Янтарь чужих воспоминаний - Марина Суржевская

Она отпрыгнула, прижалась спиной к стене, дрожа так, словно увидела призрака. В медовых глазах плескался откровенный ужас.

— Вы… вы…

— Дознаватель, — любезно подсказал я. — Эмпат. Ты ведь знаешь, что означает это слово?

— О, богиня жизни и спасительница душ, защити и помилуй, — торопливо пробормотала девчонка, скрещивая пальцы. — Вы читаете мои мысли?

— Я улавливаю эфир твоих образов. Чувствую эманации. Настроение. Если захочу, то смогу увидеть все, чем ты занималась в ближайшие десять лет, ведь ты понятия не имеешь, что такое экранирование или сферозащита. Так что да, я уверен, ты не станешь у меня воровать.

Пошел в душ, бросив быстрый взгляд на хронометр.

— И если решишь уйти, захлопни дверь. Я не расстроюсь.

* * *

В доме горел свет, и я постоял, раздумывая, не ошибся ли адресом. Конечно, не ошибся, просто снова забыл о девчонке. Все-таки, наши воспоминания живут своей собственной жизнью. Когда хочешь что-то забыть, хочешь до отчаяния, до темноты, до червей, грызущих голову, это оживает снова и снова, врывается в твою реальность, заменяя собой повседневность. А сама реальность стирается, исчезает и становится несущественной.

Вот и я снова забыл о реальности.

И о девчонке с синими волосами.

Постоял и пошел вдоль ограды, обходя дом, в окнах которого гостеприимно горел свет. И даже пахло по-другому, чем-то живым. Не уверен, что мне это нравится. Торец дома упирается в стену соседского сада и увит виноградом. Я подтянулся, схватился рукой между двумя шипами, укрытыми тьмой, поставил ногу в углубление, невидимое для непосвященных. Перемахнул через ограду и спрыгнул в глубине сада. Прошел под низко нависшими ветвями деревьев и встал у окна, рассматривая дивную картину.

«Валькирия» в тех же штанах, закатанных до худых острых коленок, той же зеленой кофте, открывающей живот, стоит у камина, выгребая золу и громко напевая какую-то песенку без смысла и рифмы. Мой дом, привыкший к тишине и покою, морщится от недоумения и презрительного осуждения, косится циферблатами хронометров и возмущенно трясет занавесками, требуя удалить источник шума.

В целом я с ним согласен.

Приоткрыл дверь террасы, тихо прошел сквозь спальню и встал за спиной Лили, рассматривая позвонки ее хребта, выпирающие, когда она наклонялась.

— … Твои руки, твои губы, снова-снова… — напевала девчонка, старательно орудуя в черном нутре камина. Слухом и голосом природа ее явно не наделила, зато упорством — вполне. — Губы-губы… Руки…

Она чихнула, не успев убрать голову, и черная сажа облаком взметнулась в камине.

— Дрянь ты, — обижено сообщила золе Лили и села на пол. Повернула голову. Ойкнула, увидев меня.

К вспотевшим волосам и лицу прилипла сажа, короткие волосы снова торчали иглами, делая девчонку похожей на дьяволенка.

— Мыли-мыли трубочиста, чисто-чисто… — пробормотал я.

— Чего? — не поняла она.

— Ничего.

Я пошел на кухню, надеясь, что она тихо уберется, пока я отвернулся. Но, кажется, я переоценил понятливость «валькирии».

— А я не слышала, как вы вошли, — она уселась на стул возле стола. — Хотя я всегда все слышу. У меня слух, как у кошки! И бегаю я быстро. Всегда успевала услышать и убежать. А вас вот не услышала. Вы через террасу вошли?

Удивительная логика. Непостижимая.

— А я все убрала! А камин вот не успела… Золу можно под розы закопать, это удобрение, я знаю. Полезно цветочкам. И сами розы надо обрезать, только нужен крепкий нож, а я…

— Не надо, — оборвал я.

— Чего?

— Что. Сад не трогай. Ничего не обрезай. Убрала — хорошо. Свободна, — я выдавил это, не поворачиваясь и не желая видеть испачканное сажей лицо и синие волосы.

Лили помолчала. И так же молча соскользнула со стула и зашуршала в коридоре, видимо, натягивала свою куртку. Я вздохнул с облегчением, желая, чтобы она скорее убралась. Дверь тихо хлопнула, а я закрыл глаза. Подышал, успокаиваясь. Старый дом тоже вздохнул, погружаясь в привычную тишину и покой.

Я распахнул дверцу холодильного шкафа, в поисках льда для виски. И остановился, рассматривая содержимое полок. Все на свои местах, нетронуто. Зрительная память у меня идеальная, да и с логикой все в порядке. Только молока в бутылке стало меньше, но сдается мне, кормила она не себя, а Мрака. Глянул на стеклянную дверцу навесного шкафа, внутри которого стояло блюдо с печеньем. На стекле отпечаток девичьей ладошки, но готов поклясться, что все печенья на месте.

Со злостью хлопнул дверцей, так что она жалобно звякнула, и пошел в сад, туда, где стоял домик прислуги. В дверь постучал и отошел, облокотился о деревянный столбик, поддерживающий навес над порогом.

Девчонка вышла бочком, так же, как ее проклятый кот.

— Что-то не так? — испугалась она. — Я золу не убрала, потому что вы же сказали… А я подумала, надо уйти… я уберу сейчас, если вы думаете, что я бросила, а я не бросила, я потому что…

— Почему ты не поела? — смотрю в сад, не желая поворачиваться. Девчонка меня раздражает, и это… раздражает!

— Так вы же не сказали…

— Мрак тебя забери! — я все-таки обернулся, почти с ненавистью глянул в ее испуганное лицо. Лили попятилась и инстинктивно сжала кулаки. Глубоко вздохнул, приходя в себя. — Идем.

Она послушно потрусила следом, даже не взяв куртку. В доме я кивнул на дверь кухни.

— Ты сейчас достанешь и разогреешь все, что хочешь, или все, что найдешь в холодильном шкафу. Поняла? И будешь есть каждый день, не спрашивая у меня разрешения. Если там есть еда, значит, ее можно есть. Ясно тебе?

Она кивнула так же испуганно. Я отвернулся и ушел в душ, на ходу раздеваясь. Ледяные струи чередуются с горячими, успокаивая сознание и усмиряя злость. Вышел почти спокойным, сел на стул напротив Лили. Она умылась, личико чистое, даже волосы приглажены и пушатся синими кончиками. На столе расставлены блюда с едой — похоже, сюда переместилось все содержимое холодильного шкафа. Две тарелки: для меня и для нее. И на каждой вилка и одна салфетка.

Изысканный легкий ужин в респектабельном доме достопочтимого и благородного господина и его милого семейства. Не хватает розочки в хрустальной узкой вазе.

— Я не голоден, — бросил холодно и плеснул в стакан виски. — Ешь.

Приказывать дважды не пришлось, хотя и вспыхнула обиженно, но ложкой заработала споро, все так же закрывая еду локтями. Вытерла рот ладонью, смутилась и промокнула салфеткой. Чинно так. Покосилась на блюдо с печеньем. Я забрал стакан и ушел в гостиную, сел на ковер напротив черного нутра камина. Кот вылез из какого-то своего укрытия, уселся рядом в ожидании вечернего представления.