Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трезвею от накатившего воображения, осматриваюсь. Хмурый народ на остановке, освещенный тусклым светом единственного фонаря, жмется друг к дружке под стеклянным навесом. Вокруг закрытого ларька циркулирует запойная жертва воскрестного кораблекрушения. Табличка «Учет» — жестокий приговор страдальцу. В соседнем киоске журнально-газетной продукции теплится огонек. Шикарный жирный кот сидит в оконце, разглядывая носимые ветерком жухлые листья. Встреча неизбежна.
Влезать в тепло толпы не хочется — последствия перетраха. Стою в одиночестве, мерзну, разглядываю с сочувствием алконавта.
— Замуровали, демоны, — бормочет жертва похмельного синдрома, отчаянно надеясь обнаружить в бронированном ларьке хоть малейшую щель, откуда можно получить вожделенное лекарство.
Народ развлекается.
Робинзон, наконец, отступает, с тоской оглядывается и, шатаясь под ударами стихии, движется прямиком к киоску. Все затаивают дыхание. Цирк под дождем. Бедняга упирается в витрину. Чувствуются могучие, но безнадежные усилия сфокусировать зрение на ворохе ярко раскрашенного дерьма. В этой стадии на что не смотри, все равно увидишь только бутылку.
Робинзан наклоняется к окошку, кот поднимает голову. Историческая встреча двух миров. Пушистое животное мявкает. Робинзон отшатывается и лишь чудом удерживается на ногах. Растерянно оглядывается. Толпа хихикает.
Александр Селкирк, бесстрашный морской волк вино-водочных океанов, опирается взглядом на стоящую в стороне хрупкую фигурку, замирает, выправляет крен и бывалой морской походкой двигается к вашей покорной слуге. Ну-ну…
Щурится, переминается с ноги на ногу. Деньги будет просить, думаю, и уже готова расплатиться за представление. Но утро понедельника богато на сюрпризы. Робинзон выдает:
— Девушка… девушка, вы опохмелиться на хотите?
38. Плазменный кристалл
Угрюмая толчея — иллюзия общности. Эгрегор смотрит на тебя! И не надо никакого Большого Брата. Что там рассказывал Барбудос о плазменных кристаллах? Упорядочение частичек в раскаленной плазме? Что же нужно, чтобы упорядочить души в здешнем раскаленном мире?! Какой же ад нужно вскрыть в душах, дабы каждое утро подавляющее большинство так называемых добропорядочных граждан с добровольной ненавистью вставали к станку, усаживались на жесткие стулья, точили, считали, обсчитывали… Чем невыносимее реальность, чем выше градус общественной нетерпимости, раздражительности, злобы, тем глубже бездна, в которую нужно пасть, дабы иметь хоть какие-то силы исполнять скверно написанную партитуру в общей массе человеческого оркестра.
Если не бежать, остановиться в бесконечном потоке, который низвергается в чрево мегаполиса, сжаться, замереть, то сможешь наяву ощутить приближение железной пяты безымянного, неотвратимого, смертельного. Нас подгоняет вперед не желание поспеть за карьерой, деньгами, молодостью. Всех нас подгоняет страх. Настоящее — вот что такое подлинный ужас. Ничто столь не пугает человека, как нескончаемое мгновение, из вспышек которых и сложена жизнь. Вспышка, взрыв, сияние — краткий миг, освещающий действительных хозяев мироздания — злобных чудовищ, для кого мы лишь корм…
— Чересчур мрачно, не находишь? — влажные накрашенные губы почти касаются уха. Хочется отпрянуть, скрыться от гнилостного дыхания, но стальные клещи впиваются в локоть. — Посмотри на них: они еще трудятся, ибо труд развлечение, но они заботятся, чтобы развлечение не утомляло их! — широкий жест, сдергивающий дремотную пелену. — У инх есть свое удовольствие для дня и свое удовольствие для ночи; но здоровье — выше всего.
— Сгинь, чревовещатель…
Длинный язык скользит по шее, вбирая проступившие капельки пота. Пальцы впиваются в грудь.
— Давненько не занимались ЭТИМ в подземке. Не находишь? — переходит на шепот, словно кто-либо может подслушать безумный фантом, гипостазированную структуру безумного сознания. — Взгляни на них… Взгляни внимательнее… Что еще может расшевелить их кукольные тела, крепко привязанные к нитям… даже не судьбы, не провидения, ибо чересчур лестно для них стать оружием безжалостного рока… к нитям убогого бога, пускающего слюни ублюдка, жертвы кровосмесительной связи…
Стертые лица, постепенно утопающие во мраке тоннеля, тускнеющий свет, шелест и покашливания. Лишь светящаяся маска скомороха, рыжие патлы, мешковатый комбинезон, наполненный скрипящими мослами — подделка, выдумка, обретшая власть над творцом.
Пальцы цепляются за ключицы, вскрикиваю от невыносимой боли и падаю на колени. Что-то шепчет динамик, объявляя очередную станцию. Стук колес, вой моторов. Глаза закрыты, губы сжаты — не хочу, не буду унижаться…
— Кто говорит об унижении?! Это — учеба, изучение настоящего, знакомство с у-божеством. Вот он, взгляни, — мускулист, напряжен и прекрасен в своем гидравлическом совершенстве, — губы гладят горячий глянец.
Упрямо мотаю головой, понимая, что сопротивляться бессмысленно.
— Думаешь, это я — Я — тебя хочу?! Я тебя имел столько раз, что перед у-божеством ты уже давно моя жена… ха-ха-ха! Разве ты не помнишь, сучка? У тебя еще течка не началась, а кобель уже нашелся. Что ты там пищала? Брыкалась? Но ведь глотала, глотала, глотала…
Когти вцепляются в щеки, раскрываюсь и впускаю, принимаю, глажу. Больше ничего не имеет значение, когда имеют среди неподвижных манекенов, равнодушных харь, проникают все глубже и глубже, язык, гортань — глубокий заглот клокочущей плазмы, и вот они — две крошечные пылинки, слипшиеся в объятиях взаимного притяжения, диполь, исторгающий силовые линии вожделения и возбуждения.
Вскрики, стоны наполняют тесную матку мчащегося вагона. Все потаенное хотение выплескивается под умелыми движениями скомороха, дергающего голым задом, размахивающего руками с привязанными к пальцам сотнями ленточек.
Молодые и красивые — первые жертвы. За ними — молодые и симпатичные, затем — молодые и некрасивые, немолодые, но красивые, немолодые, но симпотичные, и уж потом лишь — все остальные — трепещущие, оргазмирующие, кто-то — в первый раз, кто-то — в последний, но на всех хватит запаса похоти.
Задранные ноги, голые ягодицы, летящие трусики, трусы и трусища — свежевание сексуальной добычи, доверчиво идущей в руки, впрыгивающей на колени счастливцев, трущейся обнаженной плотью по брюкам и стонущей, стонущей, стонущей…
Чувствую приближение взрыва. Извержения. Интоксикации от поглощения чужеродного белка. Пытаюсь отстраниться, избавиться, бьюсь, задыхаясь, но железные клешни не упускают добычи.
— Это очень важный момент, — протекают, эякулируют слова в помрачившееся сознание. — Когда начинаешь задыхаться, гортань рефлекторно сжимается. Особый ритм, очень тонкое ощущение для истинных ценителей минета. Взгляни на грубых животных, пропихивающих свои члены в рот на все готовых самок. Вот что означает «в рот тебя yebat»! Грязное ругательство, примитивное сосание! Посмотри, посмотри на юную парочку — ты думаешь, они вообще что-то понимают в сексе только потому, что трахаются с двенадцати лет?! Что насмотрелись порнухи?! Они как животные — для них совокупление лишь следование инстинкту размножения, но не стремление получить высшее наслаждение… Но ведь мы с тобой знаем, что это такое, столь величайший дар, полученный нами, — готовность совокупляться всегда и везде… всегда и везде… всегда и везде…
Задыхаюсь и глотаю. Даже нет, не глотаю, просто впускаю в себя, как вагина впускает в себя извергающуюся сперму. Нежданный оргазм перемалывает в стальных зубьях раскоряченное тело. Чьи-то ноги со спущенными колготками и трусиками с бесстыдно выставленной напоказ прокладкой. Тошнит, хочется выплюнуть, избавиться от ощущения вязкости в горле. Не люблю икру, она по вкусу напоминает сперму. Не люблю сперму, по вкусу напоминающую икру. Замкнутый круг.
Торможение. Неразборчивое объявление остановки. Прижимаю к губам платочек и проталкиваюсь сквозь оцепеневшую толпу. Идти неприятно — подмокла. Многоголосый гул сменяется изумленными вскриками, визгом и смехом. Бордель на колесах. Но сил остановиться и посмотреть на очередную скоморошечью развлекуху нет. Бреду и опускаюсь на скамью. Пафосная лепнина, золото, канделябры, мозаика. Андеграунд имперского барокко. Что ж, yebat'sya в метро весьма забавно.
39. Философский призыв
На кафедре народ тоскует под взорами запыленных классиков. Резные шкафы, под завязку набитые томами, от одного вида которых начинается нервная зевота. Овальный стол, за которым восседает Смольняк-Питерский в окружении подающих надежды и совсем безнадежных учеников. Седая шевелюра, проникновенный голос, увесистый перстень на мясистом пальце. Леночка сгорбилась над кроссвордом, покусывает карандаш. Стряхиваюсь, расшаркиваюсь, раскланиваюсь, подсаживаюсь.
- Совершенствование женской сексуальной энергии - Мантэк Чиа - Эротика, Секс
- Плоть - Дэвид Галеф - Эротика, Секс
- Поверь. Я люблю тебя - Изабель Филльоза - Воспитание детей, педагогика / Психология / Эротика, Секс
- Пособие по сексуальной жизни - Автор Неизвестен - Эротика, Секс
- Страницы тёмных снов - Влада Воронова - Эротика, Секс
- Родители в квадрате - Елена Новичкова - Эротика, Секс / Юмористическая проза
- Привет, подсознание. Механизмы разума, которые управляют нами каждый день - Марсель Рафаилович Сультеев - Менеджмент и кадры / Психология / Эротика, Секс
- Сладкая девочка, или Сахарная ночь для двух путников - Андреас Попандопулос - Эротика, Секс / Эротика
- 100 разнообразных оргазмов в течение месяца - Леонид Чулков - Эротика, Секс
- История одного подкаблучника - Степан Д. П. - Биографии и Мемуары / Эротика, Секс / Современные любовные романы