Это цивилизация, мама! - Дрисс Шрайби

смирению и страданию, живущим где-то по ту сторону пространства и времени. Такой мы увидели ее в последний раз и в романе «Завещание».

И вот снова Мать. Прошло почти двадцать лет, но теперь она молода и полна сил, ощущения просыпающейся жизни с ее надеждами и мечтами. Свою кипучую энергию она с любовью растрачивает на всех, кто окружает ее. Вокруг все будто бы осталось, как раньше. Сеньор-отец, богатый дом и братья, юный Дрисс, способный ученик французского коллежа, решивший продолжать образование в Европе, тревожное время войны, в пламени которой родилась надежда народов, живших под гнетом колониализма, — надежда на обретение свободы… Но мать — иная. Она — как мечта, как иллюзия несостоявшегося в далеком прошлом, но должного свершиться со всеми, кто, как и она, пребывал «вне жизни», никогда «не переступая порога дома», за которым «кипела и бушевала человеческая история».

Теперь не жалость и сострадание, а сыновняя нежность и любовь к этому чистому и светлому существу пронизывает ткань повествования, в котором мать становится символом пробуждения жизни и надежды. «Она была деревом, ждущим весеннего ветра, чтобы при малейшем его дуновении пышно зацвести и плодоносить…»

Сыновья ее взрослели быстрее, чем мать, постигая науку жизни и приобщаясь к прогрессу за пределами глухих стен дома. Но, возвращаясь домой, они страстно хотели приобщить и мать к открывавшемуся для них миру. Дети поймут ее несвободу быстрее и острее, чем она сама, привыкшая разделять участь всех женщин своего общества. Дети определят сами причину ее несчастной судьбы и захотят дать ей возможность быть, чувствовать себя человеком. Ибо пребывать на земле еще не значит жить на ней. Называя две части своего романа «Быть» и «Иметь», Шрайби показывает, как возвращалась постепенно к человеку его утраченная суть, его человеческое достоинство, его способность верить, чувствовать и надеяться, владеть возвращенной жизнью, распоряжаться ею по велению своего сердца и совести. Сыновья радостно распахнут двери «тюрьмы», в которой она жила, распахнут навстречу свободе: «Ну, давай же, смелее!.. Повернись спиной к этому старому дому, к этим обломкам прошлого! Оглянись вокруг, открой глаза, этот мир — твой…» Для матери все становится открытием. Красивое платье, радио, телефон, улица, кино, прогулка за город, лес, ручей, запах моря и зелени… Она постигала и открывала для себя и мир своих собственных детей, учась вместе с ними, читая их книги, познавая законы природы и человеческого общества, приобщаясь к заботам других, прислушиваясь к самой «истории, шумевшей за дверьми ее дома». Теперь ей мало было видеть, ей надо было знать историю своего народа, понять, почему чужестранцы называют себя «хозяевами» ее родины… Так состоялся переход из небытия в бытие, в сущность, в способность к овладению новой реальностью мира. И первым шагом на пути завоевания этого мира стали символические похороны прошлого. Все, что еще связывало мать с той прошлой безрадостной жизнью, — все было зарыто в землю. Она больше не ждала чуда, обещанного ей пророком, — счастья, которое должно свершиться после смерти. «Мы хотим достойной жизни сейчас, сегодня…» Пробудившись к новой жизни сама, она поднимет и увлечет за собой других. Она пойдет «от горизонта к горизонту», по всей стране, повсюду стучась в двери, распахивая их навстречу солнцу. Все, что с таким трудом она добыла для себя, теперь она отдавала людям, рассказывая им об их собственной истории, об их земле, об их культуре — о всем том, что полвека скрывали от них угнетатели. Теперь это уже не пугливая затворница, с опаской и недоверием приобщавшаяся когда-то к предметам «технической цивилизации» — утюгу, электрической плите, радио… Она стала воплощением обновленной души, возмужавшего сознания и закаленной воли, уверенно зовущая за собой людей на дорогу прогресса. Символическое знамя, сшитое ею из разноцветных лоскутков материи, когда окончилась война с фашизмом, становится для нее способом выразить свое желание увидеть народы земли объединенными в борьбе за справедливость. Ибо будущее должно принадлежать всем. «Надо, чтобы все люди имели право на мир…»

Даже Сеньор-отец, образ которого был когда-то такими беспощадными красками нарисован в «Простом прошедшем», теперь прислушивается к новым шагам матери. Вместе с ней он ощущает и себя «новым человеком, в мире молодом и обновленном…». Такова могучая волна ее расцвета, ее пробуждения, так ярок луч ее надежд.

Шрайби в этой книге не говорит о виновниках зла, так долго державших народ в темнице рабства. Он рисует постепенное освобождение человека из этой темницы, эволюцию его сознания, личности, рисует с любовью и… какой-то нежной грустью. Может быть, потому, что его матери не удалось до конца осуществить эту прекрасную мечту. Но именно в ее облике писателю хотелось показать свершение надежд многих тысяч матерей его родины. Думал ли он о другой, великой Матери, чей образ увековечен в бессмертной книге русского писателя? Возможно, да. Ведь и его Мать, хотя и совсем другая, — это образ самой земли, Родины, поднявшейся вместе со своими детьми за их будущее, за их свободу. Эта разбуженная целина в книге марокканского писателя — земля Новой Африки, движущаяся навстречу прогрессу и счастью.

С. Прожогина

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Быть

1

Вот рай, где я некогда обитал: море и горы. С тех пор прошла целая жизнь. То было до начала моей учебы, до навыков цивилизации, до пробуждения сознания. И быть может, я еще когда-нибудь вернусь туда, чтобы спокойно умереть…

Вот рай, где мы некогда жили: дерево на утесе, крутая гора, корнями уходящая в недра моря. Жизнь земли и людей, ее населяющих, берет начало в воде. Океан штурмует прибрежные скалы, достигая вершин, обнимает взлохмаченные кедры, добирается до самого неба.

Белый конь резвится на пляже. Мой конь. Две чайки сплетаются в небе. Волна поднимается из глубин прошлого и неотступно, властно, мощно захватывает меня. Разбивается и обрушивает пенные брызги воспоминаний.

Страдание и горечь, ибо все усилия потрачены почти впустую: чтобы быть и иметь, создавать и переделывать свое бытие — и голос моря все поглощает. Остается лишь безысходная тоска по ушедшему, когда все еще было впереди, все было полно надежд. Когда зарождался мир и я вместе с ним.

Вторая волна набегает вслед за первой, бурлит. Сверкает и переливается новой жизнью. Волна за волной выходят за пределы времени, рождаются и умирают в вечности, сливаются, вздымаются, вливая свою жизнь в общий поток жизни. И отовсюду звучит одно лишь слово: мир, мир, мир…

2

Возвращаясь из школы, я швырял ранец в передней