Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

– Я должен знать, что произошло, – сказал папа.

Очень заботливый отец. Но в его взгляде не было теплоты. Он следил за ним.

– Это мой сон.

– Ну, давай. Это же ненормально. Поговори со мной.

Отец от него точно не отцепится. Будет допрашивать, пока не сломает его волю. Здесь Оливеру не принадлежало ничего, даже сны.

Было проще просто сдаться.

– Мне снилась мама, как раньше… день, когда она умерла… и Роза… столько крови…

Он поднялся. На нем были черные спортивные штаны. Никаких лазерных мечей, никакого Дарта Вейдера. Он моргнул два раза, пытаясь прогнать последние обрывки сна.

Он пожертвовал своим сном.

«Возьми ее! Пожалуйста!» – мысленно взмолился он.

– Я начинаю вспоминать… как она лежала, вся эта кровь… Я не хочу этого… я не хочу этого!

Папа вскочил и отпрянул от него. Оливер протянул руку ему вслед: «Пожалуйста, возьми меня за руку, возьми меня снова за руку. Мне нужен человек, который будет меня держать. Чтобы я чувствовал, что все еще здесь. Иначе я развалюсь».

Его отец стоял, как статуя. Два метра, разделявшие их, были целым миром. В глазах отца он увидел то, чего раньше никогда не замечал. Никогда за все четырнадцать лет.

Страх.

Это хорошо.

В этот раз встреча в стеклянной гостиной на вилле Баптиста происходила днем, сквозь прозрачный фасад виднелись очертания деревьев – черные стволы на белом фоне. Никакой террасы, никакого навеса. Деревья росли прямо перед стеклянным фасадом, словно дом стоял в лесу. Ветки резали на части мутное зимнее солнце, лучи которого освещали каменный пол.

Вехтер и Ханнес пришли в сопровождении двух полицейских, четверо мужчин отбрасывали длинные тени.

Дело принимало серьезный оборот.

Оливер Баптист сидел на диване, скрестив ноги. Он выключил телевизор и молча смотрел на полицейских. Лицо заостренное, осунувшееся, но жизни в его глазах было больше, чем в прошлый раз. Вехтер внимательно посмотрел на мальчика.

– Привет, Оливер! Как у тебя дела?

– Хорошо, – ответил за него отец.

Вехтер не спускал с Оливера глаз.

– Не бойся, сегодня мы пришли не к тебе. Мы договорились о встрече с твоим отцом.

– Иди в свою комнату, – велел Баптист, но Оливер, казалось, его не слышал.

Он откинулся на спинку дивана и снова включил телевизор. Комнату наполнили приглушенные звенящие звуки рекламы. Оливер, как загипнотизированный, смотрел на экран, отблески которого отражались в его глазах.

Вехтер повернулся к отцу мальчика, стоявшему в стороне вместе со своим адвокатом. Оба держали руки в карманах. Никто не решался сделать первый шаг.

– Господин Баптист, как мы вам уже сообщили по телефону, у нас есть несколько вопросов о событиях прошлой пятницы.

Прокурор Хенке уведомил Баптиста по телефону, подложив им тем самым свинью, теперь им нужно было приспосабливаться.

– Мы не могли бы поговорить с глазу на глаз? – спросил Вехтер.

– Мне нечего скрывать от сына.

– Это не вам выбирать. Где мы можем с вами побеседовать?

Баптист переводил взгляд с сына на адвоката. После секундной паузы он принял решение:

– Господин доктор Ким, пойдемте, пожалуйста, с нами. Оливер, ты помнишь, о чем мы договорились?

Вехтер подал знак Ханнесу, и тот вышел с двумя мужчинами из комнаты. Оливер остался сидеть на диване, он обхватил себя руками, словно прячась от сквозняка, проникавшего сквозь щели в окнах. Мальчик тем временем выключил звук в телевизоре, но не сводил глаз с экрана.

Вехтер сел на кожаный пуфик, надеясь, что под его весом тот не превратится в лепешку. Пуфик возмущенно скрипнул, но устоял. Здесь и сейчас он не мог расспрашивать мальчика ни о чем, это было важно. Эту информацию нельзя будет использовать в суде. Адвокаты Баптиста все равно опротестуют перед судом эти высказывания. Без дипломатии их начальницы они не смогут продвинуться в расследовании этого дела, иначе наткнутся прямо на Целлера.

Но немного болтовни не повредит.

– Как дела?

– Вы уже спрашивали. Все еще хорошо. – Оливер состроил раздраженную мину. – Я не должен с вами говорить.

– Почему это ты не должен со мной говорить?

Оливер неохотно покачал головой:

– Я не хочу давать показания по этому делу.

– Этой фразе тебя научил доктор Ким?

– О господи, этот… – Оливер возвел глаза к потолку и понизил голос: – Я просто не должен этого делать.

– Иначе случится что?

– Не знаю.

Вехтер решил ненадолго оставить Оливера в покое. Если мальчика изобьют за этот разговор, виноват будет именно комиссар.

Оливер накручивал прядь волос на палец, оттягивал, отпускал, а она снова подпрыгивала вверх. При этом он пристально смотрел в глаза Вехтеру. «Я знаю, что это тебя нервирует», – таким было его послание. Для человека, которому следовало молчать, мальчик был на удивление разговорчив. Он доверился Вехтеру лишь чуть-чуть, с небольшим условием. Но этого было достаточно, чтобы заключить соглашение.

– А ты со мной охотно поговорил бы? – спросил комиссар.

– О чем же? Я же ничего не знаю.

– Совсем ничего?

Осторожно. Лед уже начинает трещать. Нужно быть внимательным, чтобы Оливер сейчас не выдал того, что может оказаться очень важным потом. Но мальчик все равно был не из тех, кто способен излить душу незнакомцу.

– Даже если и знаю, мне все равно никто не поверит. Это даже лучше.

Оливер посмотрел вверх, словно отец мог его оттуда услышать, его взгляд прыгал то на Вехтера, то на потолок. Минута прошла в безмолвии.

– С какого момента становятся сумасшедшими?

– Понятия не имею, – ответил Вехтер.

Процессы внутри человеческого тела для него состояли из биения сердца, пищеварения, работы печени, селезенки. Он был опытным мясником, но не знал, что делать с невидимым. Умел обходиться только с тем, что можно положить на весы.

– А почему ты спрашиваешь?

– Есть ли граница? И если ее переступить, то становишься чокнутым? Когда возникает чувство, что все ненастоящее? Или когда появляется громадная дыра в памяти, словно ты умер на один день? Вот так. – Он взглянул на Вехтера невероятно светлыми глазами. – Или когда себя больше не узнаешь в зеркале?

– Не думаю, что ты сошел с ума. Тебе пришлось многое пережить за последние дни, – произнес Вехтер.

«Но что? Кого ты видишь в зеркале, Оливер Паскаль Баптист?» – подумал он.

– Моя мать сошла с ума. Так-то. – Оливер оставил в покое волосы и нетерпеливым движением отбросил их назад. – Она мертва.

– Мне очень жаль.

– С чего бы? Вы ее совсем не знали.

– Тут ты, конечно, прав. – Вехтер осторожно решился сделать следующий шаг на минном поле этого разговора. – Я не думаю, что ты тоже сошел с ума.

– Почему же? Это было бы очень удобно для вас. Вам же нужен убийца, который любит размахивать ножом.

– Если ты так думаешь, – медленно произнес комиссар, – то ты так и не понял, что мы здесь делаем.

– Вы выспрашивали обо мне в школе, шпионили, разве нет?

– Откуда ты знаешь?..

Глупый вопрос. Возможно, об этом знает уже половина всех молодых людей Западной Европы – прочли в «Фейсбуке».

– Мы не выспрашивали и не шпионили. Мы пытались установить факты.

Оливер вздрогнул и уставился на молчаливый экран телевизора.

– Вы же сами в них не верите.

– Почему ты так в этом убежден?

– Я ни в чем не убежден. Я больше не знаю, во что мне верить.

Оливер закрыл глаза.

– В моей памяти дыра. Выпал целый день из моей жизни. Кто может гарантировать, что я в тот день не взял в руки нож, не пришел к своей мачехе и не…

Оливер задрожал, и это было больше, чем просто дрожь, – его трясло. Он хватал воздух ртом, словно всхлипывая, но он всего лишь вздыхал через силу. Один раз, потом еще один.

– Оливер! – Вехтер схватил мальчика за плечи и встряхнул, нужно было вернуть его к реальности. К его реальности. Хоть к какой-нибудь.

Оливер открыл глаза, но взгляд его остекленел и казался совершенно бессмысленным. Словно в замедленной съемке, он повалился на бок.

В голове Вехтера пульсировала лишь одна мысль: «Нет, только не это снова!»

Он обернулся к полицейскому:

– Не стойте как истукан, приведите отца! Быстро!

Снаружи это здание напоминало «Дом солнечного света»[35]. Или обычный дом со съемными квартирами. На женщине, которая сидела за приемной стойкой и охраняла стеклянную дверь, не было белого халата, только простой брючный костюм. Она словно намекала: «Я всего лишь администратор, а не санитарка. Все будет хорошо». В приемной звучала музыка, повсюду стояли кадки с цветами, которые на первый взгляд выглядели как настоящие, а не как декорация для мероприятий наподобие конкурса «Сидячие танцы» или лекций о диете для диабетиков. Благодаря этим цветам создавалось впечатление, что находишься в гостинице. Элли спрашивала себя, зачем пожилым людям диеты? Если она доживет до старости, то будет есть столько, сколько захочет, пить, курить и глотать все разноцветные пилюльки, которые сможет выбить из врача.