Главный бой. Рейд разведчиков-мотоциклистов - Максим Бузин

Через пару минут Артем достиг блиндажа, где развернули походный лазарет, и по вырубленным в земле ступенькам спустился вниз. Все внутреннее пространство импровизированного госпиталя было забито ранеными. Некоторые громко стонали, другие лежали молча и лишь тяжело дышали. Один сержант с перебинтованными ногами громко матерился, требуя дать ему винтовку и отнести наверх, в траншею. В воздухе стоял устойчивый запах медикаментов, перевязочного материала и человеческой крови.

– Как там дела, товарищ капитан? – увидев Кочергина, взволнованным голосом спросил внезапно переставший ругаться сержант и указал глазами на выход из блиндажа.

Остальные раненые, находившиеся в сознании, разом повернули головы в сторону Артема и замерли в тревожном ожидании.

– Все как обычно, ребята! Стреляют! – громко ответил Кочергин и широко улыбнулся. – Сейчас мы фрицам парочку пилюль пропишем, и они успокоятся!

Кто-то из раненых засмеялся, другие подхватили, напряжение, охватившее людей, исчезло.

Только сейчас Артем заметил в дальнем углу блиндажа сутулую фигуру в белом халате и очень осторожно, чтобы никого случайно не задеть, стал продвигаться в этом направлении.

Человек в белом обернулся, прищурился, видимо разглядывая командирские знаки различия Кочергина, и поманил того рукой:

– Идите сюда, товарищ капитан!

При ближайшем рассмотрении сутулый доктор оказался худощавым молодым человеком с грустным взглядом. На земляном полу рядом с врачом стояли носилки, на которых с закрытыми глазами лежал мужчина средних лет крепкого телосложения с невыразительным лицом. Его грудь была плотно обмотана бинтами. Под правой ключицей на белом фоне отчетливо выделялось проступившее через повязку красное пятно.

– Военврач 3-го ранга Лариков! – представился медик. – А вы, как я понимаю, капитан Кочергин?

– Так точно! – ответил Артем.

– Товарищ майор, – наклонился к лежащему на носилках раненому Лариков, – капитан Кочергин здесь.

Раненый открыл глаза и с трудом сфокусировал взгляд на Артеме.

– Принимай командование, капитан, – прошептал Седов, – и запомни: танки пройти не должны! Их надо остановить любой ценой!

– Остановим, Андрей Глебович! – заверил майора Кочергин. – Все будет хорошо!

Он впервые увидел Седова только минувшей ночью, когда докладывал тому о прибытии отряда разведчиков, но имя и отчество майора почему-то запомнил сразу.

– Вот и славненько, – совсем не к месту тихо произнес майор и протянул Артему небольшой по размеру плоский металлический предмет округлой формы. – Возьми, будет тебе как талисман. Только не показывай никому!

– Что это, товарищ майор? – Кочергин покрутил двумя пальцами потускневший от времени кружок, на разных сторонах которого были выбиты цифры 1927 и 10.

– Немецкая монета, десять пфеннигов называется, еще до Гитлера выпущена. Я ее из Германии привез! – тут Седов осекся и глухо прокашлялся. – Доктор говорит, что мне такая же жизнь спасла.

– Это правда, – подтвердил Лариков и показал Артему похожий кружочек, только с глубокой вмятиной посередине. – Обе эти монеты лежали у товарища майора в левом нагрудном кармане прямо напротив сердца, и одна задержала осколок.

– Иначе бы мне крышка! – попытался усмехнуться Седов, но тут же поморщился от боли и прикрыл глаза.

– Все, закончили! – решительным тоном сказал военврач и подтолкнул Артема к выходу. – Раненому нужен покой!

Артем хотел попрощаться с Седовым, но тот, вконец обессилев, лежал без движения и только хрипло дышал. Кочергин убрал подаренную майором монету в карман и направился к выходу.

После царившего в блиндаже полумрака яркий солнечный свет резал глаза. Даже на искрящийся снег было больно, но как же приятно смотреть!

«Мороз и солнце, день чудесный…» – вспомнил Артем строку из стихотворения великого поэта и на мгновение забыл о войне, но грохот нескольких разорвавшихся неподалеку снарядов тут же вернул его к суровой действительности.

Возле блиндажа появились несколько младших командиров. Видимо, узнав о ранении Седова, они решили получить от него соответствующие указания по поводу дальнейших действий.

Кочергин жестом остановил их и, сообщив о состоянии здоровья майора, перешел к делу, быстро поставив перед каждым четкую и конкретную боевую задачу. Все «совещание» заняло чуть больше минуты. Командиры направились по своим подразделениям, Артем же, подозвав двух красноармейцев, отправил их по траншее в разные стороны передать по цепочке приказ: «Всем держаться, ни шагу назад! Кто побежит – расстрел на месте!»

А сам быстрым шагом двинулся туда, где оставил свои гранаты, по дороге успокаивая и подбадривая солдат.

Между тем первая волна немецких танков уже приблизилась на расстояние трехсот метров от наших позиций и попала в зону наиболее действительного огня расчетов противотанковых ружей. Артем с удовлетворением отметил, что майор Седов грамотно расположил бойцов-бронебойщиков таким образом, что танки, маневрируя, с целью уйти из сектора обстрела одного расчета, обязательно попадали под огонь другого. Причем самыми уязвимыми местами – бортами или кормой.

Остановившись на полпути, Кочергин приподнялся над бруствером, приложил бинокль к глазам и осмотрел поле битвы. То тут, то там со стороны наших позиций над землей поднимались небольшие облака снежной пыли, неизменно сопровождавшие каждый выстрел из противотанкового ружья.

Рядом с Артемом из вынесенной вперед ячейки вел огонь по противнику расчет бронебойщиков. И довольно успешно! Два подбитых танка со свастикой замерли на заснеженном поле. Третий пытался уйти с линии поражения и как раз подставил под выстрел свой слабо защищенный борт. Но бойцы медлили и почему-то огонь не открывали. Ефрейтор-наводчик, словно каменная статуя, недвижимо застыл, прижавшись щекой к специальному упору на прикладе противотанкового ружья. Лишь его согнутый указательный палец, лежащий на спусковом крючке, слегка дрожал. Второй красноармеец с тревогой смотрел на товарища, видимо, порываясь что-то сказать, но молчал. Томительные мгновения ожидания, казалось, превратились в вечность. Тем временем танк, объехав воронку от снаряда, уже начал разворачиваться в сторону траншеи.

– Стреляй, пехота, не спи! – крикнул Артем, в сердцах стукнув биноклем себе по бедру.

И, словно отвечая Кочергину, вокруг дульного тормоза ПТР выросло белое невесомое облачко. Краем глаза Артем заметил, что одновременно по танку выстрелили еще и откуда-то справа. Прошло несколько тягостных секунд, и немецкий танк вдруг остановился. Из его кормовой части вырвались оранжевые языки пламени.

– Есть! – торжествующе заорал ефрейтор-наводчик, поворачиваясь к Артему. – Горит, собака! Сейчас мы гадам…

Мощный взрыв потряс траншею. В эту кратчайшую долю секунды Кочергину показалось, будто гигантский кулак с чудовищной силой ударил его в грудь. Артема резко швырнуло назад, он врезался спиной в земляную стенку траншеи, издав при этом глухой утробный звук, и провалился в темноту…

Сколько времени он находился в беспамятстве, Кочергин не знал. Возвращение из небытия было постепенным. Когда первые признаки сознания проникли в его мозг, Артем, открыв глаза, но еще не вспомнив, что произошло, с каким-то «мутным» и замедленным испугом обнаружил себя лежащим на спине в глубокой, как ему показалось, канаве. Жуткая звенящая боль распирала голову. К горлу подступали тошнота и рвота.

Почти не чувствуя рук и ног, Кочергин попытался подняться, но это удалось ему не сразу. Лишь с трудом перевернув на живот свое казавшееся свинцовым тело, Артем медленно встал на четвереньки, а потом на колени. Простейшие на первый взгляд движения отозвались в мозгу капитана яростными прострелами, будто некто там внутри его черепа безумно застучал несколькими молотками одновременно, стремясь вырваться наружу. Кочергин открыл рот и сдавил голову руками, пытаясь унять эту адскую свистопляску. Вроде слегка полегчало…

Кто-то сильно тряхнул Артема за плечо. Он повернул голову и увидел молодого бойца, чумазое лицо которого показалось Кочергину знакомым. Красноармеец, судя по безостановочным движениям губ и активной жестикуляции, что-то настойчиво говорил ему, Артему.

Сначала до капитана доносились только приглушенные неясные звуки. А он в ответ лишь хлопал глазами и мотал головой. Но вскоре Артем разобрал несколько слов и даже короткое, хотя и не совсем правильное с точки зрения нормального русского языка, предложение, произнесенное красноармейцем в самом конце его монолога особенно эмоционально.

– Я уже думал вам андец, товарищ капитан! – хрипло сказал боец и почему-то засмеялся.

«Хороший знак! – обрадовался Кочергин. – У меня контузия, факт, но я слышу и понимаю этого чумазого весельчака! И боль немного утихла. Авось обойдется!»