я осмелилась обратиться к Вам и напомнить о любезном Вашем предложении помощи и содействия. Сделать это меня побудила крайняя необходимость. Телефонировать не решилась. Буду ждать Вас в кафе «Рейтер» в воскресенье в два часа. Шарлотта Янсон».

Навроцкий пил кофе со сливочной пенкой и перебирал в голове события последнего лета, успевшие уже потускнеть в его памяти. Но образ юной особы, встреченной им сначала на озере в глухом лесу, а затем в кофейне тихого финляндского