Девочка, которая любила Ницше, или как философствовать вагиной - Вика Соева

— Как-как… Вот так, — Аминет показывает.

— Сама знаю такую технику, — махаю рукой. Стаканчик сам собой подпадает по струю. — Ты прелюдию давай, прелюдию.

— Была защита в Шарабанде у Кукселя. Бля… Бля… Бля-гуз, — с неизъяснимым наслаждением наконец выговаривает Аминет, — меня откомандировал. Зря командировал…

— Еще бы, — сочувствую.

— Ды я не об этом, — махает рукой. — У этого Кукселя что ни защита, то какое-то преждевременное семяизвержение. Соискатель дрочит, дрочит, но все не в ту сторону.

— Так ты с соискателем прямо на защите?…

— Не на защите. И не с соискателем.

Повторяем.

— Черных шаров не подкинули. Все похлопали и отправились водку пить. Сидели в Чинарах. Напротив примостился голубоглазик…

— Голубой? — уточняю.

— Еще от пидоров залетать не хватало. Нет, нормальный. Вылитый Ален Делон в молодости. Глаза у него… такие… такие… Ну, после ста грамм меня трудно не уговорить, а тут с первого взгляда поняла — это постель!

— А когда это случилось? — уточняю.

Аминет задумчиво смотрит в потолок:

— Представляешь, я разыгрывала из себя идеальную женщину. Только он загрустит, а я ему: «Милый, как ты смотришь на то, чтобы помочь побрить мою киску». Только он в окно засмотриться, а я ему: «Милый, а как ты смотришь на то, чтобы пригласить мою лучшую подружку и покувыркаться втроем»… Только он предложит пойти прогуляться, а я ему: «Милый, а ведь ты еще не опробовал мою заднюю дырочку». И все в том же духе. «Кама-сутра» отдыхает!

— Так…

— А еще ему очень мое имя нравится. Представляешь, он сначала подумал, что это мой рабочий псевдоним! Я ему: милый, если бы я была шлюхой, то выбрала бы псевдоним поинтереснее, а так как я всего лишь стерва и блядь, то на такие изыски меня совершенно не тянет. А он: а какая разница? А я ему: шлюха, мол, трахается за деньги, а блядь — за идею…

— Так когда это случилось? — продолжаю настаивать со смутным подозрением.

— Ну… дня четыре уже длится. Сегодня пришлось сюда вырваться…

— Хм… А срок какой тебе ставят?

— Пять недель.

— Ну и…

— Что «ну и»?

— Как такое может быть?

Аминет вздыхает:

— Умная, да? Догадливая? Какая разница — от кого залетела. Физически — не от Делона, но психологически… Вот чувствую, что от него, и ничего поделать с собой не могу… — опрокидывает стаканчик. — Назад к huyam… Что, в конце концов, достовернее? Так называемая объективная реальность? Или реальность сознания? Что такое вообще реальность? Это всего лишь общее согласие считать нечто более приоритетным при возникновении спорных ситуаций. То, что имеет индекс реальности, то и принимается в качестве объективной истины. Хотя… Какая разница… Все равно завтра на абортацию иду… Буду чистенькой и готовенькой…

Возвращается баба Катя, с укоризной смотрит на пьющих баб, распустивших сопли, но тактично молчит. Аминет все убирает. Возникает неловкая пауза. Пытаюсь заполнить:

— Нашли слесаря?

— Нашла, но в невменяемом состоянии. Что делать — ума не приложу…

— Увольнять к чертовой матери, — предлагает Аминет.

— Что толку? Придет другой и начнет также пошло напиваться на рабочем месте! — звучит двусмысленно. Переглядываемся — две румяные блядуницы.

Откашливаюсь.

— Ну, пойду. Так где, вы говорите, у него лекция?

Около двери толпятся. Хоть одна польза от всеобщей мобилизации. Козел с видом триумфатора трясет неподдающуюся дверь. Толпа, затаив дыхание, созерцает.

— Вот видите… Ничего не получается… — доцент Козел Е.В. с чувством исполненного долга подбирает мятый портфель и берет курс на удаление. — Лекции не будет, — бросает величественно через плечо. — И через раз — тоже, — упирается в полупьяную даму, вежливо кивает, пытается обойти.

Полупьяная дама подходит к двери, снимает туфлю и со всего маха бьет по ней каблуком. Внутри что-то звенит, скрипит, ломается, и дверь распахивается.

— Лекция — будет! — заявляю. — И через раз — тоже!

41. Онтология хищных вещей

— Мы излишне доверчивы к окружающему миру. А точнее, относимся к нему, как к телу безвременно почившего, но далекого родственника, далекого настолько, чтобы не быть уж совсем равнодушным, но и не впадать в истерику скорби, касаясь губами набальзамированной щеки…

— Хорошо сказано!

— Не отвлекай, дай излиться. Так вот, мир для нас мертв настолько и окончательно, что мы не замечаем этого генерального тезиса бытия. Мы погружены в агрессивную среду хищных вещей, мы включены в их питательные и воспроизводственные цепи, и, одновременно, отказываемся воспринимать, осознавать такое положение.

— Что имеешь в виду?

— Мы высасываем кровь из земли, чтобы питать бетонных, стальных и стеклянных паразитов — современные мегаполисы. Мы вырубаем деревья, выедаем точно туберкулезная палочка легкие планеты лишь затем, чтобы их мервая плоть чаше прикасалась в нашей коже, погружая во все более глубокое небытие некрофильских снов. Разве ты не замечаешь, что вещи пожирают и насилуют нас, контролируют наше воспроизводство и регулируют нашу численность, штампуют нас по безжалостным лекалам так называемой общественной полезности и человеческого благосостояния, обманывают, ослепляют нас, все глубже пропихивая в глотку цивилизации и прогресса.

— Ну что ж… После оргазма каждый из нас целомудрен.

— Ты это о чем?

— Да так, ни о чем…

— Нет, будь добр — объясни!

— Изволь же. Все твои гневные филиппики в адрес вещей, прогресса, канализации — лишь свидетельство пресыщенности благами, которые ты так презираешь! Возьми любого бедуина…

— Кого?!

— Бедуина. Ну, человека, который во всем нуждается…

— Это ты обо мне?!

— Мой дорогой, вот к этому как раз и веду. Чтобы воспеть девственность, ее нужно сначала потерять… Чтобы проклинать modus vivendi, надо ужраться этим модусом по самое не хочу. Все это, конечно, дерьмо, но слушать подобное из уст человека, высасывающего вторую бутылку коньяку и выкушивающего фирменные расстегаи с икоркой, все равно, что онанировать в прозекторской.

Медведев-Гималайский укоризненно смотрит на тарелки, вяло ковыряется в нарезке.

— Ну? — подбадриваю. — Будь же последователен в мизантропии! Отринь хищные вещи, стряхни с себя бетонные пиявки и прямым ходом… кстати, куда? — еле сдерживаю раздражение. Послал же случай клиента! Интелллектуальное семяизвержение для такого типчика гораздо важнее всей прочей физиологии. Они остроумны, начитаны, но чересчур однообразны в своем обличительном пафосе. Этакое фрондирование перед крепко запертой клеткой подыхающего льва.

Промокает губы салфеточкой, трогает пальчиком глыбу льда с вмороженной в нее бутылкой водки. Неужели пережала? Сбрасываю туфлю, нащупываю ногу собеседника и приступаю к фирменному массажу. В конце концов, не следует дрочить интеллект там, где следует дрочить член. Откидываюсь на спинку кресла, подбираю платье повыше, пробираясь к промежности загрустившего собеседника.

Медведев-Гималайский (не подумайте, что фамилия! Скорее — штришок к портрету) закуривает, задумчиво взирает, выдает очередную вежливость:

— У вас прекрасная спортивная форма. Наверное, спортом занимаетесь?

— Занимаюсь только сексом, но очень, очень активно и часто. И везде.

— Везде? А где случилось в последний раз, если не секрет?

Заводится, милый, выздоравливает. Склонять к минету цитатами из Ницше — вредно для здоровья и потенции.

— Ну что вы, никаких секретов при соответствующем прейскуранте.

— Любите деньги?

— Деньги — замечательная вешь, разве не так? Но люди, к сожалению, их совершенно испортили.

Подманиваю пальчиком, заговорщецки шепчу:

— Вас не затруднит расстегнуть ширинку и достать… э-э-э… предмет приложения особых усилий?

— Что, прямо здесь?

— Почему бы и нет? — отхлебываю ледяной минералки. Они нас тут точно проморозить собрались. — Или вы чересчур часто кончаете от массажа большим пальцем правой ноги?

Клиент хмыкает, украдкой оглядывается, лезет под стол руками, возится.

— Как-то здесь… необычно…

Зажат и вял. Еще одно доказательство, что мизантропия пагубно влияет на потенцию. Необходимо расшевелить. Вытираю пальчики, запускаю руки под стол, раз-два и готово. Кружевные трусики ложатся рядом с закусками. Медведев-Гималайский пристально рассматривает столь интимный предмет женского туалета.

— Говорят, в Японии распространены магазины по продаже ношенного женского белья, — сообщаю хорошо поставленным голосом лектора. — Особенно ценится белье молоденьких девушек, ведь все японцы — скрытые педофилы. И чем более поношенны трусики, чем больше пропитаны запахом нефритовых ворот, тем более они ценятся. Школьницы хорошо на этом зарабатывают…