Странная Алиса - Виталий Сергеевич Буданов

привыканием к нему, что уже вовсе не хочется на него обращать внимание, чудится, что он уже лежит лет сто и я начинаю немного недоумевать, как я могла о нем мечтать. Теперь он сжался в повседневность, утратил свою яркость, поэтому и не хватает у него сил броситься каждому в глаза. Видно, что он уже поседел и утратил свою красоту, но вот он наконец начал таять, о чем я мечтаю с конца зимы. А сейчас воздух – просто сокровищница благодати, о чем так чудно и дивно возвещают птицы. Мертвенную тишину начинает попирать их мелодичное пение разливающиеся то здесь, то там; и порой так неожиданно вырывается где нибудь из-за угла музыкальное щебетание. Я иду, пораженно внимая оркестру природы и думая как же дивен этот мир, как же он полон красоты, сколько в нем всего удивительного. Стоит лишь только обратить взор, как его причуды начнут разворачиваться словно новые миры и бесконечные бездны, куда как дни устремляются все невзгоды, скорби и страдания, и никто тебе не посмеет помешать любоваться ими. И тут же понимаешь бренность тьмы, и вечность Света над нею торжествует.

С какой-то радостной улыбкой я пришла домой, словно была рада всему, что меня окружает; затем быстро скинув с себя пальто, я поднялась на второй этаж, взяла краски, поставила мольберт и стала рисовать кота. Сначала я набросала эскиз, поместила его на перекрестке дорог, но затем передумала и отодвинула его чуть вглубь дороги. Отойдя немного передохнуть, я нечаянно взглянула на себя в зеркало, и ненадолго остановилась, будто поражаясь своему отражению, словно вместо себя я увидела кого-то другого. Мои голубые глаза светились от радости, губы смыкались в улыбку, и волосы ровно пробегались по плечам, чуть-чуть сантиметров на пять семь не дотягиваясь, хотя по их стремлению видно, что старались, до узкой талии. Я немного поправила волосы, прядь от которых вышла и чуть-чуть отдалилась от остальных, хотя никто сейчас на меня не смотрел, лишь только я сама, но все же по привычке решила поправить. Но затем снова принялась рисовать, стала уже наносить краску. На картину у меня ушел где-то целый день, так как несколько раз я делала большие перерывы, чтобы поесть или просто отдохнуть. Но в конце концов я закончила уже под вечер, который потопил в себе весенние краски, так как в основном был виден снег, а его проталины заделывала темнота, так что они не особо виднелись, и если они где-то и появлялись, то были похожи на тень от чего-то. Но в итоге получился тот самый серый кот, сидящий на дороге и смотрящий на меня своими прожигающими глазами, которые по-началу мутнели и не хотели передаваться, а порой даже вовсе сопротивлялись, скатываясь то к банально желтому или дурно красному, но все же спустя какое время они сошлись в тот самый оранжевый цвет, который пылал на его глазах. Но получился довольно выразительным, ушки правда у него выросли как-то по длиннее чем на самом деле, но это не особо заметно; он сидел на дороге, за ним располагаются ворота, а сам он цепко, словно когтями впивал в меня свой пламенный взгляд. Несколько минут я стояла возле мольберта, не в силах отойти от него или вообще пошевельнуться, но поразила меня не сама моя картина, а тот кот, который так же как и на картине сидел в моей памяти.

11.02.15.

Ночь

… В этот день я не могла усидеться дома, меня почему-то непрерывно манило на улицу, хотя погода уж явно была не для прогулок. Но все же мне не терпелось выйти даже под маленькие капельки моросящего дождя, который прятался и если внимательно не всматриваться, делался вовсе невидимым, однако не сбрасывал своего белого полупрозрачного покрывала. Однако разворачивал он его довольно далеко, видно лишь только было как застилая и убирая, словно кровать, едва ли различимый горизонт, сливший в себе конец земли и подъем неба.

Уж где-то в одиннадцатом часу я все же решилась выйти на улицу, хотя это одеяло, наброшенное на небо вовсе не комкало во мне испуг или брезгливость, просто не хватало чего-то, чтобы перешагнуть порог. Хотя я постоянно отвлекалась то на одно, то на другое, и в перерывах бросала на него обещающие взоры.

Но все же наконец, в один прекрасный момент я переоделась в джинсы,взяла с вешалки куртку и все же вышла за порог дома. На дворе календарь повернулся первым маем, хотя мало деревьев еще распустились, а темнота и вовсе не хотела показывать едва ли раскрывшиеся листочки. К тому же она как-то отбрасывала время назад, так что трудно угадать, что уже наступил май, этой ночи можно было спокойно дать начало апреля; и вовсе не бросится на тебя удивление, если вдруг по бокам дорожек заметишь оставшиеся комки снега. Привычная ранневесенняя чернота окружала все вокруг, имея какой-то сухой, но в то же время легко проходимый вид. Я шла абсолютно бесцельно, ничего меня сейчас к себе не влекло, ни одно место мне не подавало зова, мне любо было смотреть на дома и улицы поселка. Кроме меня на улице не было никого, вся она как-то таинственно пустела, покорно принимая свет от ярко-белых фонарей. Так приятно было пройтись одной по поселку, когда никто не обернет на тебя взор, когда все улицы принадлежат тебе, и ты можешь спокойно выбирать любую. Запах дыма иногда, медленно, но стойко, крался по ним, и так приятно его неожиданно улавливать. Полная безмолвная тишина, и кажется, что она радостно принимаемая каждым предметом, каждой веточкой и каждым домом. Я даже не знаю как назвать то состояние, которое было во мне в этот момент, то не радость и не грусть, хотя радость где-то рядом, как-то она ощущается, но самое главное, я поняла, что в этот момент я уловила и осознала настоящее именно эту минуту и эту секунду, которую впустила в себя и она плавно перетекла через меня, как светлая проточная вода; и, притаившись, можно спокойно распознать ее журчание, похожее на то, когда ручей перебирается через камушек.

Откуда-то донесся шум, он стал приближаться и делаться все сильнее и

сильнее, а затем и вовсе выдал проезжавший где-то вдалеке товарный поезд. Я остановилась под длинным столбом, с которого фонарь, будто специально для меня изливал свой свет; и я внимательно прислушалась, не смея ступить ни шагу. Откуда-то издалека послышался отчетливый шум колес, затем протяжный гудок, побиваемый снова стуком колес. Этот звук был какой-то