Город в кратере - Иван Денисенко

Ему вдруг вспомнилась женщина из племени химба. Её лицо казалось вылепленным из глины. Да и не лицо это было, а маска, тысячи лет пролежавшая в песках пустыни Намиб в окружении мёртвых деревьев. Большие маслянистые глаза, расставленные широко, говорили об инопланетном происхождении, а волосы, собранные в толстые пучки, нисходили, переплетаясь с многочисленными кольцами такого же ярко-коричневого цвета. В тот единственный вечер, когда Ред видел её, она хлопотала у своего жилища, похожего на осколок яйца птицы Рух. Кормила коз, покрикивала на детей, пела – на других планетах те же заботы, что и на Земле.

– Зелёный, – подсказал Николай.

– Зелёный, да-да, это очень важный цвет, но его там не так много, как у нас. В основном на женских браслетах. И не малахитовая зелень, а изумрудная. Знойная зелень листьев, спасающих от расплавленного золота, которое льётся с синевы. Белый – капельками, пятнами. Белки глаз, белые улыбки, ослепительная известь высохших раковин, хрупкая белизна скелетов среди песчаного жёлтого цвета. Ну и без красного не обойтись, Африка без красного немыслима. Все эти накидки, роспись, высохшая глина, красный цвет ночного пламени, восхода и заката, звериного глаза, перьев и языков. Красные звуки, красные запахи…

– За Африку?

– За неё, родимую!

И они опрокинули, одновременно подумав о том, что, возможно, в этом районе и в этом городе есть и другие квартиры, где прямо сейчас люди, тоскующие по солнцу, выпивают за далёкий континент из детских сказок.

***

«– Детство я помню смутно. Дело в том, что отец был военным, мы часто переезжали. Самые первые воспоминания – большая шумная коммуналка в старом доме. Мама потом рассказывала, что этот дом строили китайцы, у нас же с ними был период сильной дружбы. Помню толстого белого кота, таз, в котором меня купали. Маленькую кухню, в которой постоянно клубился противный пар с запахами капусты, свёклы, чего-то такого растительного, несытного. Но всё это – как в тумане, фрагментами.

– А в каком городе это было?

– В каком-то маленьком закрытом городке на севере, точно не знаю. Там была такая интересная особенность, вокруг городка находилась равнина, выстеленная белым песком – в тех местах раньше протекала река, она исчезла, а песок остался. Но, если честно, я эту равнину не помню, мне про неё родители говорили…»

Виталий Бочков: между кино и театром. – Газета «Всё о звёздах», № 15/2006.

4.

Два дня, оставшиеся до завершения работы, были полны предчувствий. Тем сложнее было доделывать номер газеты, которая уже не существовала.

Саша готовила статью о новой книге черепецкого литературного мастодонта – писателя Аристарха Скворцова. Это был истинный громовержец, руководитель местного отделения федерального союза, наставник поросли, которая в недобрый час оказывалась на его пути. Человек широкой души, он имел склонность к рукоприкладству на почве несовпадения взглядов, поэтому менее крепкие коллеги старались не гневить легенду. Недавно у Скворцова вышла очередная книга, и Саша начала звонок с поздравления.

– Благодарю, голубушка, – пропыхтел классик, тяжёлый с похмелья. – Извините, одну секундочку… – и, не прикрывая трубку, рявкнул куда-то в сторону: – Позже, всё позже, у меня интервью… Прошу меня простить. Так вот…

Далее последовал пространный монолог. Автор был человеком опытным, он знал все вопросы наперёд, поэтому отвечал, не дожидаясь их. Безусловно, Саша хотела узнать его мнение о судьбах русской литературы. Наверняка её интересовало, как ему удалось создать такие яркие образы. Ну и, конечно же, ей не терпится спросить о тайных смыслах и мастерски спрятанных аллюзиях.

Минут через десять Саша неловко попрощалась и поплелась этажом выше, к кофейному аппарату – запивать послевкусие. Ей вослед, пронзая столетия, звучал обличительный смех русского сатирика Скворцова.

Нелегко было и Стародумовой. В последнее время на неё всё чаще находило странное затмение: она переставала понимать написанное и порой подолгу сидела, всматриваясь в привычные сочетания, за которыми не было ничего. Это пугало, но она не делилась ни с кем, списывая всё на усталость.

«Поддержка фермерства… почему поддержка, о чём речь? Надои, покосы, уборка… сто тонн навоза, тысяча литров молока… модернизация техники, гусеницы тракторов… губернатор приехал и уехал… торжественно перерезали ленточку… хлеб да соль, сельская кооперация, борьба с пожарами…»

Иная забота была у Николая – транспортные потоки, воспеваемые им, резко оскудели. Вместе с ними исчезли заторы и начались сокращения. Железнодорожники сдавали свои синие мундиры и оранжевые робы – и шли с удочкой на мост или ехали за город, где вставали на колени и молились чернозёму. Сотрудники транспортной милиции в свете происходящего тоже теряли места, а оставшиеся охраняли пустые вагоны, цистерны и всякие важные объекты, с которых граждане пытались тащить всё, что хоть отдалённо походило на цветмет.

Бердин постоянно выходил из кабинета и бродил между столами, заложив руки за спину. Он был счастлив: проявил лидерские качества, спас коллектив.

Согревало и ещё одно обстоятельство. В городской администрации работал пресс-секретарём Игорь Почкин, одноклассник редактора и оппонент по жизни. В школе Бердин под одобрительные вопли пацанов регулярно валял пухлого Игорька в снегу – беззлобно, для удовольствия. Почкин ничего не забыл и, оказавшись на госслужбе, воздал мучителю сполна: газета была зависима, каждый номер требовалось согласовывать, и процесс этот проходил заковыристо и неспешно.

– Анатолий Павлович, вот тут не очень красиво написано, вообще как-то не по-русски, – добродушно журил Игорь Андреевич. – Теперь переходим ко второму абзацу. Видите предложение «Участники конкурса прислали много работ»? Нашли, да? Ну что же у вас так неинтересно написано, даже читать не хочется. Это же всё-таки о людях текст, а не о картошке. Напишите лучше так: «много ярких, интересных и талантливых работ».

– Сука, – стонал Бердин, положив трубку. – Сука, сука, сука.

А Почкин с наслаждением потирал руки. Ему вспоминался холодный снег за шиворотом, ранец, которым играли в футбол, и отобранные бутерброды. Он знал, что самоуверенный Толик никуда не денется – пока выходит газета, и когда встал вопрос о её закрытии, не на шутку расстроился. Почкин приложил массу усилий, стараясь переубедить заместителя мэра, и даже написал коллективное обращение от лица общественности, которое сам же в неверном свете Луны бросил в почтовый ящик, дрожа и озираясь. Всё было тщетно: газета доживала последние дни.

Он знал, что Бердин – человек желчный и после согласования последнего номера возжелает высказаться. Поэтому, доведя редактора до белого каления и поставив подпись на утверждённых полосах, Игорь Андреевич не стал брать трубку, когда тот перезвонил. Телефон пел. Жертва, обретшая свободу, желала говорить, а инквизитор грустно смотрел в окно и вздыхал.

***

«Уважаемая редакция! С начала этого года через наш город на север регулярно проходят большие караваны из грузовых автомобилей. Ходят слухи, что везут материалы, необходимые для строительства нового космодрома. Мы, советские люди, с гордостью и живым интересом воспринимаем все новости об успехах нашей великой Родины в деле покорения космоса. Хотелось бы узнать и о новом космодроме, если, конечно, такое строительство действительно ведётся. Не могли бы вы прояснить этот вопрос для общественности?

С уважением, Алексей Гребешков, сотрудник проектного бюро им. И.В. Кочетова».

От редакции.

Тов. Гребешков, спасибо за письмо! На ваш вопрос отвечает заместитель начальника Черепецкого военного округа И.Ф. Павлов:

«Слухи о создании нового космодрома не соответствуют. Упомянутые грузовые экспедиции организованы для снабжения военных поселений, расположенных севернее г. Черепец, а также для переоснащения инфраструктурных объектов с учётом последних достижений науки. С нашей стороны приняты все меры для сопровождения экспедиций во время следования через территорию Черепецкого военного округа».

Газета «Вечерний Черепец», №18/1964.

5.

Трудно объяснить и осознать, но долгожданный переезд остался в памяти у всех набором смутных видений. Было что-то такое туманное и шероховатое, с запахом бутербродов и шумом ветра.

Запомнилось: когда до города оставалось километров сто, автобус неожиданно утонул в густом тумане. Вдоль дороги потянулись ограждения, похожие на огромные скрепки, они летели, как дикие гуси, соблюдающие дистанцию.

Потом призрачное марево рассеялось – и начались белые земли. Серафим рассказывал, что в тех краях протекала река, от которой осталось только песчаное дно, но всё равно это было ошеломительно: кромешная белизна, на которую больно смотреть.