Проша - Елена Ткач

Он растворился в ночи, и скоро они услыхали победный писк: «Нашел!»

Сеня с Мамукой поспешили на зов, и в самом деле возле заросшей сорняками грядки с клубникой обнаружили проржавевший ломик, который, как видно, так долго здесь пролежал, что врос в землю.

Мамука без особых усилий выворотил лом из земли и, отдуваясь, потащил его за калитку к люку, возле которого Сеня пританцовывала от нетерпения. Оказалось, что её новый друг был довольно силен — с двух попыток ему удалось подцепить край тяжеленного люка и своротить его на сторону. Вдвоем с Сеней они сдвинули его подальше от края — так, чтобы круглое отверстие оставалось свободным. Перед ними зиял провал. Оба, стоя на краю, переминались с ноги на ногу, заглядывая внутрь. Оттуда доносился приглушенный шум воды и тяжелые душные испарения…

— Я полезу первая, — заявила Сеня, — я там уже раз побывала. У тебя нет фонарика? — без всякой надежды спросила она у Мамуки.

— Знал бы — захватил, — пробормотал он, вглядываясь в кромешную тьму под ногами. — Слушай, у бандитов же есть фонарик! Они его ещё чем-то прикрыли, чтоб света снаружи не заметили. Давай я сгоняю, а? Они же спят как убитые, а я по быстрому: раз, два — и в дамки!

— А если проснутся? Тогда все пропало…

— Я сгоняю, — пропищал Лапекак. — Они меня даже и не заметят. А фонарик того — тю-тю…

— Ты же — тень, — с недоумением изрек Мамука. — Как же ты фонарик возьмешь — он же, ну, как это… потный, материальный… У него — вес!

— А ты думаешь, у меня нету веса, что ли? Еще какой! Только чего бестолковым объяснять — все равно не поймете. Хоть я и неприкаянный дух, но все ж таки в вашем мире кое-какой навык имею… Стойте тут — я мигом.

— Ну и дела-а-а! — только и смог вымолвить Мамука и сел, где стоял — у самого края подземного хода, свесив ноги вниз.

Не прошло и минуты, как Лапекак вновь замаячил у них над головами, торжествующе потрясая фонариком, который плотно, как щупальцами, обвивал своими отростками.

— Теперь скорее вниз! — скомандовала Сеня. — Там в стенке колодца железные скобы вроде ступенек. Нащупывай их ногой — и за мной!

Когда луна, вдоволь налюбовавшаяся этим зрелищем, скрылась за облаком, в поселке по-прежнему не было ни души… Только какой-то сутуловатый очкарик мчался на велосипеде по направлению к станции — мчался не разбирая дороги, подскакивая на рытвинах и ухабах, съезжая в канавы и с разгону влетая на горки… Он гнал так, точно за ним гналась свора собак. Он торопился на станцию — туда, где люди, туда, где милиция, где можно позвать на помощь! Самые близкие люди на свете попали в беду! Это был Костик. Сене вовсе не показалось, когда она заметила голову брата, мелькнувшую над забором. Он все видел, все понял и спешил им на помощь!

Между тем, благополучно завершив спуск в колодец, Сеня с Мамукой двигались по дну туннеля по колено в воде, освещая себе путь пляшущим светом фонарика. Сеня совсем не помнила, как оказалась в жилище Проши, она тогда была как бесчувственная, и до места её благополучно доставил домовой. Теперь их вел Лапекак, порхая впереди бесформенной неуклюжей бабочкой. Идти им пришлось недолго: за очередным поворотом — четвертым или шестым, Сеня сбилась со счета! — показалось небольшое углубление наподобие ниши в стенке туннеля. Оно было занавешено знакомой драпировкой, похожей на гобелен.

Она решительно оттеснила Лапекака, откинула ткань и шагнула внутрь. Оба её спутника — мальчик и неприкаянный дух, последовали за ней.

В Прошином прибежище было знобко, сыро и полутемно. Только слабо мерцал холодный зеленоватый свет. Вся мебель оставалась на своих местах, только хозяина нигде не было.

— Проша! — тихонько окликнула Сеня. — Прошенька, где ты?

Ей было не по себе. Ведь где-то тут Сам! Если он может даже с домовым сладить, то уж с ними-то…

— Тут он, чую я, — так же тихо, каким-то не своим голосом сообщил Лапекак. — Похоже… точно, он в кресле. Да, не в том — а в своем! Он всегда в нем сидит.

Сеня на цыпочках приблизилась к креслу, склонилась над ним, протянула руку… Никого. Ничего!

— Да он же невоплощенный! — завопил Лапекак. — Ты его и нащупать-то не сумеешь!

— А как же быть? — обернулась на его голос растерянная Сеня. Лапекак так резво заметался из угла в угол, что трудно было за ним уследить.

— Слушай, ты… Лапекак! — прикрикнул Мамука. — Перестань мельтешить и говори толком как его отсюда вытащить.

— Как-как… не знаю я. И потом, зачем вытаскивать-то, не пойму? заныл Лапекак. — Ему тут покойно… тихо… И бандитов тут нет. Они сюда ни в жизть не пролезут! И вы пересидели бы тут. А там, глядишь, чего-нибудь переменится.

— Ну, ты и гнида! — сквозь зубы процедил Мамука. — Сам же говорил, что ещё немного — и он развоплотится. Совсем! Что ему помощь нужна…. Что ж нам: сидеть тут и ждать?

— Мамука, да не слушай ты его, что с него взять — с бесформенного? Надо отсюда срочно сматываться, не нравится мне тут. Того и гляди — Сам явится.

— А кто такой этот Сам? — поинтересовался Мамука. — И нельзя ли его по голове чем-то тяжелым?

— Боюсь, что нельзя, — с сожалением сказала Сеня. — Он ведь тоже… того. Дух! Только он ещё хуже… Он темный — бес, то есть. Да ещё шишка среди этих бесов большая… Сильный он очень — так Проша говорил. Ох, Проша, Прошенька, как же быть?

Она рухнула в кресло напротив Прошиного и уронила голову на руки.

— Эй, хорош нюни распускать! — рассердился Мамука. — Свяжешься с девчонкой, потом только и будешь, что сопли ей вытирать…

— И ничего ты не будешь! — Сеня вскочила. — Мамука, это ты правильно… ты меня зли, потому что, мне кажется, Сам начал действовать. Он меня усыпляет, что ли, или вроде того. Ведь наверху мы уже все решили что и как делаем… Так ведь?

— Угу, — откликнулся Мамука, разглядывая старинный буфет. — Только вроде решили мы, что надо действовать быстро, а ты тут…. - он раскрыл дверцы буфета, и оттуда градом посыпались грецкие орехи.

— Так! Все ясно, — по-боевому воскликнула Сеня. — Лапекак, ты Прошу чуешь?

— Ну, чую… — нехотя ответил тот.

— Ты его нащупать можешь? Ну, взять на руки, — понукала она расклеившегося служку.

— Ну… могу. А дальше что?

— А то! Мамука, снимай майку!

— Это ещё зачем?

— Затем, что мы Прошу в неё обернем, чтобы от него духом человеческим пахло, и Сам его не учуял.

Мамука покачал головой, но майку снял. Сеня передала её Лапекаку, и тот, шевеля отростками, накрыл ею пустоту над креслом, подоткнул со всех сторон, и дети увидели нечто вроде продолговатого шарика неровной формы, обернутого в синюю майку с надписью «Пума».

Мися перехватила у Лапекака этот сверток, склонилась над ним и тихонько шепнула:

— Прошенька, это я! Ты меня слышишь?

Майка еле заметно пошевелилась, и Сеня услышала звук, похожий на слабый шорох листвы: «Сслышшшу-у-у…»

Она просияла, кивнула Мамуке и по его изумленному лицу поняла, что и он услыхал этот шелестящий глас пустоты, обернутой в майку.

— Проша, держись, мы тебя выручим! Мы сейчас двинемся наверх — искать клад. Ты знаешь, где он?

Майка снова пошевелилась, и по этим слабым движениям, напоминавшим утвердительный кивок головы, она поняла: он Проша…

— Давайте-ка все наверх! — скомандовала девочка, прижимая к груди бесценный сверток.

И тут… Они услыхали как орехи, рассыпавшиеся по всей комнате, стали хрустеть под чьими-то тяжкими шагами. Хррым — хррым — хррым! Не нужно было томиться в догадках, чтобы понять, чьи это были шаги…

Это был Сам! Он был здесь — в подземелье. Он шел, чтобы уничтожить их!

Сеня завопила, вцепилась в Мамукину руку и дернула за собой к выходу. Как зайцы — в два прыжка они обогнули хрустящие под невидимыми шагами орехи и кинулись назад в туннель.

— Мамука, ты молитву какую-нибудь знаешь? — крикнула Сеня.

— Нет, не знаю… Только тетя моя… она повторяла… когда чего-то случалось: «С нами крестная сила!» — толстый парень на бегу совсем задыхался…

— Вот и ты повторяй, слышишь? Громко повторяй и крестись, а то у меня руки заняты!

Они неслись по проходу в сполохах света, прыгающих со стены на стену, — фонарик был у Мамуки. Позади, как спущенный флаг, болтался Лапекак. Мамука неуклюже подскакивал на своих толстых ногах, не привычных к быстрому бегу, и во весь голос орал: «С нами крестная сила!»

А Сеня… она изо всех сил прижимала к себе невесомый сверток, в котором был её друг, самый близкий и дорогой друг на свете, безгласный, бесплотный, полуживой, — друг, который доверился ей, который просил о помощи, а она… она со своими вечными девчоночьими терзаниями, не почувствовала, что он в беде! Все его на помощь звала, как будто ей одной может быть плохо!

— Господи, дорогой Господи, помоги нам! — про себя молила она. Помоги моей бабушке, Проше и папе. Помоги нам! Ты же все можешь! А я обещаю исправиться! Я больше не буду думать только о себе, не стану жухликом, Господи! Я хочу быть человеком!