Глаз бури - Александра Торн

к берегу залива – через центр Фаренцы. Проплывая мимо площади Святого Марка, комиссар с удивлением оглянулся на здание инквизиции – оно было совершенно темным, без единого огонька, но на всех наглухо закрытых ставнях трепетали алые ленты. Пес вдруг встал и вытянул морду к дворцу, глухо заворчал, вздыбив шерсть на загривке. Глаза фамилиара в темноте горели, как угли. Лонгсдейл тоже поднялся, и сердце Бреннона екнуло. Неужели?..

Консультант вытащил из кармана амулет на цепочке, шепнул несколько слов и протянул руку над водой. Кристалл, оплетенный металлическими кольцами, вспыхнул и дернулся к инквизиторскому дворцу, как ищейка на поводке.

– Оно там? – глухо спросил Бреннон с нарастающим отчаянием. Лонгсдейл обернулся к нему. Глаза консультанта светились в темноте голубыми огоньками. Натан отвел взгляд. Он не мог запретить консультанту делать то, ради чего собственно консультанты и существуют. Но Валентина!.. Господи, сколько часов уже потеряно!

– Идите, – сказал комиссар. – Я вас высажу и отправлюсь к берегу.

Пес тут же отвернулся от дворца и положил лапу на колено Бреннона.

– Вы не сможете обыскать все побережье один, в темноте, – сказал Лонгсдейл.

– Почему это не смогу? У меня есть фонарь.

– Я… я не… – Консультант оглянулся на дворец. Комиссару и без объяснений было ясно, что означают алые ленты.

– Мы оставили там рыбаков и их падре, которые наверняка уже заразились сами и заразили инквизиторов. Им должен кто-то помочь, – добавил Натан, стараясь не представлять, каково это – сидеть взаперти, глядя, как чума поражает одного за другим, без возможности даже послать за помощью, чтобы не выпустить эту дрянь наружу. Он бы ни за что не хотел оказаться перед необходимостью принять такое же решение, как кардинал Саварелли.

– Они все умрут, – едва слышно проговорил Лонгсдейл. – Я не знаю, как это вылечить.

– Что? Почему?! – воскликнул комиссар и тут же понял, насколько глуп этот вопрос. Раньше Лонгсдейл всегда справлялся с любой дрянью, хоть с той, хоть с этой стороны, и Натану даже не приходило в голову, что однажды консультант скажет: «Я не знаю».

– Но им же можно хоть как-то помочь! Хотя бы остановить заражение?

Лонгсдейл покачал головой. Пес издал слабый скулящий звук.

– Но… но… – Бреннон тоже встал, глядя на черную громаду дворца и глухо сказал: – Но там же люди.

– Его преосвященство знал, на что шел, запирая все окна и двери. Если он так поступил, значит, – Лонгсдейл вздохнул, – он уже все понял.

– Там еще есть живые?

Пес кивнул.

– Я должен зачистить это место, – сказал Лонгсдейл, – чтобы не допустить распространения. Иначе то, что они сделали, окажется напрасным.

Комиссар молчал. Что чувствуют люди, умирающие за этими стенами, – те, кто еще утром даже представить себе не мог, на что им придется пойти ради остальных? На миг он понял, что, должно быть, ощущал пироман, когда оказался на острове посреди вспышки неизвестной заразы. Кто тогда принял такое же решение, как Саварелли? Сколько в тот раз умерли ради других?

– Я иду с вами, – решил Бреннон.

– Но это опасно! Вы можете заразиться!

– Я иду с вами. Я должен.

– Вам все равно нельзя входить.

– Хорошо.

Редферн писал, что при вспышке чумы, которая охватила Фаренцу в ноябре 1630 года, власти решили вывозить всех зараженных в карантинную зону – на Лиганту. Смерть, которую после долгих мучений встретили там не меньше десяти тысяч человек, по мнению Энджела, привела к появлению провала. А если чернокнижник тоже об этом знает и решил повторить этот опыт, чтобы… чтобы что? Зачем? Бреннон не мог вообразить причину, как ни старался. Он видел немало убийц и маньяков, на счету которых имелись десятки жертв, но еще никто на его памяти не собирался уничтожить сто шестьдесят тысяч горожан.

Лонгсдейл причалил к крытой галерее перед дворцом и сказал:

– Дальше вам нельзя.

– Что вы собираетесь делать?

– Чтобы остановить распространение… – Консультант запнулся. – Нужно сжечь их всех вместе с местом, где они заперты. Все тела, все предметы, все целиком. Конечно, Джен справилась бы намного лучше, но раз ее нет…

– Раньше инквизиция не гнушалась такими методами, – буркнул комиссар. – Но мы же не в Средневековье, черт возьми!

Над ним темнела громада инквизиторского дворца. Рыбаки, падре, инквизиторы и Саварелли – сколько их там всего?

– Они не будут мучатся, – пообещал Лонгсдейл. – Я не стану никого сжигать заживо. Просто прекращу их страдания.

– Мы даже не поговорим с ними? Чтобы они хотя бы знали…

Консультант зачерпнул воды, плеснул ее на мостовую и забормотал себе под нос. Пес сочувственно посопел и сел рядом с Натаном. Они не будут мучаться… только вот ни черта это не утешает!

– Ваше преосвященство, – позвал Лонгсдейл, склонившись над блестящей лужицей. В импровизированном зеркале мелькнул нечеткий силуэт, и голос, который Натан не сразу узнал, произнес:

– Это вы? Консультант?

– Мы здесь, – быстро сказал Бреннон. – Около дворца.

– Не входите! – глухо вскрикнул кардинал и отшатнулся, словно боялся, что зараза передастся даже сквозь стены.

– Сколько еще живы? – спросил Лонгсдейл. Повисло тяжелое молчание, и наконец Саварелли ответил:

– Они не умирают. Они превращаются… мы заперли их в подземных камерах. Они не выберутся, пока мы… пока мы сами, – с усилием закончил он, – не станем такими же.

Консультант нахмурился. Пес наклонился над лужицей, пристально всматриваясь в силуэт кардинала.

– А вы? – спросил Бреннон. Могучие плечи Саварелли поникли:

– Я тоже. Наверное, это занимает около двенадцати часов, судя по первым жертвам, которыми стали падре и рыбаки. Я, может, дотяну до утра, и еще с десяток моих людей.

Лонгсдейл переглянулся с псом и произнес:

– Боюсь, я не могу вам помочь. Я не знаю, как вас вылечить. Но я должен зачистить очаг заражения. Оптимальный вариант – полностью сжечь со всем… что внутри.

Кардинал молчал. Бреннон не видел его лица – лужица воды была паршивой заменой зеркалу – и не представлял, что сказать. Но если бы Саварелли надеялся на помощь, он бы связался с ними сам, через зеркало в своем кабинете.

– Слава богу, – произнес Саварелли, – что я не совершил последней ошибки. Я не поехал к дожу, как мы договаривались. Решил отложить, чтобы сначала допросить рыбаков и священника, а потом… К счастью, мы сразу же заперли все двери и окна, как только вы ушли.

– Никто из вас не выходил?

– Нет.

– Сколько вас внутри? – спросил комиссар.

– Всего было шестьдесят девять человек.

– Господи, – прошептал Натан.

– Пообещайте мне вот что, – вдруг сказал его преосвященство. – Когда найдете того, кто это сделал, то единственное misericordia Dei[2], которое он получит, – сожжение заживо!

– Да, – ответил Натан. – Обещаю.

– Никто из вас не сгорит заживо, – мягко добавил Лонгсдейл. – Это просто прекратится, и все. Потом я сожгу тела.

Кардинал несколько раз вздохнул. Бреннон невольно сжал кулаки.

– Что ж, хорошо, – наконец изрек его преосвященство. – Дайте нам пять минут и входите. – Он отвернулся и приказал, обращаясь к кому-то в комнате: – Молитесь! – А потом снова придвинулся ближе. – Я был рад нашему знакомству, сеньоры. Надеюсь, мы