Проша - Елена Ткач

В этой бешеной гонке не слышалось звуков погони. Они знали, что Сам неслышен, невидим, неощутим… только душа способна распознать рядом его присутствие. Но душа Сене сейчас ничего не говорила — она вся сжалась от ужаса! Девчонка запрещала себе думать о страшном — она старалась помнить лишь об одном: они должны выбраться отсюда и добраться до деревни, где поблизости, прямо за огородами протекал в овраге ручей.

Удивительно, но так и случилось! Ноги несли их, казалось, быстрее ветра… Быстро миновали подземный туннель, выбрались наружу — в неприветливую серую предрассветную хмарь… На земле все было тихо — как видно, бандиты все ещё спали, сморенные Лапекаковым зельем. Прячась по кустам, по заборам, пробрались к воротам участков, перебежали бетонку, пронеслись перелеском — и вот уж впереди замаячили сиротливые деревенские домишки, сарайчики, где-то вдали протарахтел мотоцикл, первый петух проорал — хрипловато, дерзко, надтреснуто… Быстро свернули за околицу к огородам, задыхаясь, из последних сил спрыгнули в неглубокий овражек, где раньше текла речушка — она давно пересохла, превратившись в едва заметный петляющий ручеек.

Рухнули на песок под кустом, мокрые, ошалевшие, с вытаращенными глазами… Немного отдышались, огляделись… вроде бы, никого.

Сеня склонилась над свертком, который все это время крепко прижимала к груди.

— Проша, мы кажется добрались. Куда нам теперь?

Слабый едва слышный шелест был ей ответом. Она наклонилась ниже, ухом приникла к майке, вымокшей от её пота, ручьем стекавшего за ворот.

— Повтори, пожалуйста. А, поняла!

Она вскочила как боевая лошадка, верная приказу своего ездока, и устремилась вперед — вниз по теченью ручья, ближе к станции и чуть в сторону от деревни.

— Ну что? — сопя, спросил Мамука — он все никак не мог отдышаться.

— Это совсем близко. Тут излучина — ручей делает поворот, чуть расширяется, и там должна быть поваленная старая ива. Проша мне так сказал. А под ней… вот она! — крикнула Сеня, указывая свободной рукой вперед.

Ручей в самом деле заметно расширился, превратившись в подобие довольно-таки быстроводной речушки — шириной метра в полтора. За поворотом ручья русло перегораживал ствол упавшего дерева, рухнувшего с довольно высокого берега, подмытого водой — это была старая ива. Ветви её обломились, ствол почернел от времени и непогоды, но корни ещё цеплялись за край земли — дерево все ещё было крепким и совсем не трухлявым — видно, старые деревья умели бороться за жизнь!

Сеня вспомнила, что когда она рассматривала фотографии, это место под упавшим стволом, вернее, под самыми корнями, укрепившимися на обрыве, особенно притягивало её взгляд. Точно вспыхивало в ней что-то, когда она глядела на этот подмытый песчаный берег с нависавшими над ним иссохшими корнями…

— Все, пришли! — выдохнула она с облегчением. — Я знаю, где это. Мамука, быстрее копай!

— Где копать-то? — невесело поинтересовался парень, который не привык к таким сумасшедшим пробежкам и в конец выдохся.

— Вот здесь, где песок под корнями обсыпался — тут углубление, видишь? За нас время уже половину работы сделало, так что, давай — не ленись.

Она осторожно уложила майку на песок подальше от воды, шепнула: «Прошенька, я сейчас!» — и кинулась к Мамуке на помощь. Вдвоем они начали разгребать землю руками. Делать это было совсем нетрудно, потому что песок осыпался и обрушивался пластами почти без посторонней помощи… Но чем дальше они расширяли отверстие, тем копать становилось трудней — пришлось выломать две сухие ветки и использовать их в качестве палки-копалки первобытного орудия пращуров.

Вскоре Сенина палка наткнулась на что-то твердое.

— Есть! — заорала она, не заботясь о том, что их могут услышать: кругом по-прежнему не было ни души, только горизонт на востоке зарозовел и начал чуть проясняться.

Они начали рыть с удвоенными усилиями, и вскоре показался небольшой деревянный сундучок, окованный проржавевшими полосками меди.

— Вот это да! — вытаращил глаза Мамука. — Клад! Ксюшка, тут же настоящий клад! Давай скорее, надо его открыть.

— А может, не надо? — засомневалась Сеня. — Прямо так понесем закрытым! И вообще… пусть подавятся! Там же наши папы! А мы тут будем со всякими кладами копошиться!

Выпалив это, она почувствовала за спиной слабое шевеленье и обернулась. Майка елозила по земле — Проша хотел ей что-то сказать! Она в два прыжка оказалась возле него, наклонилась, прижалась ухом…

— Я поняла! — звонко крикнула Сеня, распрямившись во весь рост. — Мы должны открыть сундучок, потому что в нем — наше спасенье! И Прошу то, что в нем, тоже спасет!

Мамука с новыми силами взялся за дело. Сняв ботинок с модными металлическими заклепками, он что есть мочи принялся лупить им по железным скобам, на которых болтался насквозь проржавевший замок. Однако, ботинок оказался неподходящим орудием. Тогда Мамука огляделся и, завидев неподалеку какой-то кусок железа, торчавший из песка, издал победный клич и принялся его вытаскивать. Кусок железа оказался старой дверной ручкой. Как раз то, что нужно!

Поддев ручку под дужку замка, Мамука велел Сене усесться на сундучок и придавить его к земле своим весом, сам же принялся изо всех сил поворачивать ручку от себя, используя её в качестве рычага. И скоро проржавевшая дужка замка не выдержала и треснула. Замок с глухим стуком упал на песок. Все красные от волнения, кладоискатели стали изо всех сил дергать крышку, но она сдаваться совсем не хотела. Мамука весь обливался потом, и Сеня вытирала ему лицо краешком своей маечки. Наконец, чертыхнувшись, он свалился без сил на песок. От отчаяния Сеня пнула крышку каблуком сандалеты, и та… откинулась!

Над просиявшим миром показались первые лучи солнца, рассыпались по воде, задрожали в свежей зелени, в куртине орешника… и ожили, заиграли драгоценные камни, долгие годы не видавшие света!

Сеня ахнула и застыла, не в силах ни слова вымолвить. Мамука был в этом с нею полностью солидарен! Лапекак как-то весь поблек и перестал сучить своими отростками. А майка на берегу чуть явственней зашевелилась и из неё послышался едва слышный голос:

— Крест… Ищите крест.

Сеня опомнилась и стала, не дыша, разгребать сокровища. Из глубины глянул на неё потемневший лик Божьей Матери… Она бережно взяла икону, сдула с неё пыль, положила на зеленую травку и подумала, что это, наверное, та самая чудотворная, о которой говорил Проша. Солнышко заиграло на потемневших красках иконы, и Ксения с изумлением увидела, что лик улыбаеся…

Здесь было множество предметов церковной утвари: подсвечники, кадильницы, золотые лампады и чаши, отделанные рубинами и сапфирами, крупные медальоны на золотых цепях, тоже украшенные камнями, тяжелые старинные фолианты, куски драгоценной парчи, шитой золотом и жемчугом… Потускневшее золото, покрытое слоем пыли, чуть поблескивало в лучах солнца.

Сенины пальцы, послушные Прошиному велению, искали то, что должны были отыскать. Они нащупали две перекладины, пересекавшие одна другую, ухватили, потянули из глубины, раздвигая нити жемчуга, как видно, украшавшие прежде лики святых в окладах икон… Она извлекла из сундучка простой деревянный нательный крест на истлевшем шнурке. Он был темный, гладко отполированный, довольно крупный — с её ладонь. Полустертый от времени силуэт распятого Христа едва виднелся на нем. Сеня погладила деревянную поверхность креста и обернулась к Проше.

— Это он? Ты о нем говорил?

Она опустилась на коленки возле майки, которая вздымалась и опадала в такт дыханию того, кто был там, внутри…

— Дай мне… — Прошин голос стал слышней, точно близость предмета, извлеченного ею из сундучка, придала ему сил. — Положи его… сверху.

Затаив дыхание, Сеня положила крест на синюю майку и сама внезапно перекрестилась. И запрокинула голову, глядя в голубой небесный простор…

— Господи, помоги ему! Пусть он снова станет собой. Если он что-то сделал не так, прости его, пожалуйста… Он ведь хотел, как лучше! Он хороший, Господи, очень хороший! Помоги ему!

Она вздохнула и горячие слезы, внезапные как майский утренний дождик, потекли по щекам, закапали майку…

— Колечка! Моя Колечка! Мы победили… — послышался знакомый скрипучий голос, а когда она подняла глаза… перед ней на песке стоял домовой, прежний, видимый! — и улыбался во весь рот глуповатой блаженной улыбкой.

— Вот он, клад казначейши! Моей Варварушки! Вот и довелось мне, жалкому, недостойному, на свет Божий из земли его вызволить… И это все ты, Колечка, родная моя! Без тебя…

— Он… он проявляется! — прошептал обалдевший Мамука, который в отличие от Сени наблюдал весь процесс с начала и до конца.

Проша широко раскинул лапы, точно намеревался обнять этот берег, и упавшее дерево, и сундучок, слегка накренившийся на песке, свою спасительницу и незнакомого чернявого толстяка, который вдруг стал оседать… Проша, сжимая крест, шагнул к нему, а тот от неожиданности так резко взмахнул рукой, что задел крест — тот взлетел, описал плавную дугу, упал на воду и поплыл… ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ.