Мальчик - Фернандо Арамбуру

Но, думаю, до него вряд ли дошло, что я имела в виду.

Только поймите меня правильно, Хосе Мигель вовсе не был человеком глупым или недалеким, нет, просто очень добрым и покладистым.

Муж работал на заводе «Нервасеро» в Португалете. И в последнее время очень нервничал, так как боялся потерять работу: компания переживала тяжелый кризис, а из головного офиса каким-то образом просочились слухи про планы начальства провести массовые увольнения. Как Хосе Мигель сам мне признался, из-за этих страхов его даже мучили ночами кошмары. Он твердо верил в то, что его святой долг – обеспечить нам с сыном пристойную жизнь. Это стало у него навязчивой идеей. Всю зарплату целиком он отдавал мне, чтобы я распоряжалась деньгами по своему усмотрению. А я выделяла ему весьма скромную сумму на личные расходы. Может, тебе нужно больше? Скажи честно. Но больше ему никогда не требовалось. Всегда хватало какой-нибудь мелочи в кармане. Моего мужа не привлекали ни бары, ни горы, ни футбол, ни велосипед – ничего из того, что обычно так нравится здешним мужчинам. Единственным его увлечением, которое я, естественно, одобряла, была рыбалка: все выходные он вместе с друзьями проводил в море.

С завода муж порой возвращался такой вымотанный, что ложился на диван и молча слушал мои рассказы о том, что случилось за день. В такие моменты я испытывала к нему что-то среднее между жалостью и нежностью. Как-то раз, вскоре после нашей женитьбы, он на заводе, орудуя каким-то стальным инструментом, сильно порезался. И только потом мы узнали от врача, что это грозило ему потерей руки. К счастью, его вовремя доставили в больницу, и только поэтому руку удалось спасти, хотя один палец остался кривым, а еще сохранился некрасивый шрам.

Хосе Мигель был просто потрясающим отцом. Мой высокий и могучий муж обращался с мальчиком так ласково и бережно, словно боялся его сломать. И всегда очень осторожно поднимал своими мозолистыми и сильными, будто каменными ручищами. А я буквально таяла от умиления, когда я видела, как он опускает Нуко в кроватку – словно фарфоровую статуэтку, и на прощание целует в лоб или в щечку, но вовсе не потому, что так принято прощаться с ребенком на ночь, не для виду, а с неописуемой нежностью.

В нашем городе, разумеется, можно было найти парня попривлекательнее внешне и побойчее, но я рада, что прислушалась к родительским советам, когда настала пора делать выбор, а отец сказал мне: знаешь, дочка, ищи себе такого, чтобы человеком был хорошим, вот что главное, и не важно, толстый он, носатый или лысый, важнее всего – уважение и любовь. И теперь могу вам признаться, что на самом-то деле это я женила на себе Хосе Мигеля. В любовных делах он был сущим младенцем. Очень застенчивым и молчаливым – из него слова клещами нельзя было вытянуть. Знаете, он стал моим первым парнем, первым и единственным.

Между прочим, Хосе Мигель даже не подозревал, как мне нравились его шершавые руки. А в наши особенные моменты он давал им полную волю! Крепко сжимал меня, гладил, хотя всегда очень и очень мягко, никогда не грубо, только подушечками пальцев или огромными пальцами, словно покрытыми наждачной бумагой. Поначалу я притворялась, что сопротивляюсь, но только для того, чтобы растянуть удовольствие. Но никогда ему в этом не признавалась и не благодарила, в чем теперь, пожалуй, раскаиваюсь.

Мариахе отчетливо помнит то утро 23 октября. Будь такое возможно, она бы ластиком прошлась по той части своей памяти, где хранятся картинки, связанные с этой датой, которую и сейчас, много лет спустя, называет чудовищной, но, на беду, по ее словам, хорошо известно, что мы не властны над своими воспоминаниями. И тут же добавляет, вроде бы противореча самой себе, что, если рассудить по справедливости, было бы все-таки неправильно вот так взять и совсем стереть память о Нуко. Ей бы хотелось выбрать нечто среднее между забвением и памятью, хотя в душе она даже рада, что ей не дано напрямую управлять своими мыслями о прошлом. И все эти годы Мариахе пыталась научиться жить с ними, что было для нее самой главной и самой трудной задачей.

Знаете, в тот день мальчик проснулся какой-то странный. Хотя, наверное, это мне сейчас так кажется, спешит уточнить Мариахе, будто он проснулся немного странный, да, сейчас, когда я знаю, что случилось потом, уже ближе к полудню. Нуко и на самом деле долго не хотел вылезать из постели. Обычно он вскакивал как котенок, едва я входила в детскую, чтобы его разбудить. Эй, что это с тобой? Голова к подушке прилипла? Но он и одевался тоже непривычно медленно. И завтрак с трудом проглотил. Мариахе даже пощупала ему лоб – на всякий случай. Нет, на температуру не было и намека. Мальчик выглядел вялым, молчаливым и в школу собирался явно без всякой охоты, что было на него не похоже. Нуко любил школу, и ему очень нравилась учительница, к которой он относился едва ли не с обожанием. Кроме того, в классе у них уже сложилась дружная компания из ребят, живших в том же районе Очартага, что и он.

А вот Никасио ни минуты не сомневался, что мальчик от рождения был наделен даром ясновидения. Вряд ли, конечно, ночью ему почудился или приснился взрыв. Но что-то такое он, судя по всему, все-таки почувствовал, против воли уловил некие необъяснимые сигналы или услышал, пока спал, непонятный голос, шептавший: не вставай, Нуко. Не вздумай идти в школу. А если пойдешь, пеняй на себя.

Мариахе даже подумала, что сын накануне с кем-нибудь из друзей повздорил, а может, и подрался. Поди тут узнай, ведь Нуко был ребенком довольно замкнутым, не склонным делиться своими переживаниями. Он только недавно пошел в первый класс, и учиться ему пока еще очень нравилось, но мальчик отличался крайней ранимостью и – к чему скрывать – был слишком тонкокожим, то есть от малейшей неудачи весь его энтузиазм мог запросто сдуться. Этим, как говорила Мариахе, Нуко был похож на Хосе Мигеля. Если что-то того или другого огорчало, они никогда не спорили и не возмущались, а предпочитали молча и в одиночку пережевывать свои обиды и неудачи.

У тебя что-то болит? Не знаю. Тебя отругала учительница? Мальчик ничего не ответил, только помотал головой. Тебя обидел кто-нибудь из ребят? Тот же ответ. Кто-нибудь сказал тебе что-нибудь дурное? Тот же ответ.

Нуко, сидя за столом перед своей утренней чашкой «КолаКао», кивнул лишь единственный