Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной - Вика Соева

— Я знаю, — клиент глотает воды, промокает лоб салфеткой.

— Это, — киваю, — назвать принадлежностью школьницы трудно, но размер почти подростковый. И заметьте, не какие-то там стринги, пошлые лямочки, натирающие анус, отчего анальный секс вышел из моды, а вполне классический покрой — скромное изящество, атлас, кружева, — палец продолжает движение по уздечке. Результат обнадеживает.

Рука неуверенно пробирается между блюд, касается трусиков, замирает.

— Никогда не понимал, зачем женское белье делают столь красивым… Ведь его никто и не видит…

— Ну, красоту женского белья вы преувеличиваете, уверяю. Есть совершенно уродливые экземпляры — панталоны с начесом, бронебойные лифчики, расчитанные вместить вышедшую из покорности сальную плоть, дряблую кожу, свисающую с живота передником чуть ли не до колен, опустившиеся груди, съехавшие на пупок, с расплывшимся ореолом, похожим на безобразное родимое пятно…

— Ужасно…

— Но если брать в расчет не такие экстремальные случаи, то в этом и заключается женская амбивалентность — задери даме юбку и увидишь, чего она действительно хочет.

Пальцы руки осторожно собирают лежащую тряпочку в комочек.

— И чего же хочет женщина?

— Где мужчина к нам ползет, мигом скука уползет!

— Вы, наверное, преувеличиваете. Ну, не хочу обидеть… Желание как-то оправдаться…

Смеюсь, но чувствую — головка становится скользской.

— Бросьте, чтобы yebat'sya за деньги вовсе не нужно никакого оправдания, ни внутреннего, ни внешнего.

Он подтягивает трусики к себе, наклоняется, щурясь, точно стараясь подробнее рассмотреть тряпочку, еще хранящую тепло промежности, лобка и ягодиц.

— Женщины… за небольшим исключением… представляются мне идеалистками. Ну, там, любовь ушами…

— Уверяю, ничто не наносит такой ущерб идеализму, как дефлорация.

— Хм, возможно… Когда я лишал невинности кузину… Вас не шокирует такая пикантность?

— Отнюдь.

— Я был так же неопытен, как и она… Просмотр фильмов и мастурбация не в счет. Она очень сопротивлялась. Пожалуй, это походило на изнасилование, как мне теперь представляется случившиеся. Самое трудное оказалось снять трусики… Знаете, когда я анализирую, то мне кажется, что именно трусики для нее и являлись настоящим символом невинности. И тогда, я, будучи перевозбужденным сопляком, уже понимал это на каком-то бессознательном уровне. Ведь их вовсе не обязательно стаскивать полностью… Она била меня по лицу и царапалась даже когда я их снял, но затем… Затем я сделал то, что никак не ожидал от себя… Я отпустил ее, схватил эту тряпка, поднес и прижал к лицу. Я нюхал… нет, я дышал ее запахом, странной смесью, в которой ощущался и страх, и желание, и ужас… Она оставалась здесь. Она никуда не ушла, не убежала, лежала передо мной с задранным платьем и завороженоо смотрела на меня. Представляете?

Не выпуская трусики, он достает сигарету, закуривает.

— Вам не предлагаю, — отгоняет облачко дыма. — Мне не нравится, когда от дамы пахнет табаком.

— Как изволите. И что же случилось потом? — палец нащупал правильный ритм, скользит по влажной дорожке.

— Потом… — пожимает плечами, закрывает глаза. — Я дефлорировал ее этими трусиками, понимаете?

— Нет, не понимаю.

— Во мне ничего не осталось. Я вдыхал ее запах и извергался, извергался… Два, три раза… Безумие… залил ее всю, но не внутрь… Живот, бедра… Вытирал трусиками и кончал, вытирал и кончал, пока они не пропитались семенем… А затем… затем… Я обернул два пальца ее влажной тряпочкой и проник во влагалище. Букет утерянной невинности — семя, кровь, вагинальная смазка… Я даже не могу назвать случившееся тогда инцестом. С технической точки зрения, наши гениталии так никогда и не соприкасались. Было еще много раз, но все они происходили по тому же сценарию. Мучительное раздевание, мастурбация ее трусиками, засовывание их во влагалище…

— И ей нравилось?

— Вы думаете, что меня заботили подобные мысли? Я хоте ее именно так и только так. На все остально… на все остальное было наплевать. Мне кажется, что ей тоже нравились подобные забавы. Иначе она все рассказала бы родителям.

Ковыряю для вида в тарелке, облизываю губы, сосредотачиваясь на кончике пальца.

— Признаюсь честно, вы меня завели… Обычно это входит в обязанности девочки по вызову — заводить клиента…

— Welcome!

— Если бы имелся лифчик, то он тоже лег бы на стол…

Медведев-Гималайский сжимает трусики в кулаке, готовится поднести к лицу, но останавливаю:

— Вы не могли прежде сделать вид, что у вас упала салфетка и наклониться за ней?

Внимательный взгляд.

— Зачем?

— Возможно, глупая фантазия… Хочу, чтобы вы посмотрели на вагину… Почему то это кажется важным…

Салфетка планирует вниз. Клиент исчезает из вида. Раздвигаю шире колени, подбираю выше платье.

— Она прекрасна, — он прижимает трусики к лицу, глубоко вдыхает, вбирая их запахи и кажется, что каким-то образом дыхание касается обнаженных бедер, промежности, нечто бархатистое притрагивается к возбужденному клитору.

Оргазм, разделенный столом, приглушенным светом, тихой музыкой, позвякиваньем приборов, голосами, еще тысячью посторонних вещей, который однако не может помешать столь странному соитию. Горячее окрапляет сжимающиеся бедра, пароксизм сводит колени, бросает вперед, заставляет вцепиться в ледяной стакан, сжать зубы. Непрофессионально… Непрофессионально… Точно крыска, которой подвезло перед самыми первыми месячными подцепить умелого клиента…

Медведев-Гималайский насмешлив и благодушен:

— Мне понравилось. И мне понравилась ваша щелка. Она почти идеальна — узкий разрез, малые губы не видны. И никакой излишней пигментации. А то, знаете ли, разведут безобразие — гуттенбергский фартук, да еще черен по краям. Хотя, конечно, на вкус и цвет… У меня есть знакомый фотограф, он занимается подобными вещами. Снимает женские вагины. Он сделал потрясающий цикл — «От рождения до смерти». А еще слепки известных актрис, моделей.

— Выставляется?

— Вы иронизируете! Но смею заверить — и выставляется, и издает альбомы. Почему бы и нет? Вас интересует? Из того, что видел я… Уверен, ему будет интересно.

42. Фотопробы

Хожу, рассматриваю. Привлекает цикл «До и После»: девственные лона, прикрытые трогательной пленочкой с крохотными отверстиями, те же лона вскрытые, слегка кровоточащие. По меньшей мере любопытно. Полина держится рядом, хмыкает. Танька в кататонии.

— Женщина подобна консервной банки — вскрывает один, а пользуются многие, — в которой раз повторяет дитя. Впрочем, пока она на крылышках, опасаться особо нечего.

— А где ваш знаменитый цикл «От рождения до смерти»? — вежливо интересуюсь.

— К сожалению, не здесь. Выставлен в Цюрихе, в частной галлерее совеременного искусства, — объясняет мэтр.

— Mud lun yeah?От рождения до смерти? — встревает дитя. — То есть poes… пизды… тьфу, нормально-то не скажешь! Kont младенцев и старух снимали?

— Почему бы и нет? — благодушествует мэтр. — Это же искусство. Вот вы бы согласились попозировать?

— Я не девственна, — отрезает сурово Полина. — Vai tuma nu cu filho de puta.

— Я понимаю, но это как раз и важно. Сейчас я пересматриваю свои концептуальные подходы… Хочу, так сказать, углубить тему. Хватит скользить по поверхности. Ведь мы не довольствуемся лишь внешним созерцанием, природа человека устроена так, что необходимо проникать внутрь. Женская красота многообразна, поверхность тела порождает глубокое эстетическое переживание, а это своего рода прелюдия к более глубокому сексуальному переживанию. Нужно заглянуть за линию нежных складок… узреть то, что скрывается там.

— И что там скрывается? — вопрошает ошалевшая Лярва. Обилие вагин — цветных, черно-белых, в сепии, заросших и бритых, сжатых и раззявленных, сухих и влажных, мелкоформатных и крупноформатных — зашкаливает за все границы ее сурового воспитания. Но зелень постепенно сходит со щек. Оклемалась, милая.

— Влагалище, матка, разумеется. По совету очень известного гениколога я приобрел замечательное кресло и набор расширителей. Уверяю вас, это будет бомба, прорыв, катарсис.

— Какое кресло? — не понимает дитя.

— Гинекологическое, — просвещаю. — Тебе выпадет честь сесть в него, задрать ноги на подставки и пережить несколько неприятных минут, пока твою почти что девственную вагину будут раскрывать специальными железками до самого донышка. А затем сфотографируют.

— Bijik kelentit mak kau busuk, — изумляется дитя. — И они еще называют меня развратной!

— А каково ваше мнение? — мэтр берет Таньку под локоток. — Вы не считаете, что я идеализирую объект своего поклонения?

— Идеализация есть чувственное преувеличение главных черт, — встреваю. — С этой точки зрения даже изнасилование выглядит идеализацией — ну какую еще главную черту можно найти в женщине, кроме ее влагалища?