Лунные грезы - Кэтрин Николсон

– Подумать только, четыреста раз наступало лето… – задумчиво протянула Корри, грезя о южном солнце.

– И четыреста раз зима, – язвительно отозвался Гай, очевидно, еще не простивший ей испорченный обед.

Но ностальгия по детству вскоре растаяла, стоило Корри обнаружить в очередном переулке темный маленький бар, где она уничтожила несколько сандвичей с ростбифом, запивая их горячим черным кофе с сахаром-рафинадом. Гай терпеливо сопровождал ее повсюду, хотя отказался зайти в «Монопри», самый дешевый и популярный универмаг в городе. Корри, облегченно вздохнув, проехалась на эскалаторе и даже купила блестящий, немыслимо яркий пластиковый пояс с огромной чудовищной пряжкой. Гай поджидал ее у входа с блинчиками из гречишной муки, начиненными бананами, пропитанными вином.

– Боюсь, как бы вы не умерли с голоду, – торжественно объявил он, стараясь не улыбаться.

И тут Корри осенило. Надо во что бы то ни стало посетить рынок на улице Муффар, колоритный, как картины Брака, где царит невообразимое буйство красок: зеленые, красные и желтые перцы, дыни, манго, папайя, лесная земляника, свежий миндаль в мягкой скорлупе, испанские корольки и овернские колбаски. И сыры – от крошечных до огромных, величиной с колесо телеги.

Корри с жадностью воззрилась на живописную картину. Гай взглянул на нее и в притворном отчаянии воздел руки:

– Ни за что. Все это просто не войдет в машину.

– А если свернуть? – робко предложила Корри.

Гай решительно покачал головой, едва удерживаясь от смеха. Однако, поговорив о чем-то с лоточником, вручил ей маленький пакетик из серой бумаги. Внутри оказался ломтик шаума – самого мягкого, самого вкусного, самого сливочного в мире сыра.

– Утешительный приз.

Бросив последний отчаянный взгляд на венские хлебцы, аппетитные булочки и пирожные, розовевшие свежим кремом, Корри позволила увлечь себя в ближайшее кафе, где и осушила чашку горячего шоколада, запив ее ледяным перье.

Оставалось только одно. Они вернулись на Елисейские поля, обсаженные цветущими каштанами, остановившись по дороге лишь затем, чтобы послушать цыгана-аккордеониста. У самой площади Звезды девушка неожиданно выскочила из машины, слегка покачиваясь на непривычно высоких каблуках, и, глядя прямо перед собой, стремглав перебежала улицу, сопровождаемая какофонией гудков, скрежетом тормозов, яростными воплями, быстро сменившимися одобрительным свистом. Достигнув противоположной стороны, она так же быстро вернулась.

– Какого черта вам взбрело в голову? – взорвался Гай.

Девушка лукаво улыбнулась. Откуда ему знать, что говорила дочери Мария! Она сдала экзамен, стала настоящей женщиной!

– Просто клятва, которую я себе дала давным-давно.

Гай с любопытством посмотрел на нее, но, ничего не сказав, взял под руку и проводил в аптеку на Елисейских полях, место, где причудливо сочетались Франция и Америка. Там он купил ей молочный коктейль с настоящими персиками и пластырь, чтобы заклеить волдырь на пятке. В Люксембургском саду он усадил ее на железную скамью, и они долго наблюдали за детьми, игравшими в песке, и стариками, гревшимися на солнце.

– Вы устали.

– Вовсе нет.

Однако Корри, пусть и нехотя, призналась себе, что переполнена впечатлениями. Но ему об этом говорить не собирается.

– Только ноги меня не держат.

Ее спутник покровительственно улыбнулся:

– Женщине не пристало говорить подобные вещи.

– Почему? Что тут такого? Это чистая правда.

– Страсть к правде и полевым цветам… Большинство цивилизованных людей предпочитают садовые. Сейчас попытаюсь объяснить. Вместо того чтобы утверждать, будто ноги вас не держат, следует говорить «ноги болят». Это более изящно. Так и представляешь маленькую ножку, словно созданную для поцелуев.

– А по-моему, все это чистый вздор. Ноги есть ноги, – упрямо возразила Корри, хотя почувствовала, что краснеет. Поглядев на свои голые пальцы, она сбросила красивые, но ужасно неудобные туфли, но тут же поспешно их надела.

– Простите, что допустил вольность, – с прежней иронией учтиво заметил Гай, – но позволю себе остаться при своем мнении. Однако, принимая во внимание поздний час и… э-э-э… состояние ваших ног, думаю, нам лучше вернуться в дом.

Корри потрясение уставилась на него. Он не сказал «домой» или «ко мне», просто упомянул о некоем жилище, с таким же безразличием, как о гостиничном номере.

Остаток пути оба молчали. Гай рассеянно смотрел в окно, Корри украдкой массировала ноги, гадая, что это за дом такой! Возможно, современная, высотная башня со скоростными лифтами, с крыши которой виден весь Париж.

Как выяснилось, она ошиблась и страшно удивилась, когда машина остановилась перед двухэтажным зданием в классическом стиле на улице Петра Сербского. Прекрасный лепной фасад, гигантские окна, свидетельствующие о высоте потолков. Простая постройка восемнадцатого века, но все в ней говорило о больших деньгах, не нажитых нечестным путем, не украденных у доверчивых простаков, а о солидном, скопленном на протяжении веков состоянии и людях, не поддающихся сиюминутным прихотям и новомодным веяниям. Итальянская кровь Корри мгновенно взыграла. Она хотела бы внести в спокойные пастельные тона сумятицу живых красок, увить стены диким виноградом и глицинией, но все-таки не осталась равнодушной к его элегантности, скромному очарованию, изящным очертаниям рам и дверей, безупречности пропорций.

Гай повел ее по ступенькам крыльца к двери, где уже поджидала горничная в униформе.

– Пойдемте, мадемуазель, я покажу вашу комнату, – предложил он.

Горничная взяла у водителя чемодан и последовала за ними. Широкая мраморная лестница вела на второй этаж. Окна выходили на затененный прохладный дворик. Солнце едва проглядывало сквозь густую крону растущего в самой середине дерева.

Комната Корри была обставлена с обманчивым аскетизмом, говорившим об огромных расходах. Как и весь дом, она была выдержана в нейтральных тонах – бежевом, сером и кремовом. Строгий сдержанный стиль. Стены, обтянутые серым шелком, поблескивали, как жемчужины под слоем воды. Шелковые шторы с выработкой более темного оттенка висели на окнах. Ничто, ни единый предмет не противоречил общей атмосфере классической простоты. Здесь царили тишина, полумрак и спокойствие. Действительно чем-то смахивало на гостиничный номер. К комнате примыкали выложенная серым мрамором ванная и гардеробная, где могла бы разместиться семья из четырех человек. Горничная поставила чемодан у кровати, сделала реверанс и исчезла.

После ее ухода стало так тихо, что молчание казалось оглушительным. Сюда не доносился даже шум уличного движения, хотя они находились в центре города. Гай шагнул к девушке. Та отступила, едва не споткнувшись о чемодан.