Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри попаданца - Герман Романов

Свирепые индейцы за треть века общения с русскими стали вполне лояльными подданными, верой и правдой начали нести нелегкую казачью службу. Вот и вчера дозорные сообщили морякам о спрятавшемся в бухте корабле, приплывшем в эти воды с недобрыми намерениями: в противном случае не скрывались бы, как тати морские, что пиратами зовутся, и флагом своей державы обозначение имели, как честным морским служителям и надлежит делать!

— Нужно подойти поближе… — снова прошептал Лисянский, хотя понижать голос было ни к чему, паровая машина, работавшая даже на самых малых оборотах, производила много шума.

Конечно, можно отказаться от этой атаки и уйти в Ново-Архангельск, под защиту мощных фортов. Но это означало лишиться чести, показать трусость и отсутствие решительности, и непоправимо сокрушить собственную репутацию в глазах его величества Николая Петровича и всемогущего наместника светлейшего князя Орлова.

Ему, георгиевскому кавалеру, смело атаковавшему пять лет тому назад турецкие галеры шестовыми минами под Рущуком на Дунае, позорно уклониться от боя.

Нет, Юрий Федорович не был безумцем — при ясной видимости и днем торпедная атака невозможна. Фрегат бы просто сокрушил бортовым залпом хрупкую скорлупку с коптящей паровой машиной. Зато в тумане — совсем иное дело.

В стесненном узостями архипелаге, по стоящему на якоре противнику со спящей командой на борту в час «собачьей» вахты все преимущество переходило на сторону его маленького катера, вооруженного убийственным для любого корабля, даже мощного линейного, оружием.

— Торпедный аппарат, товсь! — уже не таясь, громко скомандовал Лисянский. Теперь он отчетливо видел борт вражеского фрегата, направив нос катера прямо на его середину для удобства прицеливания.

— Торпедой пли!

Во исполнение команды стоящий за спиной капитана матрос с силой наклонил рычаг. Под днищем тут же хлопнуло, катерок подбросило вверх, он освободился от ноши и стал легче, а на воде, от носа к вражескому кораблю потянулся пенистый след.

— Пошла!

Только сейчас на вражеском фрегате заподозрили неладное, послышались крики на английском языке, лающие приказы офицеров, переливчатый свист боцманских дудок.

— Поздновато спохватились…

Договорить капитан-лейтенант не успел. Страшный взрыв потряс утреннюю тишину, у борта британского корабля взметнулся в небо водяной столб, а когда он упал, то всем русским матросам стало ясно, что с незваным гостем покончено: разорванный на две половины фрегат уже тонул, а матросы горохом прыгали с него в воду.

— Боцман, готовь концы! Будем вылавливать морячков, глядишь, и поведают нам что-нибудь интересное…

Париж

Неожиданно внизу раздался непонятный шум, будто в дом ворвалась толпа молчаливых санкюлотов, словно вернулись времена Робеспьера и якобинского Конвента. Но выстрелов не прозвучало, и генерал Моро прогнал охватившую его на миг тревогу — в преданности своей охраны Второй консул Республики не сомневался, а потому громко позвал адъютанта, чтобы тот разъяснил непонятный шум:

— Мишель, что там происходит?!

Дверь в комнату немедленно отворили, но на пороге стоял не лейтенант Бланшар, а министр полиции Фуше с землистым лицом, но горящими глазами охотничьей собаки.

Следом за ним в кабинет ввалился добрый десяток здоровенных альгвазилов, которые под своими темными плащами всегда прятали оружие. С готовностью сторожевых натасканных псов полицейские плотным кольцом окружили двух ночных собеседников, не сводя с них настороженных взоров.

— Что вы себе позволяете, гражданин Фуше?! По какому праву вы врываетесь среди ночи в мой дом?

— По приказу генерала Гоша, коим обязаны подчиняться даже вы, генерал. И не могу ответить вам тем же! — Фуше довольно осклабился, блеск в его глазах стал просто нестерпимым. — Вы перестали быть гражданином, Жан Виктор Моро! И решили получить от короля титул герцога! Для чего руками здесь присутствующего Кадудаля решили убить Первого консула! Вы предатель, Жан Виктор Моро! Вы арестованы! Да, да, оба! Первый — за измену Республике, второй — за попытку убийства Первого консула!

— Вы что говорите, мсье Фуше?! Я изменник?! Вы сошли с ума, полицейская ищейка!

Моро, наконец, вышел из ступора, в который его ввел поток вздорных обвинений, и рука генерала сама легла на рукоять шпаги. Однако полицейские восприняли это движение как угрозу и бросились на генералов, скрутив обоих.

Глаза Фуше торжествующе смеялись, когда министр полиции повернулся к вождю шуанов — тот, привыкший за годы борьбы к перипетиям судьбы, сохранял ледяное спокойствие.

— Могу вас разочаровать, месье Кадудаль. Первый консул республики жив. Карета ехала слишком быстро, и вместе с генералом в ней был я. И видел все собственными глазами. Вы убили простых парижан, месье королевский генерал, четыре десятка ни в чем не повинных стариков, женщин, мужчин и детей.

— А в чем были виновны те же женщины и дети, которых вы растерзали в Вандее?! Ведь их приказал убивать Гош!

— То послужило на благо Республики, а вы просто убийца, Кадудаль, и скоро «чихнете в корзину»!

— Гильотиной меня не испугаете. Но пожелаю и вам того же!

— Мне вряд ли, а вот вашему подельнику, которому вы пришли отчитаться о своих злодеяниях, может грозить эта участь. Мы не спускали с вашего дома глаз, генерал Моро, когда получили сообщение из Лондона, что вы вошли в сношения с изменником Пишегрю! — Фуше прямо светился от радости. — И после покушения на Первого консула я бросился прямо сюда, как меня и предупреждали в записке. И кого я здесь застал?! Главаря шуанов Жоржа Кадудаля в разговоре с генералом Моро! И вы будете утверждать, что все произошло случайно?!

— Я здесь ни при чем, генерал… — прохрипел Кадудаль, даже не пытаясь оказать сопротивления дюжим полицейским. Вождь шуанов слишком долгое время провел в заговорах и мятежах. А потому, в отличие от боевого генерала Моро, совершенно растерявшегося под неумолимыми обвинениями, всем своим естеством ощутил неправильность происходящего, и громко произнес:

— Это чудовищная мистификация. Я не только сам залез в западню, но и заволок туда вас, генерал…

Варшава

— Война с Россией нам не нужна! Пока…

Тадеуш Костюшко тяжело поднялся с кресла. Вот уже второй раз его выбрали «начальником государства», позвав на помощь и снова признав заслуги перед Речью Посполитой.

Восстание началось спонтанно, раньше назначенного срока — уж больно было невтерпеж многим шляхтичам терпеть оккупантов в своем доме. Сообщения поступали из всех воеводств, и они были радостными, вызывая безудержное ликование в Варшаве.

Пруссаки покидали территорию Польши, кое-где с боями, но зачастую спасались бегством, не выдержав дружного напора инсургентов, в очередной раз поднявшихся за свободу родины.

Вся территория по правому берегу Вислы, до впадения в нее Сана, была свободна от западных захватчиков. Ожесточенные бои шли под Лодзью, Познанью и Ченстоховом, уже казалось, что еще немного, еще один дружный напор всего войска — и ненавистные пруссаки отрыгнут проглоченный польский кусок, который уже стал им поперек горла.

Сейчас восстание накатывалось на Силезию и Малопольшу, которые находились под австрийским владычеством. Пять лет назад поляки потерпели поражение, и их страна была поделена между тремя соседями. Российской империи отошли земли восточнее Буга, так называемые «крэссы восход-ни», германцы с австрийцами поделили собственно Польшу. Северная и западная части с Варшавой отошли Берлину, в южной части, в древней столице Краков расположились цезарцы.

Именно владычество ненавистных германцев, особенно жестоких пруссаков, с их поголовным онемечиванием польского населения и вызвало всеобщее восстание.

— Вначале мы должны освободить Польшу!

Костюшко говорил угрюмо, и было отчего ему хмуриться. Дело в том, что восстание против пруссаков готовилось на английское золото, поступавшее из Вены вместе со столь нужным оружием.

Теперь от него требовали отплатить сторицей за помощь — не трогать австрийские владения и сделать все возможное, чтобы пламя восстания перекинулось за Буг.

Война с русскими не пугала «начальника государства», но мощь империи вынуждала быть осмотрительным. Надеяться на возможность мятежа в восточных землях не приходилось.

За прошедшие пять лет русские выселили оттуда всю католическую шляхту. И появление польских отрядов, перешедших пограничную реку — тут Костюшко не заблуждался — было бы встречено православными схизматиками, малороссами на Волыни и белорусами в Полесье как враждебное нашествие.

— Нет, маршал!

Тадеуш умоляюще посмотрел на князя Понятовского, который, потеряв все свои обширные владения, конфискованные русскими у Вильно и Новогрудок, настаивал именно на восточном походе.