Порог греха - Юрий Францевич Курц

мама потерялась, – выпалила Павлинка. Голос у неё сразу же дрогнул и по щекам покатились слёзы.

– Стоп, стоп, стоп, – капитан упружисто толкнул ладонью пустоту в сторону ребят. – Только, пожалуйста, без нюнь! Я вижу, ты девочка уже большая, умная. Возьми себя в руки! Спокойно и обстоятельно расскажи, кто вы, откуда вы, кто ваша мама, где вы её потеряли и когда это случилось.

– Мы с поезда, – Павлинка ладошкой отёрла слёзы. – Ну, который вёз переселенцев осваивать новые земли. Мы белорусы. Фамилия наша – Штефловы. Мама – Маргарита Рудольфовна. Я – Павлина. А это, – она взяла мальчонку за руку, – мой младший брат, Алесь. Вчера вечером маму вызвали к начальнику поезда. И она… И она не вернулась. А мы утром пошли её искать. А один дяденька солдат у вагона начальника поезда сказал нам, чтобы мы её не искали и в эшелон больше не садились, а шли в милицию… На станцию… Вот к вам.

– Понятно, – капитан открыл верхнюю дверцу массивного железного ящика, стоящего справа от него, достал несколько листков серой газетной бумаги и положил их перед собой, готовясь подробнее записать то, о чём говорила Павлинка. Он не припоминал случая, чтобы дети сами приходили в милицию. Обычно их приводили сотрудники. Чаще всего это были мелкие воришки, умыкавшие вещи зазевавшихся пассажиров. Иногда снимали с поездов юных путешественников, сбежавших из дому с неуёмной жаждой посмотреть на мир огромной страны. Доставляли детей, потерявших в вокзальной сутолоке родителей. Но здесь явно не такой случай: мать, судя по детям, любящая, заботливая и чистоплотная, просто так, по прихоти, своих детей не оставит!

– Вы ехали только с мамой? – спросил капитан, снова пристально оглядывая детей. – Без батьки?

– Папа погиб на войне. Он был партизаном. Его убили каратели.

При этих словах Павлинка несколько раз ощутимо сжала ладошку Алеся. Тот понял: «Молчи, не надо подробно рассказывать об отце, этой тёмной истории с его преследованием НКВД и убийством!»

Отец скрывался в белорусских лесах после войны. Мама говорила, что его обвиняют в предательстве, в связях с немцами. Сама она работала в немецком штабе переводчиком по заданию большевистского подполья, через мужа передавала сведения руководству партизанским движением. Ей помогал немецкий солдат по имени Карел, который возил на легковушке начальника местной немецкой комендатуры.

Маму после войны несколько раз вызывали в милицию. Возвращалась она хмурой, поникшей, с заплаканным лицом. Говорила, надо уезжать отсюда: жить по-человечески не дадут! И в конце сороковых годов они уехали на Украину, к подруге мамы по партизанской работе. Но через полгода их нашли и здесь. И маму снова куда-то вызывали. И она снова возвращалась с землистым от страха и боли лицом.

И неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы не умер Сталин. Об этом с радостным восторгом на лице говорил бывший товарищ мамы по борьбе с немцами, командир партизанского отряда дядя Янко, который приезжал в гости после освобождения из тюрьмы, куда его посадили, когда кончилась война. Мама говорила, что его обвинили в провале какой-то важной военной операции. Дядя Янко плакал, пил водку и много курил, постоянно поглаживая правой рукой культю левой – последствие ранения и операции. Он и посоветовал маме уехать куда-нибудь в глубину страны: в Сибирь или на Дальний Восток, как-то спрятаться, раствориться. Как раз началось движение за освоение каких-то целинных и залежных земель. Мама съездила в областной центр и получила разрешение и направление ехать куда-то далеко, аж за озеро Байкал! Алесь видел его на школьной карте.

– Сами-то откуда будете? – капитан Грудинин сдвинул морщины на лбу, прицеливаясь пером ручки в бумагу, но так и не решаясь писать.

– Из Белоруссии… То есть с Украины. В Белоруссии мы родились… Жили. А потом в Украину уехали. Село наше погорельское. Голодно было. Колхоз бедный. И мы жили бедно. Мама в школе работала. Она русскому и немецкому языку учила. Мы думали, на Украине легче жить будет.

– И что же?

Павлинка отрицательно покачала головой и вздохнула:

– Ещё тяжелее.

– А как называлось ваше село? – Грудинин воевал на Втором Украинском фронте, освобождал немало населённых пунктов. Может быть, фронтовая дорога проходила в местах, где жили эти дети?

– Качки! – охотно ответила Павлинка. – Есть такое на Днепропетровщине. Качки – это утки. Слышали, наверное, такую украинскую песенку:

За городом качки пливуть,

Каченята крячуть…

Вбогі дівки заміж ідуть,

А багаті плачуть.

– Нет, не слышал, – усмехнулся капитан, а про себя подумал: «Как бы ни называлось, ясно одно: в селе такое же опустошение и нищета, как и во всей Украине, да и в Белоруссии… Да всюду, где война прошла!» Поэтому ему было понятно стремление людей вырваться за пределы такой жизни, как-то улучшить её. Они цеплялись за любую возможность и в неистовом желании своём даже срывались с родных, годами насиженных мест, не задумываясь о том, как повернутся обстоятельства в будущем. Надежда подогревала: будет не хуже! Вся страна была в движении. Люди куда-то ехали, искали лучшей доли. А есть ли в этой стране уголок, где эта доля гнездышко свила?

Грудинин тоже после войны поколесил по всему Уралу, Сибири и Дальнему Востоку: не хотел в родных местах оставаться! Они ему о семье всё время напоминали: о жене и таких же вот сынуле с дочкой. Пошли те лютой зимой военной в лес за дровами да и сгинули – замёрзли, наверное, да и зверьё своего не упустит! Война всем жизнь переломала: дети плачут – отцов нет, отцы плачут – детей нет. Поискал лучшей доли, не нашёл и снова на родину вернулся, усвоив горькую истину: хорошо там, где тебя нет.

– Ну, молодые люди, песни песнями, а протокол составить надо, – и тюкнул пером деревянной ручки в массивный куб стеклянной чернильницы. – Начнём по старшинству. Фамилия, имя, отчество!

– Штефлова Павлина Вацлавовна.

– Что-то на белорусское не походит!

– Наш папа – чех.

– Ясно, – продолжил капитан. – Брат, как я понимаю, Алесь Вацлавич?

Мальчик смущённо кивнул: к нему никогда ещё не обращались так официально.

С болью в сердце записывал Грудинин данные о возрасте: «Четырнадцать? И моей дочке было четырнадцать! И тоже училась в седьмом классе… Десять? И моему сыночку было десять. И тоже должен был пойти учиться в четвёртый класс… Война, война, что же ты, треклятая, наделала?»

– При каких обстоятельствах пропала мама?

Павлинка, всхлипывая, пересказала всё, о чём несколько часов назад дети поведали дяде Тарасу.

– У него ещё пятнышко на шее было, – вдруг подал голос до этого молчавший Алесь. – Вот тут, – он оттянул ворот своей рубашонки