Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все же, несмотря на суету и неуют, я радовался: наконец-то можно будет репетировать спокойно, ведь до конца ремонтных работ в этот цирк не пришлют других артистов. Но не тут-то было. То ли отдел формирования, как всегда, что-то напутал, то ли реконструкция здания показалась московским чиновникам незначительной мелочью. Только в один день со мной в цирк стали прибывать артисты международной программы.
Манеж наполнился представителями самых разнообразных народностей и всевозможных жанров. Здесь были известные негритянские степисты, китайские прыгуны, японские фокусники, канадские акробаты-эксцентрики, виртуозы-канатоходцы из Северной Осетии и высокорослые атлеты — Николай Жеребцов и Всеволод Херц. Дирижер, притопывая ногой и выстукивая ритм палочкой, репетировал с оркестром. Кипела творческая жизнь. Параллельно с ней шла разгрузка. То и дело с манежа раздавались недовольные крики: «Прекратите сквозняк!» Это означало, что грузчики забыли закрыть ворота за очередной автомашиной с клетками или багажом.
Проходя в туалеты, расположенные в конце закулисной части, артисты и служащие должны были миновать два фургона с моими животными. Между фургонами был выстроен продолговатый вольер из фанеры. Там находился только что полученный необыкновенно очаровательный трехмесячный львенок. Настойчиво царапающий стены малыш стал объектом всеобщего внимания. Даже хищники, сидящие в фургонах, упирались лбами в решетки и, ссорясь между собой, старались рассмотреть новенького собрата. А львенок, с трудом поднимаясь на толстущие задние лапки, топырил округленные ушки, таращил глазенки и, пытаясь увидеть, что творится на белом свете, просовывал потешную мордочку в узкую щель между двумя листами фанеры.
Ионис и Гасюнас были заняты разгрузкой прибывающих автомашин. И артисты, пользуясь отсутствием служащих, повизгивая от удовольствия, торопились погладить глазастого звереныша — будущего царя зверей.
Измотавшись на разгрузке, я покинул своих помощников и направился в гардеробную, которая располагалась возле директорского кабинета. С тех пор как обзавелся хищниками, я предпочитал жить прямо в цирке. Так удобнее: можно постоянно наблюдать за животными, а заодно и за служащими, которые за этими животными ухаживают. Итак, я шел в свою гардеробную, когда меня остановил похожий на бродягу косматый старик. Одет он был в пиджак с отодранными рукавами, пузырящиеся на коленях грязные брюки и мятую кепку без козырька. Дед был пьян и тяжело опирался на костыль и клюшку. Его правую ногу заменяла культяпка. Перегородив мне дорогу и стараясь удержать равновесие, старик прохрипел:
— Куды, мил человек, шпаришь? Я хучь не трезвой, однако при исполнении, — и он стукнул клюшкой о пол.
— Я, мил человек, — в тон собеседнику произнес я, — иду к себе в гардеробную.
— Зачем? Здесь шаствовать не положено!
— Много ты знаешь, как я погляжу, что положено, а что не положено. И вообще, — смеясь, добавил я, — шел бы ты домой; выспался бы.
— Я выспанный, потому как я ночной, понимаешь, с-с-с-тор… стри-иш, — икнув, выдавил сторож.
— Ночной, говоришь?
— Да, — мотнул он нечесаной головой.
— Так ты бы, дед, ночью сторожил, — вполне миролюбиво сказал я. — А сейчас не морочил бы мне голову. Я с дороги, мне побриться надо.
Но сторож твердо стоял на своем. Набрав в грудь побольше воздуху, он угрожающе промычал:
— Не велено, не пущу.
Растопырив руки с клюшкой и костылем, он постарался перегородить мне дорогу. Но потерял равновесие и чуть не упал.
— Ладно тебе, «стриж ночной», отстань. Я приезжий, живу здесь. Понял, кудлатая твоя голова? Вон в той комнате, — и я махнул рукой в сторону своей двери.
Он что-то пробурчал себе под нос и зашатался, опять чуть не упав. А я пожал плечами и пошел к себе под аккомпанемент его бессвязной шипящей брани.
Окно моей комнаты выходило прямо на манеж. Взглянув туда, я поразился количеству репетирующих артистов. «Муравейник!» — вздохнул я. И, наблюдая, как копошатся труженики арены, не спеша намылил щеки, взялся за бритву… Сверху манеж был виден как на ладони. Вдруг моя рука дрогнула: я заметил, что репетиция прекратилась и в одно мгновение всех артистов словно сдуло.
Забыв о бритье, я высунулся в окно. Люди бежали как сумасшедшие, налетали друг на друга, спотыкались, падали, вскакивали и снова бежали наперегонки. Все будто ошалели. Негры, словно на пальмах, повисли на столбах и, закатив глаза, так что видны были одни белки, что-то шептали — должно быть, читали молитвы. Хромой «стриж» — даром, что был одноногий — скакал как кенгуру. Перемахнув барьер, он вихрем пронесся через манеж. Костыль и клюшка в его вытянутых в стороны руках казались какими-то фантастическими ощипанными крыльями. Перелетая через туго натянутый канат, сторож зацепился за что-то культяпкой. Перевернувшись через спину, он резво вскочил на единственную ногу и скрылся из виду. С легкостью бабочки промчалась толстущая баба.
Я оцепенел. Все говорило о панике.
На лестнице послышался топот, и в незапертую дверь моей комнаты забарабанили. Я подскочил к двери, пытаясь открыть ее. Но тот, кто ломился снаружи, видно, налег плечом, и дверь не поддавалась. С трудом отжав дверь, я увидел запыхавшегося директора цирка. Его выпученные бесцветные глаза стали совершенно круглыми, в них прыгал отчаянный страх. Не в состоянии произнести ни слова, он, задыхаясь, хлопнул себя по толстому животу и пухлым пальцем указал в сторону зрительного зала.
— Что случилось?! — догадываясь о самом страшном, закричал я и схватил полотенце, чтобы вытереть пену с лица.
Губы не повиновались директору. Некоторое время вместо слов изо рта его лишь брызгали слюни, мешая бедолаге говорить. Наконец он хлопнул руками по бокам и, видимо, ассоциируя мое лицо с чем-то ужасным, прокричал:
— Что ты здесь сидишь в пене, когда там, — и снова махнул рукой в направлении манежа, — тигр во-о-о-от, — он широко развел руки, — с такой бородой бегает?!
А по лестнице уже топотали еще какие-то ноги. Но я уже понял все. Тревога! Хищники на свободе!
Вниз по лестнице я летел не тише, чем тот ночной сторож. Глаза жадно шарили по сторонам: хоть бы швабра, ножка стула, ведро с известкой! Но на моем пути, как ни странно, не попалось ни одного предмета из тех, что целый день мозолили глаза, а сейчас могли бы пригодиться как оружие для защиты от хищников.
Пробегая мимо гардеробных, я увидел не вышедших на свободу зверей, а толпу пытающихся спрятаться артистов и служащих. В бочке с известью прыгал канадец, которому, видно, крепко щипало пятки. Какой-то негр забрался под самый потолок и громко молился на неизвестном языке. Один из китайцев четко и внятно произнес «япона мать» и подпер ногой незастекленную дверь, через раму которой в поисках убежища сновали люди, не сумевшие укрыться в гардеробных. Те, кто уже затворился в гримерках, ни под каким видом не соглашались отпереть и впустить кого бы то ни было. Обезумевший китаец не понимал, что происходит. Шальными глазами он провожал тех, кто пробегал мимо, и никак не мог взять в толк: почему люди проходят сквозь дверь, которую он держит? Толстенная женщина с двумя животами — та самая, что на моих глазах «пролетела» через манеж, — сломала своей тяжестью несколько ступенек на лестнице. Теперь, заваленная обломками, она закрыла голову штанами, брошенными кем-то из маляров, и выглядывала из-под них, словно из блиндажа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Книга воспоминаний - Игорь Дьяконов - Биографии и Мемуары
- Роковая Фемида. Драматические судьбы знаменитых российских юристов - Александр Звягинцев - Биографии и Мемуары
- Холодное лето - Анатолий Папанов - Биографии и Мемуары
- Почти серьезно…и письма к маме - Юрий Владимирович Никулин - Биографии и Мемуары / Прочее
- Кольцо Сатаны. Часть 1. За горами - за морями - Вячеслав Пальман - Биографии и Мемуары
- Неизвестный Поликарпов - Владимир Иванов - Биографии и Мемуары
- Любовь Орлова. 100 былей и небылиц - Юрий Сааков - Биографии и Мемуары
- Достоевский - Людмила Сараскина - Биографии и Мемуары
- Фау-2. Сверхоружие Третьего рейха. 1930–1945 - Вальтер Дорнбергер - Биографии и Мемуары