Тиль Гаримму - Андрей Евгеньевич Корбут

мимолетное малодушие и на этот раз уже холодно сказал:

— Если бы твой отец обладал такой же стойкостью и мужеством, как ты, этот город не лежал бы сейчас в руинах, а его семья не была бы обесчещена… На рассвете вспорите ему живот, — Син-аххе-риб показал на низвергнутого владыку Тиль-Гаримму, — и оставьте умирать на солнцепеке. Его жену отдайте солдатам, но только тем, кто завтра поступит ко мне на службу из числа горожан. Пусть это будет мой подарок для них… Юнцам, как и девчонке, перебить руки и ноги, и бросить на съедение свиньям.

Царь Гурди рухнул на колени, умоляя пощадить его наследников. Несчастная мать, вскрикнула и без чувств упала на каменный пол. Двое суток спустя она умрет, уверенная, что не уберегла своих отпрысков, превращенная бывшими поданными, а ныне новобранцами Син-аххе-риба, в кусок мяса, оставленный после всего на потеху воронам посреди дворцовой площади рядом с мужем. Мальчики, кажется, так и не поняли, на что обрекли их боги и царь Ассирии. И только Марганита восприняла приговор спокойно, прошептав сухими губами, что-то похожее на молитву на языке своей бабки:

«Настанет день и великие боги накажут тебя за твое жестокое сердце. Когда, стоя на коленях, ты примешь смерть, вспомни, как обрек на муки невинных детей…»

3

История, рассказанная писцом Мар-Зайя.

Двадцатый год правления Син-аххе-риба.

За три месяца до падения Тиль-Гаримму

Марганита… «Жемчужина» на языке эллинов… Черный жемчуг моей судьбы…. Единственное сокровище моей души… Сверкающая на солнце печаль, горе и радость моего сердца.

Марганита… Мне достаточно закрыть глаза, чтобы почувствовать тебя рядом, и тогда я слышу аромат горных лугов, прячущийся в твоих волосах, и терпкий запах мускуса, исходящий от твоего тела. Я помню каждый поцелуй, который ты мне подарила, и нежность, и горячие ласки, и страстные слова, и губы, что их шептали, словно в горячечном бреду, и безраздельную любовь, и целый мир надежды…

Верните мне сон, долгий, без раннего утра и могильных кошмаров. Как же не хочется просыпаться.

Когда это было? Память надрывно смеется — давно, очень давно.

Кем я тогда был? Едва оперившимся птенцом, нечаянно поверившим, что способен искупаться в теплых солнечных лучах. Единственное оружие — стилус [17]для письма, лучшая защита — слово. Был и достойный союзник: не безрассудство, не беспечность и не леность души, а изуверски хитрый план на завтра, на сегодня, на сейчас… Лечебная микстура от могущественных врагов и тайных недругов.

Когда я впервые увидел Марганиту? За три месяца до падения Тиль-Гаримму, во дворце ее отца. Собственно, с этого путешествия моя жизнь и свернула с мощеной дороги на ухабистую тропу, из солнечного короткого дня — в бесконечную темную ночь.

Покажите мне хоть одну звезду на черном небе…

Я прибыл в Тиль-Гаримму вместе с посланником Син-аххе-риба, приехавшим за объяснениями царя Гурди о невыплате дани в установленный срок. Свита мар-шипри-ша-шарри [18] Хошаба была немногочисленной: пятеро писцов (я в том числе), ревизор Раанан, десятник Нахшон, стражники, караванщик, пара бедуинов и совсем немного рабов.

Владыка Тиль-Гаримму встретил нас в тронном зале в присутствии ближайшего окружения льстивыми речами и приторной улыбкой, потом заговорил о казнокрадах и бестолковых слугах, суховее и угрозе с севера со стороны кочевников, перед лицом которой было бы нелепо ссориться с могучим союзником. Хошаба выслушал оправдания царя Гурди, ничем не выразив своих эмоций, но задал вопрос с единственно возможным ответом ради сохранения мира: готов ли Тиль-Гаримму отправить в Ниневию, как было оговорено ранее, две трети урожая фруктов, треть овощей, двести голов крупного скота и тысячу овец, а также серебра и золота необходимую меру?

— Разумеется, разумеется! — заметно оживляясь, ответил царь, нервно заерзав на широком троне. — Я верен своим союзническим обязательствам. Всего несколько дней — и все будет готово. Вы вернетесь домой вместе с караваном из Тиль-Гаримму. А пока мои слуги позаботятся обо всем, что потребуется дорогим гостям…

Пространные речи царя были прерваны вторжением его дочери. Она вбежала в тронный зал и, полная детского восторга, воскликнула:

— Отец, ты видел, какого коня мне подарил наш гость?!

Царь Гурди ударил кулаком по подлокотнику трона, налился кровью от ушей до кончика носа, зашипел, ища взглядом виновного — того, кто допустил принцессу к нему в столь неудобный момент, и, лишь заметив снисходительную улыбку Хошаба, у которого была дочь таких же лет, увидевшего во всем этом ее отражение, овладел собой и принужденно рассмеялся.

— Дети... Маленький пони от наших друзей бедуинов совершенно вскружил ей голову.

Марганита посмотрела на отца с удивлением: кто эти люди? зачем они здесь? перед кем ты оправдываешься? разве есть что-то важнее моего подарка?.. и почему пони?.. и почему бедуины?..

Обиженный ребенок.

Зардевшись и смутившись, она тотчас упорхнула прочь.

А я остался один в этом огромном тронном зале, где еще долго оставался шлейф дивного аромата ее волос.

О, милая, милая моя Марганита, ты даже не заметила меня, не взглянула в мою сторону, а я едва смог сойти с места; оглушенный, ослепленный, пронзенный стрелами любви несчастный агнец, безропотная жертва.

Я плохо помнил, как покинул тронный зал, как шел по длинному коридору с мраморными колоннами, думая лишь о ней, моей Марганите.

Несчастный глупец…

— Надо будет выяснить, что это за гость и почему он подарил коня принцессе, — подумал вслух Хошаба, едва мы остались одни.

Нас разместили в северном крыле дворца, выделили комнаты, посланнику со стражей — четыре, остальным — по одной, рабы остались в городе с караваном. Вечером царские слуги принесли богатый ужин, но никто не взял со стола ни крошки.

— Будьте начеку! — предупредил стражу десятник Нахшон.

— Надо выяснить, готовит ли царь караван к отправке или это пустые слова, — сказал ревизор Раанан.

— Не думаю, что он собирается платить дань, — согласился Хошаба. — Мар-Зайя, следуй за мной.

Мы вошли в просторный зал с колоннами и бассейном с золотыми рыбками, я осторожно притворил за собой дверь и с готовностью достал из кожаной сумы стилус и глиняную табличку, завернутую во влажную ткань.

— Собрался что-то писать? — сделал мне замечание Хошаба. — Напрасно. Убери… Ты не спрашивал себя, почему я взял с собой безусого юнца, который едва появился при дворе?.. Это правда, что ты можешь нарисовать звездное небо с закрытыми глазами?

— Проверь, господин, — спокойно ответил я.

—