Солнце в силках - Марина Сычева

кто побогаче!

Освободив тушку от шкуры до середины, Тураах отложила нож и стала собирать мех руками. Старуха все причитала:

– Тимир Алтаану так и ел глазами на Ысыахе – вот уж хорошая партия! – услышав имя кузнеца, Тураах почуяла легкий укол в сердце. – И из соседних улусов парни ездили, один статный такой был, чернявый, только прихрамывал слегка. Алтаана все нос воротила. Неспроста, я так Уйгууне и сказала: странно все это, негоже. А потом – глядь! Алтаана-то по темноте в чащу крадется!

Тураах сдернула шкурку и принялась перерезать оставшиеся жилки.

– Нехорошо, да только к кому ж она так бегала-то, Сайыына-эбэ?

– Уж к кому точно, не знаю, да только я однажды вышла во двор: не от любопытства, нет, а кости-то ночью так и ломило, спать не могла. Гляжу, а Алтаана за ойууном нашим в лес крадется. Ой, хоть и ойуун Табата, но и он в состоянии девку попортить! Да только не знаю, к нему ли Алтаана бегала али еще к кому. Ведь чуть раньше в ту же сторону гость этот, хроменький, прошел…

Тураах напряглась: Табата ли? Или незнакомец? Нет ли связи между этими ночными встречами и болезнью Алтааны?

– А ты, Тураах, только на зов Туярымы приехала али сестру в ученицы забрать хочешь? И что с Алтааной-беднягой делать будешь?

– Зайца бы лучше сразу сварить, а шкурка знатная вышла, вот. Как раз на пару рукавичек хватит, – нахмурилась Тураах. – Что до Алтааны… буду лечить. А Каталыына красавицей растет, да только нет в ней шаманьей силы.

– Ой, спасибо, уважила старуху! – радостно схватилась за мех Сайыына. – Ты заходи еще, не часто гости меня, старуху, балуют!

Пообещав заглядывать, Тураах откланялась. Она была довольна: болтовня старухи подсказала направление поиска. И сестру Тураах смогла обезопасить. Глядишь, забудет даже самая известная сплетница улуса все то, что про малышку Каталыыну говаривали когда-то.

Волосы Алтааны были вычесаны и заплетены в две тугие косы – Уйгууна расстаралась. Но лицо в обрамлении рыжего кружева еще больше заострилось. Жизнь в ней еле теплилась: тянуть больше было нельзя.

Отослав Уйгууну, не отходившую от дочери ни на шаг, Тураах села у орона и задумалась. Если кут Алтааны похитил абаас, можно было попытать счастья, выменяв ее душу на жертву. С другой стороны, это первое, что должен был предпринять Табата. Если у ойууна не вышло, отнесется ли к жертве из рук удаганки коварный абаас благосклоннее?

Есть и второй путь: отправиться за похитителем и вызволить кут Алтааны. Для этого нужно взять след.

Тураах откинула косу и вынула из мочки Алтааны сережку. Металлическая веточка с остреньким листочком казалась знакомой. В памяти всплыло: «Кутаар, кутаар, татаар-кутаар, поймай кутаар, обласкай кутаар…»

В камельке вспыхнуло – Тураах вздрогнула и повернулась к очагу. На удаганку смотрел рыжебородый Уот иччитэ. Старик качал головой, указывая на сережку-веточку, поленья недовольно трещали.

Дух огня собрал морщинистые ладони в горсть и дунул – над камельком заклубился дымок, складываясь в фигуру богато одетого всадника. Гость соскочил с коня и, привязав его к сэргэ, направился к юрте. Он был высок и широкоплеч, но крылась в его движениях некая неправильность.

Дым рассеялся, Уот иччитэ еще раз кивнул удаганке и исчез.

Тураах поклонилась опавшему пламени, нашла среди запасов Уйгууны масло и щедро плеснула в пасть камелька. Затем вышла в хотон, где хозяйничала Туярыма.

С болезнью дочери Уйгууна совершенно забросила хозяйство, и вся работа по дому легла на плечи Туярымы. Она не роптала, но лицо ее осунулось, а руки огрубели.

– Это подарок Тимира? – на ладони Тураах сверкала сережка Алтааны.

– Нет, – устало ответила Туярыма. – Серьги сестре подарил гость из дальнего улуса. Который приезжал после Ысыаха. Высокий такой, богато одетый. Только он прихрамывал на левую ногу. Сказал, что на охоте его волк подрал. Очень хвалился, что из его шкуры зимний кафтан сшил… Он и мне такие подарил, но я носить не стала. А Алтаане подарок понравился.

– Хромал, говоришь? – картинка складывалась. – Вы ему отказали?

– Уж больно хвастал! – презрительно проговорила Туярыма. – Такие обычно на словах орлы, а на деле – цыплята. Сильный мужчина немногословен. Да только сватов этот пришлый не засылал…

– Туярыма, куда Алтаана ходила ночами? Уж не этот ли гость заезжий ее караулил?

– Старая сплетница наболтала? – волна холода окатила Тураах. – Ты, удаганка, меньше старушечьи сплетни слушай: не было такого!

– Зря таишься, – Тураах взяло зло. – Сама ведь на помощь позвала!

– За помощь будет и благодарность, а сплетни завистливой старухи к делу не относятся.

Из этой правды не вытянешь. Скрытность Туярымы настораживала, но, похоже, вор нашелся.

– Время на исходе. Я отправлюсь за кут Алтааны. Если через три ночи не вернусь вместе с душой твоей сестры, то помочь ей уже никто не сможет.

Туярыма побледнела:

– Матери не говори, она только надеждой жива.

Тураах кивнула и вернулась к постели Алтааны. Постояла немного, вглядываясь в призрачные черты:

– Только держись, я уже иду.

Говорят, знахаркам да шаманам открывай все. Но я не выдала твой секрет, сестра, уберегла от позора. Не пожалеть бы потом об этом…

Лучик света, ласковый огонек лучины – Алтаана. И только мне ведомо, сколь разрушительным может быть пожар в твоем сердце. Имя этому пожару – любовь. Не только мое спокойствие, но и честное имя семьи, даже (страшно сказать!) нерушимые законы народа и богов – все пожрал пожар страсти.

А я невольно узнала твою тайну да прикрыла тебя. Только шила в мешке не утаишь, вот и востроглазая старуха Сайыына что-то прознала: мелет языком направо и налево. Не дошло бы до матери.

Позор не сотрешь. Да что теперь говорить! Накликала ты своей любовью беду, ни меня, ни сердце матери не пожалела! Лежи теперь, полупрозрачная, на грани смерти…

И я не лучше! Не скажи тогда заезжему жениху, тому, хромоногому, что глянулся тебе его дар, не намекни, что нужно бороться за тебя, кто знает… Все думаю, не я ли на тебя похитителя навела? Не он ли душу твою унес?

Или все же любезный твой ойуун виной? Кто их, шаманов, разберет! Почему вернулась ты, сестра, тем вечером сама не своя? С кем встречалась в лесу, с заезжим молодцом или с Табатой?

Терзают сомнения. И кто скажет мне теперь: промолчав, не открывшись Тураах, уберегла ли от позора меньшую сестру или подтолкнула к краю?

На полпути к осиротевшей урасе Табаты удаганка остановилась и пронзительно каркнула. Воронья роща отозвалась нестройным граем: Серобокая получит весточку, где бы ни летала.

Тураах ускорила шаг. Котомка с запасом еды легонько хлопала по спине, металлические накладки на кафтане решительно позвякивали, на ходу удаганка достала из-за пазухи веточку-сережку Алтааны и аккуратно вдела в мочку левого уха – она укажет путь.

Обогнув урасу, Тураах вошла под уютно шелестящие своды тайги. Тропинка вилась между мощных стволов, уводя прочь от озера. Чем дальше заходила удаганка, тем сильнее ощущала пульсацию мест силы. Впереди разливалось теплое зеленое свечение от тополя Табаты. Дальше, на краю тайги у самого озерного улуса, слабо мерцало пепельное пятно – здесь несколько зим назад погиб дархан Чоррун. Еще глубже, там, где лес огибал деревню и тянулся далеко на юго-запад, среди деревьев клубилась тьма. От нее веяло опасностью и страхом, но какова природа злого сгустка, Тураах не знала. Полон тайн лес, и многие из них темнее ночи.

Озадаченно мотнув головой, Тураах отсекла все лишнее и устремилась к тополю. Дерево дружелюбно шелестело кроной, приветствуя удаганку. Коснувшись ствола, Тураах ощутила ток силы. Здесь все осталось как прежде – похоже, тополь коротал дни в одиночестве: Табата не появлялся, и даже олень, оставивший отметку на упругом теле дерева, не возвращался сюда.

Сдвинув котомку так, чтобы она не мешала прижаться спиной к стволу, Тураах села и закрыла глаза. Над головой прошуршали крылья – догнала-таки Серобокая.

Тураах сосредоточилась, смотала чувства в клубок и принялась вязать узелок ощущений у левого уха. Металлическая веточка налилась тяжестью, потянула вниз: все верно, на поиски Алтааны ойуун отправился именно этим путем.

Следуя зову, удаганка перекинула нить ощущений от уха к корням тополя. Теперь,