Это было в Краснодоне - Ким Костенко

— Не разжился еще… — развел руками Подтынный.

В кабинет осторожно протиснулся здоровенный полицай с нескладным, почти квадратным туловищем, длинными руками и короткой бычьей шеей.

— Ты что хотел, Лукьянов? — спросил Соликовский.

Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, Лукьянов медленно подошел к столу, положил перед Соликовским узкую белую полоску бумаги, тщательно разгладил ее своими черными потрескавшимися ладонями.

— На дверь у хлебного ларька кто‑то наклеил, — глухо пробасил он. — Шел по улице, вижу — столпился народ, читают. Еле отодрал.

Соликовский поднес бумажку к глазам, потом оторопело посмотрел на полицая, перевел взгляд на спокойно курившего Захарова. Бледное лицо его постепенно начало багроветь, левая бровь поползла вверх, глаза налились кровью. Сжав рукоять плети, он что было сил стеганул ею по столу.

— Кто писал? Своими руками задушу гада! Ну?!

Лукьянов исподлобья взглянул на своего начальника, переступил с ноги на ногу:

— Допытывался у тех, что стояли возле ларька. Молчат…

Захаров перегнулся через стол, пробежал глазами по ровным строчкам:

«Долой гитлеровские двести грамм, да здравствует сталинский килограмм!»

Захаров удивленно присвистнул:

— Та–а-ак…

В комнате стало тихо. Тонко взвизгнув давно не мазанными петлями, глухо стукнула о косяк распахнутая настежь форточка.

Взгляд Соликовского скользнул по столу и вдруг остановился на забытой сводке, только что составленной Захаровым. Будто невидимые пружины подкинули его грузное тело:

— Зонс! Повесит, как узнает. И глазом не моргнет.

Отшвырнув ногой стул, Захаров вынул изо рта папиросу, процедил сквозь зубы:

— Не поднимай паники, начальник! Зонсу незачем знать про эту паршивую бумажку. Понял?

Он взял со стола злополучный листок, старательно изорвал его в мелкие клочья.

— Вот так. Пойдем лучше к Федору, отведем душу. И ты тоже, как тебя, — повернулся он к Подтынному, — айда с нами. Надо обмыть новую должность…

Они шли по когда‑то нарядной и шумной, а сейчас пустынной улице Дзержинского. Лишь изредка гулко раздавались торопливые шаги случайных прохожих, и снова наступала напряженная, гнетущая тишина. Город казался вымершим.

Возле бывшего здания горисполкома дорогу им пересек немецкий жандармский взвод. Одетые в одинаковые мундиры горохового цвета, поразительно похожие друг на друга жандармы тяжело топали коваными сапогами по мостовой и пели какую‑то немецкую песню. Впереди, смешно подбрасывая ноги, вышагивал щупленький, низкорослый ефрейтор.

Соликовский взял Подтынного за рукав, остановился.

— Слушай, ты вот военным был… Ведь правда, они непобедимы, а? Ну и силища! Я видел, когда красные отступали: идут усталые, злые. Замученные лошаденки еле–еле тянут пушки. Танков совсем мало. А у них могучая техника, вся пехота на бронемашинах. Такая армия весь мир завоюет, а?

Подтынный живо поддакнул.

Соликовский долго в задумчивости теребил рукоять своей плети, скользя рассеянным взглядом по пустынной улице. Наконец снова глухо заговорил, обращаясь к Захарову:

— Тебе не приходилось воевать с коммунистами? Я с ними в двадцать первом году близко познакомился. Под Фастовом окружили мы одно село. Засела там горстка большевиков, человек тридцать. Четырнадцать раз поднимались мы в атаку, а ничего не могли сделать, пока не сожгли все село… Около десятка раненых взяли тогда в плен. Секли плетьми, кололи штыками — никто ни слова. Вывели их за околицу, наставили винтовки, смерть–вот она, а они поют «Интернационал»…

Захаров подозрительно покосился на Соликовского.

— Что‑то я тебя не пойму. То у тебя немцы — сила, а то… Ты что, рвать когти надумал? Не к ним ли решил переметнуться? Нам с тобой, брат, деваться некуда. Забрались мы на крышу вагона, поезд мчится куда‑то, куда привезет — не знаем, а спрыгнуть нельзя — расшибешься. Так будем ехать весело!

Он с силой толкнул ногой дверь ресторана, у которой их уже поджидал ухмыляющийся хозяин…

Никто из них в тот день ни словом не упомянул о злополучной бумажке, обнаруженной полицаем на двери хлебного ларька. Но мысли каждого неотступно весь вечер вертелись вокруг нее. Кто осмелился так открыто, дерзко бросить вызов гитлеровским оккупационным властям? И сколько их в городе, таких смельчаков?

Между тем автор этой одной из первых появившихся в Краснодоне листовки сидел на чердаке небольшого шахтерского домика и при свете чадящей коптилки снова и снова перечитывал страстные, жгущие сердце строки:

«Слушайте нас, дорогие друзья, молодые горняки и горнячки, верные сыны и дочери родного Донбасса! Славные патриоты Советской Родины!

Молодое поколение горняков — шахтеры Снежнянки, Чистяково, Макеевки, Гришина и Буденновки, металлурги Мариуполя, Сталино и Орджоникидзе, машиностроители Краматорска и Горловки героически сражаются в рядах бесстрашных красных воинов за родную землю украинскую. Не одному десятку отважных сынов украинского народа за мужество и отвагу присвоено звание Героя Советского Союза. По всем фронтам прокатилась слава о Герое Советского Союза — сыне героя гражданской войны луганце Григории Онуфриенко. В Донбассе, на Украине и по всему великому Советскому Союзу гремит слава о боевых делах шахтерских партизанских отрядов…

Молодежь городов и сел Донбасса! Каждый час приближает ваше освобождение от фашистского ярма. Вас зовет на борьбу с кровавыми фашистскими бандитами Советская Отчизна. Поднимайтесь все как один на великое всенародное восстание, идите в партизанские отряды! Уничтожайте врага днем и ночью! Разрушайте дороги, мосты и железные дороги, режьте телефонные провода, уничтожайте презренных изменников Родины. Не верьте брехне гитлеровцев. Помните, что Германией правят крупные капиталисты, цепными собаками которых являются Гитлер, Геринг, Гиммлер, Геббельс, Риббентроп, Розенберг и другие. Разъясняйте всем, кто такие фашистские правители.

Молодые партизаны и партизанки! Вперед! Уничтожайте всех без остатка гитлеровских захватчиков, расстраивайте планы фашистского командования, не поддавайтесь на фашистскую провокацию. Фашисты гонят советских людей на рабскую работу в Германию. Разъясняйте всюду, чтобы прятались и не шли в немецкий тыл, на каторгу наши люди. Помогайте им вырваться из рук фашистов!

Героическая молодежь советского Донбасса!

Поднимайтесь на вооруженное восстание против немецко–фашистских захватчиков!

К оружию, товарищи!

Под знаменем Ленина — Сталина вперед к победе!

Центральный Комитет Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Украины».

Сережа Тюленин не раз уже читал это пламенное воззвание, которое было распространено по всему Донбассу незадолго до вступления фашистов в Краснодон. Он почти наизусть выучил весь текст. Сережа не был комсомольцем, но ни на миг он не сомневался, что именно к нему обращается Центральный Комитет комсомола в это трудное для Родины время, что именно в его помощи нуждается сейчас Отчизна. И, как мог, он старался помочь ей…

Случилось так, что он, один из самых отчаянных, самых боевых краснодонских хлопцев, не смог своевременно уйти из города и оказался на оккупированной врагом территории. В июне после окончания восьмого класса школы имени Ворошилова его вместе со многими жителями города послали на строительство оборонительных сооружений. Через месяц он пришел домой — похудевший, черный от загара и чем‑то сильно озабоченный. Позвав своих дружков Володю Куликова и Леню Дадышева, долго шептался с ними.

А утром следующего дня в Краснодон ворвались фашисты.

Сережа стоял у калитки и смотрел, как по улице, вздымая клубы пыли, проносились мотоциклисты в странных рогатых касках; шли группами, громко переговариваясь, солдаты в расстегнутых мундирах, с засученными по локоть рукавами…

Сильно хлопнув калиткой, Сережа вошел в дом, черпнул кружкой из ведра в сенях, жадно напился.

— Сидел бы дома, сынок, — встревоженно сказала мать. — Таким только попадись на глаза…

Сережа не ответил. Взглянув на старшую сестру Надю, кивнул головой в сторону двери.

— Видала вояк? Как хозяева ходят. По квартирам лазят, тащат, что под руку попадет. А сами все по сторонам озираются. Эх, пугануть бы их как следует!

И, недоговорив, снова выбежал на улицу.

Вечером он привел к себе на чердак Володю Куликова и Леню Дадышева и, усадив их за самодельный, сколоченный из ящика стол, прямо сказал:

— Давайте держать совет. Оружие у вас есть?

Друзья смущенно переглянулись, пожали плечами.

— Эх вы! А еще мечтали летчиками стать, военными людьми!

Порывшись в куче соломы в углу, Сережа извлек оттуда новенький немецкий автомат, несколько дисков с патронами, три гранаты.

— Вот, видали? Такого добра в степи сколько угодно, стоит только поискать хорошенько… Словом, завтра все вместе отправляемся за оружием. Что же, вы думаете, голыми руками фрицев бить?