Король на краю света - Артур Филлипс

смотреть, когда писал. Для ее рождественских пирушек или…

— Остановись. Я же там не главный. Я просто…

— Эта пьеса лучше всего, что ты читал или в чем играл. Всего, что ты видел у Кита или Мидди{47}. Я все сам написал. Каждую строчку.

Том Прескотт схватил лапищу Джеффа Беллока и сжал изо всех сил, умоляя. Тот засмеялся, встал и оторвал его от пола одной рукой, как в те времена, когда Том был мальчишкой, потому что у него сделалось такое же лицо, как и в детстве, когда он умолял Джеффа украсть из какого-нибудь благородного дома сладости на Рождество.

— Верни мне мою руку. Вот так, хорошо. Ладно: я сам приду и посмотрю. Это уже что-то, верно? Если все так хорошо, как ты говоришь…

— Джефф, она чудесна! У меня получилось совсем как у… как у Теренция или Сенеки{48}. Это лучшее, что я написал. Филипу придется начать платить мне больше шести фунтов за пьесу. Знаешь, сколько драматургам Камергера причитается в «Глобусе»? Мандей{49} мне сказал. Драматург получает часть денег за проданные билеты, как и пайщики. И забирает свою долю первым! Но тут дело не только в деньгах. — Том посмотрел в свой стакан, на тыльные стороны ладоней, на потолок и небеса, скрывающиеся где-то над ним, и на его лице заиграла таинственная полуулыбка.

Том Прескотт родился на Силвер-стрит, недалеко от того места, где жил Джефф. Том сказал ему об этом в тот день, когда они встретились, когда мальчик появился, прося принять его в ученики: «Силвер-стрит, сэр. Я вас там постоянно видел». Довод был сильный, и поэтому в актерский период карьеры Джеффа он сотни раз убивал Тома, как Муж убивает Жену в Йоркширской пьесе{50}. Беллок до сих пор испытывал к своей «убитой жене» сильную нежность.

— Конечно, ты ведь лучший писатель из всех. Я бы предпочел сыграть в твоей самой дрянной пьеске, чем во второй части «Тамерлана»{51}.

— Я пишу пьесу о Марии Стюарт, — сказал Джил Эймс, сидевший по другую сторону от Джеффа.

— Я бы не стал так рисковать. Подручные распорядителя празднеств{52} немного щепетильны по поводу всего, что происходит в Шотландии.

— Я сделаю ее сожительницей дьявола.

— Недалеко от истины, но я все равно не стал бы рисковать. — Джефф допил свою порцию и попросил еще. — Я вам про это когда-нибудь рассказывал? Вы оба были мальчишками, когда я угодил в водоворот событий, ловил ее, расставлял силки. Я знал ее. Ей не терпелось призвать всех к вероломству, к смертоубийству… — Тут Беллок увидел лица молодых людей: да, он уже говорил им об этом раньше. Он не помнил, как и когда, но они смеялись над ним.

Том сказал:

— Стоит отдать ей должное: такого конца она не заслужила. Пытаюсь найти способ написать об этом так, чтобы аудитория ее ни капельки не пожалела. Такое распорядитель празднеств точно не пропустит.

— С этим спорить не буду. Я видел ее смерть. Я там был. Не люблю вспоминать. Пришлось помочь готовить сцену и эшафот. Убедиться, что всем зрителям будет хорошо видно. Совсем как в театре. Но то, что было потом… Ее маленькая собачка подбежала, слизнула кровь, заплакала. Маленькая собачка взяла и заплакала.

Том Прескотт ущипнул своего друга-великана за красную и щетинистую щеку.

— Вечно ты про эту собаку вспоминаешь.

Он оттолкнул руку мальчика.

— Я лишь хочу сказать, что было больно на это смотреть. Пусть она и заслуживала такой участи.

Эймс присвистнул, вообразив себе случившееся, и закрыл глаза, представляя себя там.

— Она была настоящей королевой.

— Верно. Но и наша тоже, и шотландцы поступили бы с ней еще хуже. Никогда не забывай об этом. Она укокошила собственного мужа, ты же знаешь.

— Знаю.

— Они такие.

— Кто? Королевы? Шотландцы? Католики?

— А ты догадайся. Ну, не королевы, очевидно. Но в остальном…

— Рад, что все это в прошлом, — сказал Том Прескотт.

Джефф возразил:

— Я бы тоже обрадовался, но ничего еще не закончилось. Папа римский такого не допустит. Испанцы. Шотландцы. Мы так и бродим в темной лесной чаще. И тут водятся волки.

Смеялись ли юные Прескотт и Эймс над ним за его неутолимую ярость и готовность сражаться в древней войне? За речь, на которую его можно было спровоцировать, когда он был пьян — на это можно было положиться, и Эймс теперь был должен Прескотту пенни? Смеялись, разумеется.

Но затем с другого конца донеслись слова, которые заставили Джеффа навострить уши.

— …пока вы не узнаете, какие новости пришли из Франции…

Сразу же проявилась способность Беллока казаться увлеченным одним и в то же время напряженно прислушиваться к другому: он не изменился в лице, дожидаясь французских новостей. Они могли оказаться полезными, их можно было выгодно продать или обратить против того, кто пустил слух; да, глупая мысль не заставила себя ждать. Глупая, потому что, конечно, пускать эти способности в ход было безумием: он сидел не среди государственных мужей или за одним столом с заговорщиками или католиками, замыслившими убить королеву; он был с актерами, их женщинами и их мальчиками. Выпивка притупила остроту его ума и затруднила маскировку, и в конце концов он понял, что может просто повернуться к потенциальному осведомителю и задать вопрос — что и сделал.

— Что еще за новости из Франции? Про флот?

Ричард Брейдел, исполнитель ролей героических рыцарей, великанов, монстров, убийц и — сегодня — Мефистофеля, упорно и безуспешно старался захмелеть. Вопроса Джеффа хватило, чтобы он, наконец, разразился пьяным хохотом.

— Думаешь, мы тут получаем новости про флот? Ну ты и дурень. Речь о куда более насущном вопросе. Скажи ему, — проинструктировал он свою женщину, кладя гигантскую ладонь на ее золотистую шею так, что его любящие пальцы почти сомкнулись на горле спереди.

— Вероятно, — продолжила она тоном, который Беллок сразу узнал: осведомитель доволен, тайна так и прет наружу, и жадное внимание слушателей наделяет его могуществом. — Вероятно, во Франции обнаружили… но надо начать чуточку издалека, чтобы вы все как следует поняли.

Она набрала воздуха, упорядочивая известия в голове, не скрывая удовольствия от того, как разгоралось пламя нетерпения. Остальные могли лишь ждать.

— У меня есть подруга, — снова начала она. — Мы с ней долго служили в одном доме. Я повстречала ее на прошлой неделе после трех лет разлуки, и она все такая же болтушка. Внешне не изменилась — настоящая красавица, джентльмены! Совсем не постарела, а ведь все мы накапливаем прожитое время в