Житие Блаженного Бориса - Вячеслав Морочко

– Зачем вы снова об этом спрашиваете? Что я вам сделал плохого?

– А чего, нельзя и спросить? Сам же ты спрашиваешь?

– Я же вам говорил, что направлен сюда из «Суворовского» без экзаменов!

– Ладно, а в суворовское училище ты как поступил?

– Сиротой был.

– Сирот отдают в детский дом?

– Отец на фронте погиб.

– Ну и что?

– Сказали, я должен поддержать «династию».

– Кто сказал?

– Разве я помню теперь? Когда узнал про отца, не мог успокоиться! Будто горло сдавило. Плакал, впадал в отупение…

– Да так и не выпал?

– Возможно.

– Сам сознаешь? А ты не так глуп.

– Почему меня все считают ребенком? Я умный. Но – мешковат. Мне тяжело говорить. Я все понимаю, но когда говорю, слова разбегаются, – с виноватой улыбкой оправдывался Паланов.

– Ты не хотел быть военным?

– Разве я знал, чего хочу?

– А теперь знаешь?

– Теперь привык делать, что скажут, – он продолжал улыбаться. – Я никому не мешаю. Мне главное, чтобы на меня не сердились.

Его улыбка, лишенная какой бы то ни было неприязни, по нашим временам, казалась неестественной.

– По-моему, ты – шибко хитрый!

– Ну вот, опять сердитесь.

– Борис, не морочь нам головы! Мы не верим тебе! Ты прикидываешься дурачком, а сам – себе на уме.

– Не понимаю, почему вам так кажется.

– Ну вот, а говоришь, что все понимаешь!

– Конечно, я – мешковат…

– Хватит придуриваться! Лучше признайся!

– В чем признаваться!?

– Что ты американский шпион!

– Вам так хочется?

– Хочется! Признаешься?

– Кому признаваться?

Матвею! Пойди и скажи ему, что ты – тайный агент ЦРУ. Пусть майор знает, кого защищает. А, может быть, он тоже агент? Фамилия у него какая-то не наша.

4.

Про «агента», Иван, конечно, загнул. В «Краснознаменном» училище не было ничего по-настоящему секретного. Оно было не высшим, а самым что ни на есть средним, во всех отношениях, как говорят, «для дебилов». Самой большой тайной являлось, наверно, знание того, какое старье до сих пор состояло у нас на вооружении. Сами преподаватели постоянно не то жаловались, не то намекали на это, якобы для того, чтобы мы представляли «реальное состояние дел». Например, если наши приборы должны были сообщать орудийным стволам нужное для попадания в цель направление, то вероятный противник уже стремился к тому, чтобы снаряд самостоятельно отыскивал цель. Ну и что!? Зачем это было знать курсантам? Зачем внушать им неверие в превосходство отечественного вооружения? Только Магнитштейн никаких намеков не делал. Он был слишком хитер и только улыбался в рыжие усищи.

О парнях нельзя было сказать, хорошие они или плохие, добрые или злые. Они были такими, какими должны были быть. Большинство рвалось в офицеры из глубинки: за карьерой, за веселой жизнью и за достатком, конечно. На преподавательские намеки у курсантов имелось, как говаривал Ванечка, свое «обостренное классовое чутье». Не даром вожди пролетариата напоминали: «Интеллигенция только ищет повода предать свой народ».

Курсанты чувствовали себя втиснутыми между двумя крайностями или, как говорят, «полюсами». Вроде двух пластин конденсатора: с одной стороны – хитрющие Магнитштейны, с другой – дебильные Палановы. А поцаны – промеж них, наподобие непроводящей среды – диэлектрика. Парням надоело ходить в караулы, изучать устаревшую технику, топать строем в столовую с песнями круг за кругом, – пока не споются жрать не дадут. Они сами стремились быть начальниками, но не хотели, чтобы их дрессировали, как жучек. потому что они – не палановы! Потому что у них – своя гордость!

Высокое напряжение может пробить любой конденсатор. Ребята жаждали этого. Хотелось, чтобы рвануло, да так, чтобы сопли – вразлет!

5.

Вернувшаяся с постов смена караула бодрствовала, ожидая следующей смены, когда разрешат улечься на топчаны и, прикрывшись шинельками, пару часов посопеть. Курсанты не считали себя идиотами, чтобы, по распорядку, все это время читать уставы. Продолжив начатое, они решили слегка поразвлечься.

– Борис, ты доложил майору? – сурово спросил Кнопенко.

– О чем? – Паланов, как исполнительный курсант, сидел за столом, не отрывая глаз от «Устава караульной службы».

– О том, что ты агент ЦРУ? Имей в виду, явка с повинной облегчит твою участь. В противном случае, даже расстреливать не станут: бросят заживо в печь крематория, как Лазо. Именно так теперь поступают с предателями! Пепел – в сортир и – вся «династия»!

– Зачем вы опять мня обижаете?

– Тебя еще никто пальцем не тронул!

– Ну, что я вам сделал плохого?

– Считаешь предательство – это пустяк!? Молчишь? Нечем крыть?

Паланов по-прежнему смотрел на раскрытый устав. Но лицо его налилось кровью. Отяжелевшая голова давила на верхний позвонок, который назвался «Атлантом», – пришлось, поставить локти на стол и подпереть голову.

– Может быть, я мешковат, – произнес он чуть слышно, – и бегаю плохо. И медленно думаю. Но не торопите меня. Я найду, что ответить.

– Найди, Боренька, найди, дорогой! А то совсем худо будет! – Кнопенко прыгал за его спиной, забегая то слева, то справа. Он умел цепляться и нагнетать панику.

– Скажите, зачем вы терзаете мою душу?

– Бог ты мой!? У тебя есть душа?! Поздравляю!

– Что я вам сделал дурного?

– А ну, смотри на меня!

– Зачем?

– Хочу, чтобы ты смотрел мне прямо в глазу!

– Но я не хочу.

– Почему же!?

– Когда людям смотрят в глаза, они начинают звереть

– А ты что, испугался?! Или хочешь меня испугать?

Что ты, падла, надумал? Стой! Я, кажется, понял! Поцаны, я его раскусил! Знаете, что он придумал? Сейчас на своих полусогнутых он подбежит к пирамиде, возьмет автомат, вставит рожок, передернет затвор и… загонит всех нас под стол! Ай да Паланов! Ай да сукин сын! Браво!

Но для начала, мы загоним туда его самого!

– Ату его! – предвкушая веселье, зашумела бодрствующая смена. – Загоняй!

Кнопенко шагнул в «оружейную комнату», а Паланов, отказываясь смотреть на происходящее, обхватил голову ладонями.

Из коридора донеслось клацанье: задира на ходу вставил магазин и передернул затвор. «Встать! – скомандовал он, приближаясь к Паланову. – Слышишь ты, мокрица, тебе говорят!»

– «Как вы сказали: «Мокрица»?!» Вам нравится это слово? – тихо спросил Паланов, не повернув головы.

– А тебе, не нравится?

– Главное, чтобы вам нравилось.

– Не понял! Повтори, что сказал!

Паланов не успел повторить: вмешался сержант-разводящий: «Слушай, Кнопка, ты бы оружие на место поставил. С этим не шутят.

– А я не шучу!

– Курсант Кнопенко, сдать оружие! – надвигаясь, рявкнул сержант.

– Ты что, мне указывать!? – «Мальчиш-Кибальчишь» шел в разнос. – Всем! Встать!

Все, за исключением Паланова, повскакали с табуреток.

– А ты, что расселся? – ткнул его стволом недоросток. Даю предупредительный выстрел!

В помещении для бодрствующей смены оглушительно грохнуло и запахло порохом. Срикошетившая пуля вдребезги разнесла графин с водой. Звякнув, покатилась по полу гильза. С потолка посыпалась штукатурка. Из своей комнаты выскочил капитан – начальник караула.

– Кто стрелял?!

– Стоять, где стоишь! – Кнопка повернулся к нему и перевел рычажок с одиночной стрельбы на – автоматическую.

Офицер замер на месте. А бодрствующих, торчавших возле стола, мигом сдуло под стол, откуда видны были им лишь сапожки Кнопенко и коленки Паланова.

И снова все вздрогнули. На этот раз автомат не выстрелил, а, просто, грохнулся о дощатый пол.

– Кнопенко! Где Кнопенко? – заорал офицер, в два прыжка достигнув средины комнаты. – Паланов, куда все девались?

– Сейчас придут.

И в самом деле, бравые воины один за другим выползали из-под столешницы.

– Вы что тут в прятки играете?!

– Никак нет! – одергивая гимнастерку, вытянулся разводящий.

– Где стрелявший?

Кто-то робко пискнул: «Это – Паланов».

– Отставить шуточки! – замотал головой разводящий. Это – Кнопенко!

– Его автомат? – спросил офицер.

– Паланова! – пискнуло сразу несколько голосов.

– У вас что Паланов, – стрелочник?

– Громоотвод.

– Во-во!

Разводящий совсем обалдел с перепугу, уставившись на цевье автомата.

– Я тоже видел Кнопенко, – сказал офицер. – Где он? Там? Под столом? Пускай вылезает! Сейчас разберемся!

– Здесь он, – сипло вымолвил сержант.

– Где здесь?

– Вот…

Капитан взглянул на сержанта, проследил его взгляд и, присев на корточки, удивленно спросил: «Бог ты мой! Что это?!»

По дереву цевья, по вороненой стали оружия металась овальная длиною около двух сантиметров тварь. По бокам головы у нее располагались глазки и две пары усиков (большие и малые). Выпуклую спину покрывали восемь чешуек хитиновой брони с иероглифическим рисунком. Бегая, существо опиралось на семь пар ножек. Сзади торчали две короткие красные палочки, словно не успевшие отвалиться какашки.