Риск, борьба, любовь - Вальтер Запашный

Дверь тем временем поддалась, и не успел я перенести ногу через порог, как пантера тенью скользнула в образовавшуюся щель. От неожиданности мы оба оцепенели: растерялся и словно окаменел я, на долю секунды замер и Ватан. Однако он пришел в себя первым: шмыгнув мимо меня, леопард скрылся под клетками с тиграми и львами.

Шли зимние каникулы, цирк давал по нескольку представлений в день, и одна толпа зрителей беспрерывно сменялась другой. До начала очередной дневной «елки» оставались считанные минуты. Зал был полон, звонкие голоса детей долетали даже за кулисы. Страшно подумать, что могло бы случиться, окажись пантера на свободе. Опасность заключалась даже не в клыках и когтях Ватана, а в панике и давке, которыми чревато появление хищника в толпе. Надо было помешать пантере покинуть помещение. Но как это сделать, ведь в стенах полно щелей и самых настоящих дыр!

За кулисами слух о вырвавшейся пантере распространился с быстротой молнии. Артистов, спешивших на манеж к началу парада-пролога, в несколько секунд как ветром сдуло. Большинство заперлись в своих гримерках. Несколько записных хохмачей, на палец приоткрыв дверь, изощрялись в остроумии. Мне же было не до смеха. Стучало в висках, мысли с отчаянной скоростью мелькали в голове. Стараясь сохранять спокойствие, я заорал:

— Заткнуть все дыры! Тащите ящики, доски, тюки сена! Все делать быстро!

Напуганный непривычной обстановкой, Ватан вжался в пол под днищем клетки и, боясь пошевелиться, отчаянно шипел. Затыкая щели, я метался вокруг вольера. При виде меня пантера обнажила клыки и забилась в самый дальний угол. Боясь, что она опять поменяет укрытие, я старался двигаться и говорить как можно осторожнее. Пока мы с моими помощниками загораживали проемы в стенах, пожарные организовали заслон перед выходом на манеж и в зрительный зал. В проходе стоял милиционер, держащий в руках пистолет со взведенным курком.

Для людей, забаррикадировавшихся в гримуборных, время ползло невыносимо медленно. Понемногу, привлеченные отсутствием новостей, артисты по одному потянулись в коридор. Убедившись в собственной безопасности, они постепенно осмелели настолько, что даже стали давать советы, как побыстрее извлечь пантеру из-под клеток.

— Вы бы не болтали, а помогли!.. — начал я в сердцах и осекся, услышав:

— Вальтер! Скорей: тут большая дырка!

Я бросился на крик своего помощника. И обмер: между двумя фанерными щитами, отгораживающими помещение с хищниками от конюшни, зияла огромная темная щель, и к этой щели ползком подбиралась пантера.

— Валентин, не стой! Быстрей заделывай! — скомандовал я, шагнув к дыре и ища глазами хоть какой-нибудь строительный мусор.

Внезапно за моей спиной раздались крик боли и рев хищника. Я обернулся. Ватан, в темноте не замеченный Валентином, подкрался к щели и поймал руку моего помощника. Когти зверя, словно крюки, вонзились в предплечье. Валентин кричал, стараясь вырвать руку. Разъяренная пантера ревела и тянула добычу к себе, еще глубже вонзая в тело страшные когти. Бросившись вперед, я схватил Валентина за плечо и изо всех сил ударил ногой по черной лапе. Ватан отпустил жертву и отлетел в угол, где другой мой служащий, Ионис, с помощью пожарных зажал его ящиками и фанерными щитами и без труда загнал в клетку.

Освободившись от пантеры, Валентин упал на пол и быстро отполз в сторону. Лицо его стало бледно-серым, в остановившихся глазах застыл испуг, а из покалеченной руки фонтаном хлынула кровь.

— Скорей врача! — крикнул я пожарному, и тот немедленно скрылся в толпе.

Видя, что у Валентина задета артерия, я сильно передавил ее большим пальцем и попросил принести веревку или ремень. Но перепуганные артисты стояли молча, не решаясь приблизиться к конюшне.

Подошел врач. Отыскав в своем саквояже жгут, он ловко наложил его на руку Валентина.

— Ничего страшного не произошло, — мягко сказал он. — Сейчас вызовем машину.

На глазах Валентина показались слезы:

— Не хочу в больницу! Пустите меня, мне больно! Я хочу домой! Я в туалет хочу! Не надо в больницу, я боюсь уколов!

Отведя врача в сторону, я спросил:

— Доктор, это очень серьезно?

— Боюсь, что сухожилие задето, если не хуже, — ответил врач.

— А что же может быть хуже?!

— Не исключено, что порвана суставная сумка. Или инфекция от когтей занесена. Хуже может быть всегда, — бодро заверил меня врач, заправляя под белый колпак пучок седых кудрявых волос.

— Начало плохое, — протянул я. — Есть такая примета: как начнешь — так и закончишь.

— Ты хочешь сказать, что в конце концов у тебя все звери разбегутся?

— Да все-то, наверное, не разбегутся. Но неприятностей не оберешься.

Я был прав. Не успела еще приехать машина «скорой помощи», как меня ехидным голосом позвали:

— Вальтер! Зайди к директору!

«Ну вот и вторая неприятность подползает, — невесело подумал я. — Стало быть, начальству уже доложили».

Стряхивая с себя пыль и пытаясь стереть с рук капли крови, я шел в кабинет директора, словно на эшафот.

Со стороны манежа послышались бодрые звуки знаменитого циркового марша. Стало быть, дневное представление уже началось. В голове невольно пронеслось: «Вылетать — так с музыкой!» Я угрюмо усмехнулся этой вымученной остроте.

Из кабинета директора навстречу мне показался Полосатов. Он весело мурлыкал популярный мотивчик и бодро потирал руки, словно уладив какое-то выгодное дельце.

«Вот так совпадение!» — подумал я. И тут же в мозгу пронеслось: «Как же так?! Ты же опытный дрессировщик! Знал, какая беда у меня случилась, и не помог! Вместо этого бросился к Асанову?!» Я остановился и посмотрел ему прямо в глаза.

— Что это у тебя вид такой веселый, Костя? — спросил я, тщательно подбирая слова.

— Какой? — жеманно ответил он вопросом на вопрос.

— А такой, — внезапно взорвался я, — как будто тобой женщины стали интересоваться!

И, задев Полосатова плечом, направился к двери директорского кабинета. Постояв в недоумении и деланно рассмеявшись, Константин, ссутулившись и косолапя еще больше обычного, пошел восвояси. Последнее, что я успел отметить, открывая директорскую дверь, — то, что Полосатов больше не мурлыкал свой мотивчик.

Асанов разговаривал по телефону. Надеясь, что мне удастся оправдаться, обезоружить директора искренним раскаянием и безоговорочным признанием своей ошибки, я возможно более шутливым тоном спросил:

— Что, можно собираться?

— А как ты думаешь?! — Асанов швырнул трубку на рычаг. — Собирайся, и как можно скорей! Я уже заказал вагон.

Совершенно оглушенный, я произнес немеющими губами:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});