Глаз бури - Александра Торн

эффектифна, как и мой коллега.

– Я ни секунды не сомневаюсь в этом, – дипломатично изрек кардинал, снова покосился на пуму и шепотом уточнил: – А она точно ручная?

Большая кошка, свернувшаяся клубком у камина, подняла голову, смерила его преосвященство презрительным взором и фыркнула. Пес ободряюще похлопал кардинала хвостом по колену и улегся рядом с пумой. Комиссар пригласил всех к столу перед зеркалом, которое уже начало светиться.

Спустя секунду в нем появился Энджел Редферн. Маргарет стояла рядом, слегка опираясь на спинку его кресла; Натан обеспокоенно заметил, что она бледна и тоже выглядит уставшей, под глазами даже обозначились тени.

– Доброе утро, – поприветствовал комиссар. – Ваше преосвященство, позвольте представить вам мистера Энджела Редферна, создателя всех зелий, амулетов, оружия и прочего обеспечения для консультантов. Его ассистентка, – это Натану далось нелегко, – мисс Шеридан.

Лонгсдейл и Регина Эттингер едва не подпрыгнули и уставились на пиромана, как дети – на святого Николая с мешком рождественских подарков. Но Редферн, не удостоив их и взглядом, смотрел на кардинала, и Бреннон впервые в жизни увидел сочувствие на лице пиромана. Пироман негромко спросил:

– Многих вы потеряли?

– Треть, – ответил Саварелли. Энджел опустил голову, и Маргарет положила руку ему на плечо.

– Вы такое уже видели? – отрывисто спросил кардинал, и пироман молча кивнул. – Где?!

– Перед открытием провала, – пробормотал Редферн. – Тогда удалось убить всех… зараженных. У нас не было вивене, чтобы спастись.

Саварелли сглотнул. Натан его не винил: явление вивене в сиянии благодатной мощи изрядно шокировало бы даже конченого атеиста. Вчера ночью кардинал вцепился в комиссара, как клещ, и Бреннон с большим трудом отбился от настойчивых вопросов насчет ангела во славе и прочей богословской чуши. Он даже не подозревал, что Саварелли вообще во все это верит. С другой стороны, Натан не очень представлял себе, как объяснить служителю церкви, что своим спасением он и его инквизиторы обязаны едва ли не языческой богине.

– Мы должны знать, как это произошло, – мягко сказал Лонгсдейл. – Расскажите, что случилось после нашего ухода.

Саварелли опустил руки на папку и сжал кулаки. Ему было нелегко начать, но никто его не торопил.

– Когда вы ушли, – наконец заговорил кардинал, – я распорядился о допросе рыбаков и их священника, а сам занялся документами приемышей. У нас есть свой архив, и брат Иларио… – Голос кардинала стих. Комиссар не стал спрашивать, что случилось с архивариусом. Помолчав, его преосвященство продолжил: – Он нашел все документы, и я стал их просматривать. К тому же я собирался к дожу и хотел написать несколько писем в другие отделения инквизиции. К счастью, не успел. Кто знает, не прицепилась бы к бумаге эта зараза…

– Прицепилась бы, – отрезал Редферн. – Вы были заражены с того момента, как подошли к рыбе.

– Теперь я и сам знаю, но тогда я ничего не понял. Пока я работал, ко мне поднялись инквизиторы, которые занимались допросом, и сказали, что всем рыбакам и падре вдруг стало худо. Я сам спустился к ним, но на первый взгляд мне не показалось, что с ними что-то не то. Они жаловались на слабость, озноб и одновременно – жар, путались в словах, у двоих уже начался бред. Слава Богу, – тут кардинал перекрестился, – у нас есть свой врач, брат Филиппо, и мы сначала вызвали его. Если б мы послали за другим врачом… – Саварелли поежился.

– Когда вы заперли все окна и двери и повесили ленты? – спросил Лонгсдейл.

– Я сразу запретил всем инквизиторам выходить и впускать тех, кто приходил к нам. Брат Филиппо заподозрил отравление ядовитыми парами от рыбы, мы перенесли рыбаков и падре в наш лазарет и оставили на попечение врача. Я вернулся к себе, но через два или три часа ко мне поднялся брат Филиппо и доложил, что им стало хуже – на теле появились пятна и бубоны, и нам… – Кардинал посмотрел на свои руки. Он наверняка увидел на них то же самое… позже. Сердце Натана сжалось. Он не знал, что делал бы, если б ему пришлось решать, как быть в такой ситуации. – Тогда я приказал повесить ленты и запереть все входы и выходы. Брат Маттео и еще несколько его коллег, которые знают некоторые слова…

– Заклинания, – пояснил пироману Бреннон. Тот только дернул бровью.

– Они решили использовать их и некоторые смеси… зелья, – сдался кардинал. – Мы использовали заклятия и зелья, но уже через полчаса братья, которые допрашивали рыбаков, пожаловались на недомогание. А затем и помощники брата Филиппо, и он сам. И тогда… тогда мне стало ясно. – Он опустил голову и пробормотал: – Если бы я знал – я бы убил их всех, из милосердия, потому что… они же просто разлагались живьем, – прошептал он и закрыл глаза.

– Вы не могли знать, – с неожиданной мягкостью сказал Редферн. – Никто не может этого знать, кроме тех, – он запнулся; Маргарет сжала его плечо, и он накрыл ее руку своей, – кроме тех, кто уже становился свидетелем подобного.

– Хорошо, што таких людей пока немного, – сказала мисс Эттингер, налила бокал вина и придвинула к кардиналу.

– К четырем часам, – продолжил Саварелли, – мы поняли, что заражены все. И я тоже. Было немного паники, однако я смог их успокоить. Я думал, мы сумеем найти лекарство. Но тогда мы все еще не до конца понимали, в чем дело, я даже хотел связаться с вами, и тут ко мне прибежал помощник брата Филиппо. Рыбаки и падре – с ними творилось что-то странное.

Комиссар подобрался. Вчера он до конца не понял, что же происходило в инквизиторском палаццо, – ему было ясно лишь, что зараза оказалась гораздо хуже, чем казалось на первый взгляд. Но куда уж хуже?

– Они бродили, – сказал его преосвященство. – Разлагаясь на ходу, они – рыбаки и их падре – бродили кругами по палате и издавали этот звук… как будто вой на одной ноте, без перерыва на вдох и выдох. От них просто отваливались куски плоти, но они двигались, пока… пока…

Он умолк. Бреннон сидел, вцепившись в подлокотники кресла. Господи, да что же это за срань?!

– Пока они не заметили нас, – выдавил кардинал. – И тогда они… стали соединяться. Я никогда не видел… и надеюсь, больше никогда не увижу… – Он вцепился в бокал и залпом выпил. Консультанты и их фамилиары молча глядели на него. Впервые эти совершенные машины для борьбы с потусторонним казались настолько растерянными. Они даже стали еще бледнее, чем обычно.

– Они сливались, – вдруг проговорил Редферн. – Соединялись в одно. Верно?

– Боже, – выдохнула Маргарет. Кардинал кивнул.

– Когда оно повернулось к нам, мы… мы не смогли… Но потом, когда мы добежали до конца коридора, я приказал забаррикадировать двери, повесить на них все амулеты, которые у нас нашлись, и… так это и оставили. Оно бродило там и