Девять жизней Роуз Наполитано - Донна Фрейтас

меня куча времени. Вы – мой единственный клиент.

Делаю глубокий вдох.

– Прежде чем я расскажу, ответьте мне еще на один вопрос.

– Конечно, валяйте.

К щекам приливает жар. Я встаю, расстегиваю мантию выпускника, присаживаюсь на место. Я просто плавлюсь от жары под этим торжественным одеянием.

– Мне неловко…

Он удивленно приподнимает бровь.

– Я забыла, как вас зовут, но раз уж мы рассказываем друг другу истории из своей жизни, думаю, лучше перейти на «ты» и обращаться друг к другу по имени. Ты точно не Ларри, может быть, Лу?

Он снова улыбается, смеется – такой хороший смех, негромкий, но глубокий, словно ему нравится смеяться, словно его легко рассмешить.

– Что ж, Роуз Наполитано, мой единственный на сегодня клиент, согласен, нам стоит звать друг друга по имени. И поскольку я твое уже знаю, ты тоже должна знать мое. – Он протягивает руку, и я ее принимаю. И кожей, всем телом ощущаю внезапный прилив сил. – Меня зовут Люк.

ГЛАВА 3

15 августа 2006 года

Роуз, жизнь 1

Моя кисть так и повисает в воздухе. Вместо того чтобы отдать мне банку или взять меня за руку, Люк снова ставит витамины на тумбочку у кровати, где я обычно их и держу, пряча за стопкой книг, которая высится рядом с подушкой. Он молчит.

Я же хочу высказаться в свою защиту.

– Я пыталась, Люк, правда.

Роняю руку, оставляя вопрос мужа без ответа. Хочется забыть об этом, нагромоздить поверх другие слова, пока вопрос окончательно не сотрется.

– Но иногда от этих таблеток у меня болит живот, а ты прекрасно знаешь, когда я болею – не могу работать. Ни выступать на конференциях, ни проводить интервью для своих исследований. – Я жду, что муж поспешит мне на выручку, поможет выбраться из опасной трясины, куда затянула нас наша борьба.

Мы еще в силах все исправить. Мои глаза умоляют.

Люк колеблется – лишь секунду, – и на эту крошечную передышку я возлагаю надежду.

Но потом муж прищуривается:

– Мне надоело слушать про твою работу, Роуз. Я устал от разговоров о ней и о том, что из-за нее мы не можем завести ребенка.

И снова она выходит на поверхность. Наша неразрешимая проблема. Желание попытаться все исправить обращается в кучку пепла.

– Я не хочу ребенка вовсе не из-за своей работы, и ты это знаешь. Я не хочу ребенка, потому что никогда его не хотела, я имею право его не хотеть! Боже, Люк, почему нельзя любить свою работу? Что плохого в том, чтобы ставить ее на первое место? Что такого плохого во мне?! – огрызаюсь я.

– Ты обожаешь свою научную деятельность, и даже если бы у нас был ребенок, ты любила бы работу больше – вот что плохо. Главное, что ребенок всегда был бы на втором месте. Да с чего я вообще взял, что все изменится?!

– Угу, а ты свою работу будто не любишь. Но тебе позволено ею болеть и наслаждаться сколько влезет, ведь ты мужчина!

Люк сжимает руками голову, локти торчат острыми углами.

– Хватит нести феминистическую хрень. Достало об этом слушать!

– А ты перестань повторять за своими родителями!

Люк упирает руки в бока, сжимая кулаки.

– Отлично. Надоело за тебя перед ними заступаться.

Я стискиваю зубы.

Родители Люка хотели бы, чтобы он женился на другой женщине, приверженной традициям, которая отказалась бы от всего, лишь бы стать матерью. Для которой ребенок был бы важнее карьеры. Люк постоянно ссорится из-за меня с родителями, следовательно, и мы с ним все время ссоримся.

В прошлом году, узнав, что получу контракт[1] с университетом, я позвонила Люку прямо из своего кабинета. Муж тогда произнес правильные слова, вроде того, что вечером за ужином мы выпьем и отпразднуем это событие. Но вернувшись домой, я обнаружила, что Люк разговаривает с отцом. Он не слышал, как я вошла.

– Да, па, знаю, знаю… – говорил Люк. – Но Роуз…

Я замерла у не до конца закрытой двери – придержала створку, чтобы та не хлопнула и Люк продолжал думать, что дома один.

– Да, знаю, но Роуз одумается. С ней все будет в порядке, когда она родит ребенка.

Последовала длинная пауза.

У меня заболела грудь, заболели ребра, заболело сердце. Окажись под рукой стакан, тарелка, что-нибудь бьющееся, я бы схватила это и расколотила об пол. Мне хотелось кричать.

Наконец Люк заговорил снова:

– Знаю, ты думаешь, что для нее на первом месте работа, но я уверен, ребенок все изменит. – Молчание. – Знаю, ты не согласен, но все же дай Роуз шанс. – Снова молчание, затем долгий разочарованный вздох и следом вспышка гнева: – Пап, хватит, а?

Из моей тяжелой, битком набитой сумки выпала книга и с грохотом ударилась об пол.

– Роуз! – крикнул Люк. – Это ты?

Я громко захлопнула дверь, делая вид, будто только что пришла.

– Да, я дома! Готова выпить по коктейльчику!

– Мне пора, пап, – сказал Люк.

К тому времени, как я ступила в гостиную, он уже повесил трубку и положил телефон на стол.

Люк пристально посмотрел на меня, а я посмотрела на него. Щеки у мужа покраснели.

– Привет! – Я постаралась радостно улыбнуться, чтобы всколыхнуть в душе то волнение, которое рвалось из меня весь день после получения новостей. Мне хотелось вернуть это ощущение. Я чувствовала себя обманутой. Разговор Люка с отцом уничтожил мой миг торжества.

– Много ты слышала? – спросил Люк.

Я перестала растягивать губы в фальшивой улыбке.

– Достаточно. Слишком много.

– И как думаешь, что ты слышала?

Я опустила сумку на стул.

– Не надо так со мной, Люк. Я знаю, о чем вы говорили.

– Так расскажи мне.

– Очередной виток беседы, которую ты ведешь с родителями: раз я не хочу ребенка, значит, я плохая, неполноценная женщина и всегда такой останусь.

– Мы этого не говорили.

– Ну да. Еще я слышала, как мой муж не стал спорить с родителями и отказался им сообщить, чтобы отцепились от его семьи, а также прекратили хаять жену.

– Я защищал тебя.

– Да, но почему ты вообще должен за меня заступаться? Почему твои родители в принципе обсуждают наш брак? Это совершенно не их дело!

– Я стараюсь изо всех сил. Ты же знаешь, как они переживают. Это ведь мои родители, я их люблю!

– Что ж, ты знаешь, как я переживаю, я – твоя жена и люблю тебя! – Я рывком сорвала с шеи шарф и швырнула на стол.

Люк сделал глубокий вдох и выдох.

– Ты же знаешь, что и я тебя люблю.

Я сбросила туфли, они с грохотом ударились об пол.

– А еще ты сказал родителям, что я одумаюсь насчет