Шишли-мышли - Юлия Владимировна Монакова

расспросами. Видно было, что разговоры об этом типе доставляют девушке настоящие моральные страдания. Катюха, доброй души человек, постаралась отвлечь все мысли Мадху от столь неприятного ей пассажира и, кажется, у неё это получилось. Вскоре Мадху разулыбалась, на её щёки снова вернулся нежный румянец, она принялась смеяться шуткам моей подруги и, как и раньше, оживлённо с ней болтать. Однако, когда по вагону засновали разносчики с комплексным ужином, упакованным в коробки, девушка отказалась от еды и отправилась к себе на верхнюю полку — укладываться спать.

— Завтра вставать рано, — объяснила она нам, — хочу хорошенько выспаться…

Мы не стали навязываться со своим общением и поужинали с Катюхой вдвоём. Подруга периодически оглядывалась на другой конец вагона и с пристрастием выискивала глазами того самого бла-бла-бла-бла-джи, но он вёл себя спокойно и ничем не выделялся из компании духовных собратьев. Поужинав, брахманы монотонным многоголосьем нараспев затянули какую-то мантру, но, в общем-то, от них больше не было никаких неудобств.

— Как ты думаешь, чем этот мужик насолил Мадху? — спросила меня Катюха вполголоса. Я пожал плечами.

— Да кто ж их разберёт… Может, она была в него влюблена и хотела замуж, а он посвятил свою жизнь богослужению?

— Саш, ну ты как будто «Поющих в терновнике» начитался, — фыркнула она. — Посмотри сначала на неё, а потом на него внимательно… Разве такая куколка, как Мадху, способна полюбить этакую гориллу?

Впрочем, гадать можно было сколько угодно, а узнать правду всё равно было не у кого. К девяти часам вечера большая половина вагона отправилась на боковую, и мы с Катюхой решили, что нам тоже пора ложиться — подъём и впрямь предстоял ранний, поскольку в Ченнай поезд прибывал без четверти семь.

Спал я скверно: то и дело просыпался, ощущая какое-то неприятное волнение. Дело, наверное, было в том, что пассажиры в вагоне, как на подбор, являлись источниками всевозможных беспокойств. Прямо через стенку от меня расположился столетний дед, во сне беспрерывно храпящий и оглушительно пукающий. Через проход на верхней полке спал нервный молодой человек, внезапно громогласно заоравший в ночи:

— Вот дерьмо! Моя одежда упала вниз!..

Во втором часу ночи сосед того парня, с нижней полки, вдруг всполошился, что ему пора выходить. Он зажег верхний свет за полчаса до выхода, перебудив всех близлежащих, и вопил при этом на весь вагон:

— Это станция Салем?! Нет?! А когда же Салем?!!!

«Дурдом какой-то», — подумал я устало, закрывая уши жиденькой подушкой. Беспричинное беспокойство всё усиливалось. Порывшись в походной аптечке, я достал оттуда капсулу «тагары» — индийской валерьянки, и торопливо проглотил, запив водой из бутылки. «Может, хоть ненадолго получится уснуть…» Что самое обидное — Катюху весь этот шум вокруг нисколько не беспокоил, она дрыхла, как младенец, подложив ладошку под щеку. Судя по тому, что с верхней полки не доносилось ни звука — Мадху тоже крепко и безмятежно спала.

…Мне казалось, что я вовсю бодрствую, однако очнулся от того, что меня с силой трясут за плечо. Выплывая из странного полубреда-полусна, я увидел перед собой встревоженную физиономию Катюхи.

— Что случилось? — испугался я. Она пожала плечами.

— А я знаю? Все бегают, орут, суетятся… Я ничего не понимаю, а ты дрыхнешь, как слон! Мне страшно…

И в самом деле, я услышал взволнованные голоса в вагоне. Я приподнялся, опираясь на локоть, и осмотрелся. Судя по черноте за окном, ещё не рассвело. Поезд стоял. Я достал мобильник и вгзлянул на время — почти пять часов утра.

Мимо нас по проходу пробежало двое взбудораженных браминов, а затем, с той же скоростью — в обратном направлении, только уже в сопровождении полицейского. Похоже, дело запахло жареным…

— Что происходит, брат? — окликнул я по-английски молодого индийца, который ночью уронил свою одежду с верхней полки и ругался при этом.

— О, вы не в курсе? У нас человек выбросился из поезда! — пояснил он охотно, радуясь тому, что нашлись свежие уши. — Сразу насмерть…

— Кто же это? — ахнула Катюха. Парень махнул рукой в противоположный конец вагона:

— Один из тех брахманов. Ну, может помните — такой высокий, лысый…

Он ещё не успел договорить имени этого самоубийцы, как мы с Катюхой переглянулись, моментальным внутренним чутьём догадавшись, о ком идёт речь.

— …Бадрипрасад Сомаяджи! — выпалил индиец. Не сговариваясь, мы с Катюхой одновременно подняли глаза к верхней полке, на которой спала Мадху — она была пуста.

— Только один человек выбросился? — быстро спросила подруга. Собеседник вытаращил на неё глаза.

— А что, вам мало?

— Да нет, это я так… — она махнула рукой и стрельнула в меня выразительным взглядом.

— Вы не видели, случаем, куда подевалась наша соседка сверху? — осторожно спросил я парнишу.

— Ну вот ещё, откуда? — отозвался тот. — Я спал, а потом поезд остановился, все завопили и засуетились — не до того было, чтобы отслеживать количество пассажиров. Тут такие дела страшные творятся…

— А откуда сведения, что этот брахман выбросился из поезда сам, а не… — Катюха осторожно подбирала слова., — а не кто-то столкнул его?

— Так свидетели были, — охотно пояснил он. — Двое мужчин задержались возле умывальника в тамбуре, разговаривали. И тут вдруг из вагона вылетает этот самый Сомаяджи, бледнющий, абсолютно неадекватный, подбегает к двери и сигает вниз на полном ходу. Ну, эти ребята и дёрнули сразу же стоп-кран… Да только поздно уже было.

Из-за суматохи с полицией и самоубийством поезд отправился только полтора часа спустя. Мы с Катюхой всерьез обеспокоились тем, что можем опоздать: в десять часов утра из Ченная отходил наш паром до Андаманских островов. К тому же, Мадху так и не появилась, что усиливало наше беспокойство. Ей ведь тоже надо было ехать до Ченная, так почему же она сошла раньше?

— Как ты думаешь… — осторожно подбирая слова, спросила меня Катюха, — она его… убила? Ну, не в прямом смысле, конечно, но… это она каким-то образом довела его до самоубийства?

— Да ну, ерунда, — ответил я бодро, хотя вовсе не ощущал такой уж уверенности. Ужасно хотелось спать, но из-за нервного перенапряжения мы даже не пытались прилечь, а только пили крепкий чай и кофе — разносчики горячих напитков, несмотря на случившуюся трагедию, исправно таскались по вагонам и привычно завывали мерзкими голосами: «Чаий, гарам-гарам чаииий, кофи-кофи, коффиии!..»

— Послушай! — ахнула вдруг Катюха. — А ты обратил внимание, что на полке Мадху нет постельного белья?

Я, видимо, слегка отупел от недосыпа, и поэтому только переспросил:

— И что всё это значит? Что она — вагонная воровка, промышляющая простынями да наволочками сомнительной свежести?

— Да нет же, — подруга махнула рукой, —