Пьесы - Николай Гуриевич Кулиш

class="p1">С р е д н я я. Лишь тогда папочка размуровался…

Т а р а с о в н а. Цыц! Уж лучше бы он замурованный весь век сидел, чем теперь, книжек большевицких начитавшись, из дому удирает…

4

Тут вбежала  Л ю б у н я, младшая дочь. Корзину поставила, руки к сердцу:

— Вы тут плачете, вы тут тужите, а не знаете, что папенька уже из исполкома вышли.

Екнула  Т а р а с о в н а.

Меня поцеловали, а сами радостные, веселые…

Т а р а с о в н а. Паспорт получил?

— Не знаю… Пошли к начраймилу. А я в церковь забежала, маменька, на колени пала и молилась: боже, прошу, боже, не дай ты мне счастья-доли, только дай, чтобы папенька дома остались! Пол поцеловала. (А сама плачет и показывает, как она это делала.) Хорошо ли я сделала, маменька?

Т а р а с о в н а. Хорошо, моя дочка… А басы? Басы?

С о с е д и. Молебен наняли, что ли?

Л ю б у н я. Нет, это крестный велел позвать баса и тенора из хора, чтобы папеньку пением удержать… Ой, я и забыла!.. Маменька! Мокий Яковлевич сказал, что папенька больше всего любит не «Милость мира», а «Всуе мя отринув еси».

Т а р а с о в н а (засуетилась). Так об этом же надо скорей крестному… (Старшей.) Беги, позови!

С т а р ш а я. Да как же их позовешь, если они… забежали!

5

И прикусила язык, так как не спеша входил  к у м. Ослабевший.

Т а р а с о в н а (как к богу). Разве ж можно так долго… когда такое горе, такое горе, куманек!

К у м (не спуская рук с живота). Спокойно!.. На крыльях бы, кума, прилетел, но вы же слышите… (И после паузы, когда все стали прислушиваться, добавил.) Слышите, как булькает? Фу… Так, говорите, бежит?

Т а р а с о в н а. Уже вышел из исполкома.

К у м (авторитетно). Знаю.

Л ю б у н я. Меня поцеловали, а сами радостные и веселые.

К у м (еще авторитетнее). И об этом знаю.

Т а р а с о в н а. К начраймилу направился.

К у м (предел авторитетности). И это для меня не секрет.

Т а р а с о в н а. Так за что же, кум, мне такая драма, за что?

К у м (глубокомысленно, указав пальцем ввысь). Только он знает.

С о с е д и (вмешались в разговор). Правда, правда… Только он знает, за что.

К у м (соседям). Желаю здравствовать!

С о с е д и. Здравствуйте и вам!

К у м. Вот какие муки переживаем. Бежит от нас кум, а куда — и сам, поди, не знает.

Т а р а с о в н а. Карты в одну душу — дорога…

К у м. Знаю и об этом, и говорю: пусть уж лучше дорога поведет его в могилу, только не туда…

Т а р а с о в н а, д о ч е р и, с о с е д и. Господи, куда?

— Куда, крестный?

— Куда?

К у м (к клетке, грустно покачав головой). Здравствуй, пташечка. Грустишь? И ты печалишься, что бежит твой хозяин? (Обернулся к соседям.) Недаром в песне поется: «Канареечка жалобно поет»… (Драматически и торжественно.) Слушайте, кума, и вы, крестницы, и вы, соседи! Узнал это я, что исполком не в силах запретить куму нашему бежать…

Т а р а с о в н а (пошатнувшись, куму и всем). Звенит… в ушах… тоненько так звенит…

К у м (увидев, что Любуня как-то странно смотрит, не движется, к ней). Ну а ты еще держишься, крестница?

Л ю б у н я. Как была революция, крестный, все пили воду и зубами стучали. Одна я вот так стояла и всю революцию, как «страсти», выстояла. Только вот тут (показала на зубы) болело… А теперь тут болит (на зубы), и тут болит (схватилась за сердце), и в коленках болит, болит…

К у м. И даже начраймил сказал мне, ну-ну… Нет, говорит, у Советской власти такого закона, который бы запрещал бежать из дому, тем паче, говорит, не малолетнему нашему куму.

Т а р а с о в н а, д о ч е р и, с о с е д и. Кум! Что же теперь делать?

— Крестный, помогите!

— Такая драма, такая драма!

К у м. Спокойно!.. Вот теперь вы вполне поняли, почему болит живот, нервы и буквально все на свете. Басов позвали?

Л ю б у н я. Сказали — сейчас.

К у м. Слушайте же еще раз!.. Спокойно — то есть не плакать, а тем паче в обморок не падать до тех пор, пока я не скажу, — это раз…

С о с е д и. Слушайте, слушайте!

К у м. Канарейку сюда! Ближе к столу!.. Вот так… Зажгите лампадку.

Тарасовна, дочери. Разобьет, кум!

— Папенька уже не верит в лампадку.

К у м. А я говорю — зажгите! Ладан есть?

Т а р а с о в н а. Есть… Вот там, достань, дочка, вот там, на божнице!..

К у м. Накадите, чтоб ему на нервы ударило. Нужды нет, что сегодня он против религии. Двадцать семь лет человек любил канареек, чтобы ладаном пахло, церковным пением упивался — и чтобы все это для него прошло бесследно? Это — два…

С о с е д и (качали, раскачивали головами). Так, так!

— И верно так!

К у м. Вот что, — какую курицу больше всего любил кум?

Т а р а с о в н а. Желтоватую с золотым хохолком.

К у м. Убейте желтоватую!

Т а р а с о в н а. Да что вы, кум! Такую курицу!..

К у м. Убейте, говорю! И пусть прибежит которая-нибудь из дочек… Ну хоть ты, Любуня!.. Нет, ты будешь играть на фисгармонии… Ты, Веруня!.. Прибеги с курицей и кричи, что будто сосед Тухля убил курицу палкой по голове…

Т а р а с о в н а. Ведь это такая курица — цены ей нет!

К у м. Вот то-то и оно! Убейте колышком, чтобы глаз выскочил, чтоб растревожился он!.. Может, бог даст, начнет судиться за курицу, как когда-то до войны судился три года за петуха…

С о с е д и. А и правда — разумный способ… Беги, которая-нибудь.

Т а р а с о в н а. Верочка, беги!

В с е (хором Веруне и та сама себе). Беги! Беги! (Побежала.)

К у м. Это — только три… Четыре, спокойно, — шел это я и на природу любовался… И знаете, что я заметил? (После паузы.) Заметил, что уже и природа не та, что при старом режиме была. (После паузы.) А почему так? Да потому, что и природу попортили коммунисты… Вот так вопросами одними запутаю кума — не убежит… Недавно в местечковой избе-читальне центральный оратор выступал, так я его вопросами, как камнями, этак… А вот и басы.

6

Только  х о р и с т ы  в дверь, а уж каждый им дорогу уступает. Тенор, заика, поздоровались, как начал:

— Слы-лы-лы-шал, что…

Да спасибо, бас поддержал:

— Бегут Малахий Минович?

К у м. Не так было бы тяжело, если бы он умер добровольно, хоть сегодня. Сорок семь лет, вы подумайте, семья, честь-честью, и вдруг на тебе — бежит…

Т е н о р  и  б а с (удивлялись). А ку-ку-ку…

— Куда, интересно, бежит?

К у м. Иду, говорит, кум. Куда, спрашиваю? После, мол, откроюсь.

Т е н о р  и  б а с. Чу-чу-чудно́!

— Чудно́!

К у м. Заболело, защемило сердце, словно крапивой он меня ударил. Всю жизнь дружили, так сказать, в сердце один у другого ночевали, и вот тебе на! — Замкнулся, умолк, темными мыслями укрылся, и вот тебе на! — бежит, и вот тебе на! — сегодня бежит.

Т е н о р. А не-не-не лучше н-на н-него подействует ра-ра… (Поет.)

«Разбойника благоразумного во едином часе?..»

К у м. Нет, нет! Только «Милость мира» Дехтерева! «Милость мира» больше всего ему нравилась. Бывало, ловим рыбу, а он «Милость мира» тихонько напевает. Сам