Воспоминания американского школьника - Томас Олдрич

Она подмигнула мне исподтишка левым глазом и незаметно кивнула в сторону тетушки.

После обеда взрослые перешли в гостиную.

В гостиной чинно стояли диваны и кресла с прямыми спинками. На каждой спинке ленточками была прикреплена вязаная или вышитая салфеточка. Лакированные столики и полочки лоснились, как будто их только что вымазали маслом. Всюду на полочках, на столиках, на камине были расставлены по росту вазочки и фарфоровые куколки - собачка в цилиндре, два голубка, пастушка с овечкой, розовый, как конфета, поросенок, тележка с незабудками, дама в капоре, дама с зонтиком, дама в туфельках на красных каблучках.

- Том, - сказал мне дедушка, - пойди-ка ты посмотри дом и проведай свою лошадку Джипси.

- Благодарю вас, - ответил я, - с удовольствием. - И я тихонько вышел из столовой.

За дверью я подпрыгнул на одной ноге и побежал во всю прыть по длинному коридору. С грохотом повалился один из желтых стульев, рядком стоявших вдоль стены. Я сам чуть не свалился на скользком навощенном полу, но вовремя удержался и побежал дальше.

Ведь в конюшне меня ждала Джипси!

Выходная дверь не хотела отворяться. Она была тяжелая, из резного темного дуба. Чтобы повернуть медную ручку, мне пришлось повиснуть на ней всем телом.

Бегом пробежал я фруктовый сад и двор, с треском распахнул дверь конюшни и, запыхавшись, остановился на пороге. В конюшне было темно. В глубине фыркали и переступали с ноги на ногу невидимые лошади. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел дедушкиного Рыжего, который привез нас с вокзала, и в самом углу конюшни мою дорогую Джипси.

Я обнял ее за шею и сто раз поцеловал в мохнатые уши и ноздри.

Джипси была прехорошенькая. Шерсть черная, лоснящаяся, хвост пушистый, торчащие ушки, а глаза умные и веселые.

Я разговаривал с лошадкой, причесывал ей гриву, заплетал и расплетал ей хвост до тех пор, пока она не наступила мне на ногу, так что я только охнул и подскочил на месте.

"Кажется, мои нежности надоели ей", - подумал я и пошел, прихрамывая домой.

- Китти, где я буду ночевать? - спросил я, просунув голову в дверь кухни.

Китти мыла посуду.

- Разве вы еще не видели вашей комнаты, мастер Том? - сказала она. Подождите, я вам сейчас покажу.

Китти поставила тарелки и вытерла фартуком руки.

- Вот сюда - первая дверь по коридору налево.

За дверью налево оказалась узенькая лестница. Деревянные ступеньки скрипели на разные голоса. Наверху лестницы опять была дверь. Китти распахнула ее.

- Пожалуйте, мастер Том!

Собственная комната! Собственная комната! И какая удивительная! Одна стена высокая, другая низкая, и потолок совсем косой, как в шалаше. В комнате стоят кровать, стол, умывальник, полка с книгами и большое кожаное кресло с высокой спинкой, утыканной медными гвоздиками. Над кроватью висит ружье. Я осторожно снял его и осмотрел со всех сторон. В ружье, правда, не хватало собачки, но зато оно было самое настоящее. Я вынул из кармана свой пистолет и повесил его рядом с ружьем на стенку.

- Китти, - спросил я, - отчего в моей комнате такой кривой потолок?

- Оттого, что она прямо под крышей, - ответила Китти. - Сказать по правде, здесь была кладовая. Капитан Нёттер и мисс Эбигэйль воевали из-за нее целую неделю.

- Почему воевали?

- Ваш дедушка говорит, что мальчику нужна отдельная комната - это приучает его к самостоятельности. А ваша тетушка говорит, что какое же это хозяйство без кладовой и что в отдельной комнате мальчик приучается не к самостоятельности, а к баловству. Пусть спит за ширмой. Но ваш дедушка все-таки взял верх. Мисс Эбигэйль два раза упала в обморок и три дня хлопала дверьми. А что было, когда капитан Нёттер продал фисгармонию!..

- Зачем дедушка продал фисгармонию?

- А чтоб купить вам лошадку. Тетушка кричала, что в каждом приличном доме должен быть музыкальный инструмент и что теперь ей стыдно будет впустить в гостиную миссис Гарленд и миссис Гаукинс. Но ваш дедушка сказал: "Миссис Гарленд как-нибудь обойдется без фисгармонии. Я хочу, чтобы из мальчика вышел мужчина, а не размазня". Продал фисгармонию и купил лошадку.

Китти засучила рукава и пошла в кухню домывать тарелки.

Я перетрогал все вещи и остановился возле полки с книгами. Книги стояли в два ряда.

"Тысяча и одна ночь", - читал я названия на корешках, - "Робинзон Крузо", "Дон Кихот Ламанчский, хитроумный идальго", "Путешествия Гулливера в чудесные страны".

Я взял "Дон Кихота" и уселся поглубже в кресло.

4

Спицы шевелились в руках тетушки Эбигэйль и легонько позвякивали. К ряду серых петель прибавлялся новый серый ряд, за ним другой, третий - и чулок медленно вырастал.

Дедушка совсем спрятался за листами газеты.

"АКТУ ЯАКСТУМ..." - просвечивают жирные буквы.

Что это значит? Ах, да это я читаю наоборот.

"Ривермутская утка" - называется дедушкина газета. Какое смешное название! Но я не смеюсь. Сегодня в три часа уехали папа и мама. Где они теперь проезжают? Может быть, через мост, может быть, через туннель? Паровоз пыхтит, колеса стучат, только в окошко ничего не видно - темно...

Я еще никогда не оставался без мамы больше чем на три часа. А теперь не увижу ее целый год. И папу тоже.

В горле у меня защекотало, и ресницы стали мокрые. Дедушка молчит целый вечер. Придвинул к самому носу свечу, надел очки и читает свою "утку".

Только что-то давно он не переворачивал страниц.

Э, да он, кажется, заснул! Вон как посвистывает носом.

Листы газеты наклоняются все ниже и ниже. Вот угол газеты зацепился за фитиль, и синяя струйка побежала по бумаге.

Дедушка встрепенулся, затушил рукой огонь и перевернул страницу, как будто вовсе не спал.

Дедушка часто засыпает по вечерам в своем кресле, но не любит, чтобы это замечали.

Газета постояла прямо одну минуту, потом стала опять наклоняться. Качнулась раз, другой и совсем улеглась на свечу. Бумага вспыхнула.

- Дедушка! Дедушка! - закричал я. - Горит!

Дедушка вздрогнул и вскочил.

- Ну, что ты кричишь? - сказал он, сбросил на пол горящие листы и затоптал ногами.

Тетушка Эбигэйль даже не пошевельнулась, только вздернула брови и презрительно посмотрела на дедушку.

Она привыкла к таким пожарам. "Ривермутская утка" сгорала у нее на глазах, по крайней мере, сотый раз.

Дедушка вынул из кармана большие часы, щелкнул крышкой и сказал:

- Люси и Фред сейчас подъезжают к Бостону.

Я заморгал глазами, чтобы не разреветься, сполз с кресла и пошел на кухню к Китти. На кухне горели, как жар, медные кастрюли. Пахло миндальным пирожным, которое делали сегодня на сладкое. Китти сидела у стола, шила и напевала себе под нос. Она усадила меня на высокую табуретку и принесла остатки пирожного.

Чтобы развеселить меня, Китти спела две ирландские песенки: одну об охотнике О'Конноре, а другую - о трех веселых подмастерьях, выпивших целую бочку джина.

Потом она представила, как ссорится толстый ривермутский доктор с тощим ривермутским аптекарем и как тетушка Эбигэйль глотает пилюли.

Она так похоже подняла плечи, поджала губы и оттопырила мизинцы, что во всякое другое время я хохотал бы целый час. Но тут я только улыбнулся. В этот день глаза были у меня на мокром месте. Тогда Китти обняла меня за плечи и сказала:

- Ах, мастер Том, мастер Том, как вам не стыдно плакать! Вы разведете у меня на кухне такую сырость, что я, наверное, схвачу насморк. И о чем вам плакать? Ваши папа и мама никуда не пропали. Они будут писать вам длинные письма и навестят вас через год. Я знала одну девушку. Вот она была действительно несчастная - одинокая и покинутая в чужом краю.

И Китти рассказала мне очень грустную историю.

Девушка жила в Ирландии и работала на своем картофельном поле. Поле у нее было невелико - вот с эту сковородку, - а тут еще три года не было урожая.

Девушка собрала все свои пожитки: два передника, бабушкину шаль, щербатую миску и сетку для ловли дроздов. Сетка ей была не очень-то нужна, да уж такое было у нее имущество. Связала она свое добро в узелок и отправилась на большом корабле в Америку искать счастья.

Ей было очень страшно ехать в чужую страну, где у нее не было ни родных, ни знакомых, и она часто плакала. Один матрос заметил, что она целые дни сидит на палубе и трет глаза ладонью.

Он прошелся мимо нее раз, другой, а потом заговорил с ней:

- Что вы сидите в своем углу, как мышь в трюме, молодая леди?

- Остерегаюсь кошки, сэр, - ответила девушка.

- Не бойтесь. Пусть меня смоет шквал, если я дам вас в обиду.

Они разговорились. Матрос оказался почти что ее земляком. Сам-то он был американец, но дедушка его был родом из Ирландии. Матрос был веселый и добрый человек. И девушка перестала плакать. Теперь она часто смеялась, потому что матрос рассказывал ей смешные истории. Но путешествие приближалось к концу, и девушка опять стала плакать. Ей не хотелось расставаться со своим новым другом. Но расстаться им и не пришлось.