Обманчивый рай - Дмитрий Ольшанский

от стаи.

– Твоим скитаниям пришел конец, – решительно произнес деспот, опуская руку на плечо воина. – Иди проведай своих родных, если они еще живы. Появятся просьбы – обращайся ко мне, отныне все здесь будет вершиться по справедливости.

Рангави коротко кивнул и растворился в темноте зала.

* * *

«Все осталось точно таким же, как и тогда», – подумал Рангави, осматриваясь по сторонам длинной, густо заросшей деревьями улицы. Его душа наполнилась невыразимой тоской, а к горлу подступил комок. Подгоняемый воспоминаниями, он направился вдоль каменного забора и без труда нашел низкую деревянную калитку, которая когда-то вела к его старой хижине. Из-за ограды, как и много лет назад, к аллее спускались вьющиеся лозы дикого винограда, только листва его стала еще гуще, а стебли ползли уже по самой земле. Рангави вскинул руку, чтобы постучать, но что-то остановило его.

«И зачем я это делаю? – подумал он. – Там уже давно живут другие люди, и вряд ли они вспомнят меня. А если и вспомнят, то какой в этом толк?» В последний раз взглянув на родное жилище, воин пошел дальше, стараясь не думать о прошлом.

Вскоре он вышел на широкую и оживленную площадь в самом центре Фив. Здесь вовсю шла бойкая торговля: крестьяне продавали свежие овощи и зерно, рыбаки – утренний улов, многочисленные мастерские выставляли на продажу глиняную посуду, одежду, ювелирные украшения. На самом проходном и удобном месте располагались ряды торговцев шелком – именно за этим товаром выстраивались очереди из местных дворян и иностранных купцов, ибо только у фиванских мастеров получалось делать атласные ткани невиданной легкости, так что многие короли и императоры были готов заплатить высокую цену за обладание подобным сокровищем.

Чуть поодаль от прочих, у полуразрушенной стены располагалось несколько кузниц, откуда доносился лязг железа и звон кувалд. Рангави улыбнулся – все здесь оставалось именно таким, как во времена его отца.

Многие жители Фив и теперь вспоминали могучего кузнеца Никифора, ведь никто лучше него не умел обращаться с раскаленным докрасна металлом. Из-под тяжелого молота выходили сошники, косы, замки, кресала, поясные кольца, шпоры, всевозможные доспехи и оружие. С бедняков за свою работу Никифор брал символическую плату, а вот богатым купцам и архонтам приходилось раскошеливаться, хотя и от них не было отбоя, так что стук кузнечного молота не стихал порой до самой глубокой ночи.

Однажды к нему в мастерскую пожаловал латинский князь, предложив хорошую плату, если Никифор согласится изготовить доспехи для его рыцарей.

– Для чего вам мои доспехи? – усмехался кузнец, отирая пот со лба. – Вы же, кроме безоружных крестьян, ни с кем и не воюете!

– Ты с кем говоришь, собака! – рявкнул кто-то из свиты князя. – Перед тобой владыка этого города и окрестных земель.

– А хоть бы и так, – продолжая работу, ответил Никифор. – О его деяниях я хорошо наслышан и ковать рабские ошейники да цепи для своих земляков не желаю.

Дерзкие слова кузнеца разозлили князя. В тот же день он приказал своим рыцарям снести кузницу, а самого Никифора бросить в самую глубокую яму. Прознав об этом, другие мастера возмутились не на шутку и все как один встали на защиту собрата.

– Вы к нам лучше не лезьте! – кричали они, поигрывая увесистыми кувалдами. – Не то бока вам так намнем, что еще не скоро опомнитесь!

Рыцари не стали испытывать судьбу и отступили. Тогда князь задумал хитрость.

Как-то раз, поздним вечером, в дом Никифора постучал незнакомец. Он уверял, что спешит по важному поручению, но его лошадь сломала подкову и не может двигаться дальше. Коваль решил помочь бедолаге и вместе с ним направился в кузню. Однако в одном из переулков его уже поджидали головорезы с дубинами и веревками. Они вылетели из темноты разом со всех сторон, стараясь оглушить Никифора и набросить на него тугие арканы. Кузнец яростно отбивался, опрокидывая противников наземь и проламывая им головы своими пудовыми кулаками. Понимая, что иначе совладать с разбушевавшимся великаном не получится, один из нападавших выхватил арбалет, и два стальных болта угодили в плечо и бедро Никифора. Лишь тогда удалось, наконец, связать ему руки.

Строптивого кузнеца доставили прямо в замок к князю. Раны его оказались не смертельны, однако правитель строго запретил лекарям приближаться к кузнецу до тех пор, пока тот не согласится служить у него. Но Никифор повторял вновь и вновь:

– Не стану я служить тебе.

Разозленный таким упрямством, князь приказал бросить раненого в темницу и держать его там без воды и пищи до тех пор, пока он не образумится.

На следующее утро жители города узнали о случившемся. С возмущением бросились они в замок, повсюду избивая латинских рыцарей. Испугавшись народного гнева, князь хотел было отпустить несговорчивого кузнеца, но один из баронов посоветовал призвать на помощь епископа Афинской диоцезии[5], который давно был известен своим изрядным рвением в деле насаждения латинских порядков и католической веры. Получив весть о народных волнениях, епископ быстро собрал войска и двинулся на город. Восстание жестоко подавили, многих бросили в тюрьмы, других пытали, третьих, в назидание остальным, живьем сожгли на кострах как еретиков и схизматиков.

Крови пролилось так много, что все быстро позабыли о Никифоре, который по-прежнему томился в подземелье. Позабыл о нем и сам князь, а когда хватился, было уже поздно – кузнец умер от ран.

Бессильный теперь что-либо сделать с непокорным ковалем, князь решил выместить свой гнев на его семье, изъяв в пользу казны их дом и все имущество. Оказавшись на улице, без кормильца и средств к существованию, семья Никифора: жена и двое маленьких детей, поселились у Петра, старого друга погибшего кузнеца.

Его-то и искал сейчас Рангави, желая отблагодарить за кров и пищу, которую он и его семья получали в течение многих лет, пока дети не подросли и не покинули Фивы.

Старая, хорошо знакомая кузница осталась на своем месте. Полуголые, вспотевшие подмастерья сновали туда-сюда с ведрами, наполненными водой. Другие стояли возле мехов, раздувая в горнах угли, остальные трудились около наковален, выбивая искры из раскаленных докрасна железных полос.

Рангави осмотрелся. Возле одного из мехов, нещадно браня своих помощников, стоял широкоплечий кузнец. Его всклокоченная рыжая с проседью борода спускалась на могучую грудь, на голове же, наоборот – не осталось ни единого волоска.

– Как поживаешь, Петр? – громко крикнул Рангави. – Вижу, годы обходят тебя стороной!

Кузнец вздрогнул от неожиданности и недобро уставился на посетителя. Только приглядевшись и узнав в госте своего давнего воспитанника, он, наконец, просветлел.

– А, стервец! Вернулся-таки домой! – воскликнул Петр