Дом. Рассказы, очерки, эссе, поэзия - Елена Скрябина

Хозяйка собрала ему в дорогу корзину с поздней июльской черешней, круглым хлебом собственной выпечки, овощами. Несколько прищепок из большого пакета тоже оказались в корзине среди разных мелочей, необходимых человеку в одиноком быте.

Когда в последние дни августа двухтысячного года мы шли из Старого Крыма в Щебетовку через монастырь Сурб-Хач, нам пришлось на сутки остановиться в монастырской гостинице. Мы – это ленинградские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако и я.

Владимир Петрович жил в каменной сторожке. Рядом, в бывшей дизельной, на охапках свежей травы жили козы. За сторожкой был устроен очаг, вокруг лежали бревна – вместо скамеек. Разноцветные московские прищепки оглядывали свое новое место службы: глубокую монастырскую балку, буковый лес и дорогу вверх, к монастырю.

Под бельем бродили козы и несколько новорожденных козлят, собаки и множество кошек. Владимир Петрович варил кофе в высоком кофейнике, поставив его прямо в очаг.

Время от времени он отгонял всю живность, норовившую прыгнуть к нему на колени, сбить кофейник прямо в огонь, пожевать рукав рубашки. Кстати, козы съели два килограмма замечательного винограда, оставленного нами на столе.

Владимир Петрович – бородатый, с сединой в каштановых кудрях, очень мудрый и добрый, был похож на Ноя, поселившегося в старокрымском лесу со всеми своими животными. И вот к Ною пришли гости, принесли в дар виноград, бородинский хлеб и колумбийский кофе.

Следующим утром мы ушли. Лес был сухой, старую дорогу в Щебетовку то и дело преграждала баррикада из поваленных старых деревьев. Было очень жарко – буковые деревья открывали нас августовскому солнцу. Хотелось поскорее дойти до биостанции, сбросит рюкзаки и уплыть далеко в море.

Где-то мы свернули неправильно и оказались в густых зарослях крапивы и ежевики. Под ногами не было не только дороги. Но даже и тропинки. По сухому руслу реки мы вышли к щебетовскому озеру. Белая пыльная дорога шла мимо виноградников. Уже виднелись карадагские хребты вдоль Судакского шоссе.

На первой же улице Щебетовки мы сняли рюкзаки и долго пили, подставив ладони под струю холодной воды из уличной колонки. Решили вернуться в Феодосию и через час шли по вечернему городу.

Разбирая дома рюкзак, я увидела ярко-голубую прищепку: она крепко держалась за уголок пакета с молотым кофе. Судьба нескольких десятков ее разноцветных сестриц мне не известна. Но эта путешественница, вцепившаяся в пакет, словно лягушка в прутик, заслужила свою биографию.

В Старый Крым, к Ольге Вадимовне, и в каменную сторожку у монастыря я смогла вернуться только через два года. А прищепка поселилась в библиотеке.

За окном библиотеки, распахнутом сейчас прямо во двор нашего ближайшего соседа – Казанского собора Феодосии, я натянула изолированный провод. На нем сушится бейсболка Остапа Ломако (сына Оксаны и Сергея) или мой купальник на ярко-голубой прищепке.

Когда окно заклеено намертво, когда вся Феодосия утопает в сугробах и ежится от ледяного морского ветра, прищепка, забытая мною, покрывается изморозью. На ветки старой акации и на провод за окном садятся птицы, скандалят, о чем-то щебечут. Прищепка плохо видит их в своем панцире, но уже мечтает о бурной летней жизни.

2003 год

Крымская зима

Нет в мире ничего более грустного, чем крымская зима. Каждый день готовит сюрприз. Это может быть ливень с потоками воды по тротуарам, снег при плюсовой температуре. Мокрые меха крымских модниц вызывают только жалость.

В декабре порой бывает так тепло, что хозяева кафе выносят столики и кресла на улицу. Можно сидеть в кафе и любоваться снующими по бухте буксирами, сторожевыми кораблями, гигантской буровой установкой, которую притащили с Азовского моря и поставили ровно в центре бухты. Порой зацветет в декабре миндаль и желтенькая форзиция на Бульварной горке. Новогодняя ночь проглотит тогда туманом все огни сигнальных ракет и фейерверки.

Если в феврале выпадет снег и начнется метель, а мороз (о, ужас!) ударит до минус десяти градусов, это событие срочно заносят в учебники истории Крыма. До мая все газеты будут писать только об этом. Несколько человек обязательно замерзнут прямо на центральных улицах, еще десятки отморозят ноги и руки, заводы и фабрики останавливаются, школы закрывают.

Электричество во всех домах на горе Тепе-Оба отключают заранее, не дожидаясь обрыва проводов. Хлеб не пекут – завод остановлен. На работу можно не ходить смело (проверяла). Новости по НТВ каждые два часа расскажут всему миру о «чрезвычайной обстановке в Крыму».

Лопат для снега нет ни у кого. Все начинают вспоминать 1985-й год, когда у картинной галереи Айвазовского замерзли все пальмы, а горком партии приказал грузить снег в самосвалы и вывозить в поселок Приморский – сбрасывать в море.

Но сейчас, когда я пишу эти строки, зима самая обычная. Светит солнце. За окном библиотеки, во дворе Казанского собора, качаются два кипариса и дрожит золотыми листьями-сердечками береза.

В сумерках я спускаюсь по Революционной улице к морю. Как всегда, останавливаюсь у выкрашенной белой масляной краской статуи Венеры в беседке. Можно сверять часы: в одно и то же время из порта выходит буксир. Куда он идет в густых сумерках по зеркалу бухты. Зачем?

Каждое утро, проснувшись, я бегу посмотреть в окно – а вдруг случилось чудо, и все дорожки в саду покрыты нетронутым снегом? В окно я вижу солнце, всходящее зимой где-то за мысом Ильи. Вижу синиц и сорок на голых ветках деревьях, одинокий лист винограда на беседке. Снег и мороз – редкие и долгожданные гости – забыли о Крыме. Может быть, дать объявление: «Меняю два теплых и грязных дня на один морозный. Ветер и метель не предлагать».

2004 год

Старыми дорогами

Было это лет двадцать пять назад. Я училась в университете и преподавала русский язык в своем городе. Была юной и романтичной. Каждую пятницу, придя с работы, собирала рюкзак, надевала короткую джинсовую юбку и французскую тельняшку, голосовала на Симферопольской трассе и уезжала на три выходных дня в археологическую экспедицию. В двадцати километрах от нашего города, высоко в горах, восстанавливали средневековый монастырь и вели раскопки.

Конец ознакомительного фрагмента.